Тайна древнего саркофага - Басманова Елена (читать книги TXT) 📗
Они смеялись и потому, что следом за их коляской двигался почетный эскорт: ведомые Ипполитом Прынцаевым велосипедисты оказывали почести Брунгильде – каждый из них вел своего железного коня одной рукой, а в другой держал огромный букет, которым размахивал в такт возгласам «Слава искусству!». Так разрешилась загадка отсутствия Прынцаева на концерте. Он с друзьями слушал музыку, стоя в парке, около сирени – они не решались войти в зал в спортивной форме – и, как он уверял Брунгильду, к курзалу слетелись соловьи со всего побережья, время от времени птички пробовали вторить музыкальным пассажам, но замолкали, не в силах достичь ее совершенства.
При подъезде к дачному поселку велосипедисты сделали рывок и обогнали экипажи – желая раньше хозяев прибыть к калитке муромцевской дачи и выстроиться в две шеренги. Вдоль них и следовало пройти королеве, осыпаемой цветами и поздравлениями.
О своем плане участникам торжества сообщил Ипполит Прынцаев. Единственное, чего он не знал и чего не мог сообщить им, так это того, что после счастливых минут проводов Брунгильды на «Виллу Сирень», когда все наконец окажутся в доме, навстречу им из-за празднично накрытого стола встанут два совершенно незнакомых господина, в штатском, но с военной вытравкой.
Один из них обведет суровым взором обитателей дачи и обратится к ним с вопросом:
– Кто из вас доктор Коровкин Клим Кириллович?
– Доктор Коровкин – это я! – скажет, улыбаясь и демонстрируя детские ямочки на щеках, друг хозяина дачи. – Чем могу служить?
– Вы арестованы, – услышит он лаконичный ответ.
– Арестован? За что?
– По обвинению в государственной измене.
Глава 24
Муромцевское семейство в полном сборе сидело за празднично сервированным чайным столом на веранде – Глаша постаралась приготовить все как следует к возвращению семейства с концерта старшей барышни. Нарядная скатерть, красивая посуда, холодные закуски, пирожные, не успела она принести лишь заготовленное шампанское, оно хранилось в леднике, а ходить туда в одиночку горничная все еще боялась.
Теперь за праздничным столом кроме профессорской семьи сидели в унынии Полина Тихоновна и Прынцаев, отправивший домой своих друзей-спортсменов. Сам он, естественно, не мог оставить без моральной поддержки близких ему людей в трудную минуту. Кроме того, он очень жалел Брунгильду Николаевну – такой блестящий успех, и такой ужасный финал... Он и сам перенес позавчера подобное, когда, вернувшись на «Виллу» с велопробега, вместо торжеств по случаю его выдающейся победы пришлось всем возиться с Глашей. Прынцаев сочувственно покосился на героиню дня: она сидела не правдоподобно красивая, в концертном платье с шифоновым шарфом на точеных плечах и жемчужными булавками в высокой прическе, и остановившимся взором смотрела на чашку – из-под длинных ресниц девушки поблескивали слезы, но бедняжке удавалось сдержать их. Чуть поодаль от стола стояла горничная, сложив руки под беленьким фартучком. Она тяжело вздыхала, время от времени украдкой крестилась и что-то пришептывала.
Казалось, жизнь в дачном поселке замерла, прекратилась совсем – ни одного звука не доносилось из внешнего мира.
– Ну вот что, дорогие мои, – начал профессор, – пора подвести некоторые итоги нашего дачного отдыха. Вы что-нибудь понимаете? Признаюсь вам, я в шоке. У меня до сих пор не укладывается в голове – как милейший Клим Кириллович оказался впутанным в дело, квалифицированное как государственная измена. Он что, владел какими-то государственными тайнами?
Собравшиеся за столом уныло молчали.
– А дело-то связано со шпионажем, – продолжил профессор, обводя взглядом озадаченных дам и своего ассистента. – Доктор арестован сотрудниками военно-морской контрразведки. Что все это значит? Чем вы здесь занимались? С кем знакомились? Не было ли среди ваших воздыхателей подозрительных личностей?
– Друг мой, – вступила Елизавета Викентьевна, – наши девочки не так плохо воспитаны, как ты намекаешь. Уверена, никаких предосудительных знакомств мы не завели. Брунгильда вообще почти не выходила из дома – готовилась к концерту.
