Виски со сливками - Жукова-Гладкова Мария (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
— Но как же так? — недоумевала я.
Оказалось, что по отчётам эти самые предприятия работают вполсилы (или в одну четверть, или вообще по документам загружают оборудование всего процентов на десять). Но ни один чиновник ни разу не задал Вахтангу Георгиевичу лишнего вопроса, даже не поинтересовался, как это он убедил рабочих трудиться, можно сказать, на голом энтузиазме — за зарплату в сто «деревянных».
— А что делается в подвалах? — спросила я у Вахташи.
Я ведь видела его личный бункер, к которому вёл подземный ход: там химичили будьте нате. Правда, я не стала ему признаваться, что побывала там.
Вахтанг пояснил, что к нему приходят цистерны из Польши, его работники немного перерабатывают «сырьё», (чтобы его стало больше), а потом те же цистерны везут новую смесь в принадлежащий ему цех (или в подвалы). Вот, значит, чем занимаются Вадик с Ленькой. Бункер — запланированная остановка цистерн по пути на завод.
— А зачем же все-таки нужны подвалы? — не отставала я.
— Ну, например, для разлива по стаканчикам, — ответил Чкадуа.
— По чему? По чему?
— Ах, ты же не пьёшь из такой посуды! — воскликнул Вахтанг Георгиевич и принялся за объяснения: ему тоже было скучно, а поговорить с кем-то хотелось.
Чкадуа всегда тщательно изучал спрос. А на какое спиртное есть спрос? В магазине обязательно должна быть водка «Русская» или другие её дешёвые разновидности. И ещё обязательно нужны «стаканчики» — для тех, кто спешит похмелиться или пьёт в одиночку. Потребляющие это пойло не интересуются качеством и происхождением напитка, — эти вопросы им вообще не приходят в голову. К тому же водка в пластмассовых стаканчиках по 0, 125 литра на сегодняшний день вообще запрещена к реализации на территории России. Поэтому разлив производится по подвалам.
— Но магазины их берут?
— Крупный универсам не возьмёт, но у нас же много всяких торговых точек, — усмехнулся Вахтанг. — В маленьком магазинчике водка даёт процентов семьдесят пять оборота. Причём или дешёвая в поллитровке, или опять же родимые стаканчики. Спрос определяет предложение, Наташа. Я произвожу, потому что потребитель требует, а не наоборот.
Вахтанг пояснил, что в моем родном городе на Неве на каждую бутылку настоящей заводской водки приходится примерно двадцать суррогатов.
Неплохая статистика. Великолепные шансы отравиться.
— Так где же мне её покупать? — решила выяснить я, беспокоясь о собственном здоровье, вернее, о здоровье будущих спонсоров — я-то сама предпочитаю виски со сливками, как я уже говорила.
— У меня, Наташа, у меня, — расплылся в улыбке Вахтанг Георгиевич. — Своим я продаю все только настоящее.
Вахтанг Георгиевич совсем разоткровенничался. Оказалось, что подпольная линия окупается за двадцать четыре часа работы, так что, как бы ни старались правоохранительные и контролирующие органы, подпольные цеха были, есть и будут.
По предположениям Вахтанга, на каждый район Питера действует в среднем от пяти до десяти подпольных цехов. Он сам ещё исключение — у него есть и официальный.
Поскольку он поставляет грузинские вина и русскую водку за границу, ему нужно покупателям-буржуям официальный цех демонстрировать.
— Вино и водка настоящие? — лукаво спросила я.
— Наташа, таких вопросов не задают! — Вахтанг помолчал немного, а потом добавил:
— Почти. — И тоже улыбнулся. — Что русскому хорошо, то немцу — смерть.
Знаешь такую поговорку?
Я знала и сама недавно вспоминала — как раз в гостях у Чкадуа. Меня так и подмывало спросить, что в этой связи про грузин говорят, но сдержалась.
— Ну так вот, если иностранец — какой-нибудь там француз или немец — выпьет нашего cуррогата, он же концы отдаст! А наши пьют да нахваливают. И зачем мне тратиться на дорогое сырьё для наших, если и из дешёвого напиток можно изготовить? У меня разностороннее производство: на экспорт и для внутреннего рынка. А самая элитная его часть — для своих.
— А кому вы наступили на больную мозоль? — поинтересовалась я.
Вахтанг Георгиевич развёл руки.
— Вот чего не знаю, того не знаю, — ответил он. — В самом деле не знаю.
Зураб сейчас проводит проверку. Врагов у меня много, Наташа. Прибыли-то, сама знаешь, какие. Ну не знаешь, но догадываешься. Вообще-то я всем плачу… У руководителя каждого цеха и подвала есть менты на дотациях. Они за несколько часов до предполагаемого шмона приезжают предупредить. Подвальная линия сворачивается, левый товар увозится. Никакие работяги меня в глаза не видели, начальники цехов — в смысле подвалов — имеют дело или с Вадимом, или с Ленькой, которые по большей части тихо сидят у меня на даче. Начальник производства на металлопрокатном заводе — Зураб.
— Может, кто-то хотел прибрать к рукам ваш официальный цех? — высказала предположение я. — Ведь стреляли же там.
Вахтанг пожал плечами.
— Все может быть. Не знаю пока. Врагов много. Ой, какие люди завистливые, Наташа! Какие жадные! Ну почему сами не работают? Нет, надо у другого отнять и себе присвоить — то, что другой заработал. Вай, вай, вай!
Вахтанг Георгиевич схватился за голову и забормотал себе под нос что-то на грузинском. Я молчала, лёжа на животе и подставляя, солнышку свою стройную спину. Загар с каждым часом становился все темнее и темнее. Скоро буду такой, как Лена Отару! Блондинка со смуглой кожей. Где-то сейчас Лена? А Дубовицкий? А Волошин? Кто чем занят? Ищет ли меня кто-нибудь?
У меня периодически возникало желание расспросить Вахтанга Георгиевича про кухарку Людмилу, хотя я понимала, что в её судьбе все равно ничего не изменится: Ей, можно сказать, крупно повезло, что она оказалась у Чкадуа, а то, что её взаперти держат и используют, — так за все надо платить. Наверное, она сама это понимает. А я, в свою очередь, понимала и её, и Вахтанга Георгиевича.
И вообще, что-то я больно жалостливая стала в последнее время.
На второй день вечером к нам с Вахтангом за ужином подсел Друвис. Дяди Саши ещё не было: он позвонил на мою трубку и сообщил, что задержится. Сообщил, что Николай из Питера с ним не связывался. Мы с Вахтангом даже не представляли, где находится дядя Саша и чем он занят, но не стали задавать лишних вопросов.
Приедет — расскажет, если посчитает нужным. Я подозревала, что полковник Никитин встречается с представителями каких-то латышских спецслужб.
— Ну, как она? — спросила я о Руте. Друвис пожал плечами, потом высказал предположение, что, вероятно, использовались искусственные наркотики.
Ни Вахтанг, ни я не знали, что это такое и с какой целью их применяют.
— Цель-то ясна, — заявил Друвис. — Растормозить и заставить поддаться мощным сексуальным импульсам. Руту надо будет ещё гинекологу показать, а лучше венерологу. И кардиологу не помешает.
— Почему кардиологу? — не поняла я. Гинеколог с венерологом были объяснимы, психотерапевт тоже, но кардиолог?
Друвис пояснил, что от употребления искусственных наркотиков разрушается сердце. Одно утешает, что это было недолго. Психотерапевт пояснил, что один из признаков распознания амфeтаминового наркомана (он считал, что Руте давали амфетамин или метамфетамин) — параноидные состояния, ему везде мерещится слежка. А Рута на каждом сеансе говорит врачу, что её преследуют, хотят убить, ограбить.
— Но с Рутой довольно просто работать, — заметил Друвис. — Она легко внушаема. Опытный гипнолог может без труда заложить ей в подсознание нужную информацию. Или «стереть».
— А с ней случайно не работал гипнолог? Там? — спросила я.
Друвис покачал головой.
— Нет, просто давали коктейли, потом делали инъекции. К счастью, их было относительно немного. Я думаю, что верну её к нормальной жизни. Вот только, что скажут другие врачи…
Потом Друвис признался, что случай с Рутой — один из самых лёгких по сравнению с тем, с которыми он столкнулся за последнее время. Не так давно ему пришлось работать с девушками, вернувшимися из Швеции, куда они ездили работать по контракту швеями. Девушки не могли объяснить наличие рубцов на своих телах и постоянно пребывали в подавленном состоянии. Это случилось со многими, кто обратился за трудоустройством в некое совместное предприятие, расследованием деятельности которого после уже занялись латышские правоохранительные органы вместе со шведской полицией. В расследовании принимал участие и журналист Марис Шулманис, статьи которого взбудоражили Латвию и были переведены на шведский и финский языки. При таких обстоятельствах они и познакомились.