Николай Николаевич Муромцев покосился на старшую дочь – она сидела все так же прямо и неподвижно над остывшей чашкой чая, но губы ее уже дрожали, а из-под ресниц наконец выкатились две огромные слезы, прочергив медленные дорожки по бледным щекам.
– Хорошо, хорошо, – заторопился профессор, – я не прав. Но и вы простите меня – я в полнейшем смятении. Кстати, уважаемая Полина Тихоновна, что именно нашли и забрали представители контрразведки при обыске в вашем флигеле?
– Да ничего, – тяжело вздохнула тетушка Клима Кирилловича, – разве что «Русское богатство», где несносный Вересаев. Его и забрали. Да и кое-какие газеты, помните, когда офицер застрелился, их Ипполит Сергеевич со станщии привез. Там из молодых среди покойников мы нашли тогда только князя Салтыкова.
– Князь Салтыков? – Профессор приподнял левую бровь, что являлось верным признаком крайнего недоумения. – Ну и что?
– Как что, папа! – воскликнула Мура. – Так ведь он-то и застрелился перед нашей дачей!
– Да? – удивился Муромцев. – Помнится, мы только предполагали, что самоубийца и есть скоропостижно скончавшийся молодой князь. Нет, не может быть.
– Дело в том, что сам Клим Кириллович назвал мне фамилию самоубийцы – ленсман показал ему предсмертную записку офицера, там было его имя.
– Так что же вы молчали до сих пор, черт побери! – в ярости вскочил профессор. – Болтаете черт знает какую чепуху, а самого главного не говорите!
Может быть, вы знаете и причину, по которой морской офицер застрелился прямо перед моим носом?
– Я думаю, он застрелился из-за Псалтыри! – произнесла еле слышно Мура.
– Что?! – взревел Николай Николаевич, подходя к дочери и грозно нависая над ней. – Что еще за чертовщина?
– Николай Николаевич, успокойся, – снова вступила Елизавета Викентьевна, – не надо так часто поминать черта. Нам и без него хватает хлопот. Кроме того, ты нас пугаешь. Мы же ни в чем не виноваты.
– Я только одного не могу понять, как связан Климушка с самоубийцей и при чем здесь какая-то Псалтырь, – всхлипнула Полина Тихоновна, и вслед за ее всхлипываниями профессор услышал сдержанные рыдания Брунгильды, закрывшей лицо обеими руками, и шмыганье Глаши, поднявшей к лицу край белого фартучка.
Профессор вернулся на свое место и стукнул кулаком по столу, отчего все еще пустые чашки зазвенели.
– Довольно. Замолчите. Сейчас вопросы задаю я. Извольте изъясняться вразумительно. Мария Николаевна, отвечайте – был ли знаком Клим Кириллович с князем Салтыковым?
– Думаю, что нет. – Мура отрицательно покачала головой. – Но ты, папа, мог это заметить лучше, чем я.
– Как понимать твои слова?
– Но самоубийца, то есть князь Салтыков, совершил свой поступок, обращаясь к вам, – то есть к тебе и к доктору. Доктор тоже свидетель этого происшествия.
– Нет, не думаю, чтобы Климушка от меня что-то скрывал, – заверила Полина Тихоновна, – если бы он был знаком с князем, я бы знала.
– Да, – после некоторого раздумья резюмировал профессор, – не поверю, что доктор, если бы он знал Салтыкова, не попытался бы предотвратить самоубийство. Нет, мне кажется, Клим Кириллович, так же как и я, в полном замешательстве слушал бредовые речи пьяного незнакомца и был не меньше моего потрясен последовавшей трагедией. Но все-таки... Почему князь явился к нашей даче – пьяный и с револьвером в кармане? Почему он не нашел другого места для самоубийства?
Подавленные дамы молчали.
– Брунгильда Николаевна, – строго обратился отец к старшей дочери, уже справившейся с рыданиями, – припомните, голубушка, не было ли среди ваших поклонников князя Салтыкова?
Брунгильда вспыхнула и: ничего не ответила. Ипполит Прынцаев, сидящий рядом с ней, острее всех почувствовал всю глубину душевной раны, нанесенной дочери бесчувственным отцом, равнодушным к тому, что чествование пианистки в кругу семьи так и не состоялось. Он сжал в кулаки руки, лежащие на столе, и сказал как можно солиднее:
