Эра Милосердия - Вайнер Аркадий Александрович (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Но Ручечник на нее совсем не смотрел, а вглядывался он пристально, тяжело в сокрушенного их горем капитана Жеглова и что-то быстро прикидывал. Долго тянулось это молчание, пока Ручечник медленно, врастяжку не спросил:
– А тебе-то какая забота про нас думать? Ты чего от нас хочешь?
– Помощи. Советов. Указаний, – коротко и спокойно сказал Жеглов.
– Не понял… – хрипло бормотнул Ручечник.
– Чего непонятного? Я с вами был откровенен. Теперь хочу, чтобы ты со мной пооткровенничал про дружка твоего Фокса… – Жеглов говорил легко, без нажима, даже весело, и так это звучало, будто пустяковее не было у него на сегодня дел.
– Клал я на твою откровенность! – так же легко сказал Ручечник.
Жеглов блеснул своими ослепительными зубами:
– Невоспитанный ты человек, Ручников. Прошу тебя выражаться при женщинах прилично, а не то я тебя очень сильно обижу. Огорчу до невозможности!
– Ты меня и так уже обидел! – хмыкнул Ручечник. – Ты объясни, мне-то какой резон с тобой откровенничать?
– Полный резон. Ты мне интересные слова шепнешь, а я вешаю на место шубу. Махнем?
Ручечник сидел на стуле, опустив руки меж колен, и долго, тяжело думал. Потом поднял голову:
– Ничего я тебе не скажу. Не купишь ты меня на такой номер. По зекалам твоим волчьим вижу – подлянка. Так что я лучше помолчу, здоровее буду…
– Здоровее не будешь, – заверил Жеглов. – Снимешь свой заграничный костюмчик, наденешь телогреечку – и на лесосеку, в солнечный Коми!
– Может быть, – пожал плечами Ручечник. – Только лучше в клифту лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на пере!
Жеглов встал, сложил руки на груди и стоял, покачиваясь с пятки на носок, внимательно глядя на Ручечника; и длилось это довольно долго, пока Ручечник не выдержал и тонко, с подвизгом, крикнул:
– Ну что пялишься! Я вор в законе, корешей не продавал, да и тебя не побоюсь!
Жеглов помолчал, потом задумчиво сказал:
– Я вот как раз сейчас и думаю о том, что ты закона опасаешься меньше, чем своих дружков бандюг. Пожалуй, правильно будет тебя… отпустить.
От неожиданности даже я чуть не вякнул, а Ручечник спросил медленно:
– То есть… как?
– Как, как! Обычно. На свободу. Никто ведь не видел, как ты номерок у англичанина увел, а с шубой задержана Волокушина – тебя ведь там и поблизости не было. Так что мы ее будем судить, а ты иди себе. Иди спокойно…
– А я?! – закричала Волокушина.
– Вы, милая моя, будете отвечать по всей строгости закона, – развел руками Жеглов. – А приятеля вашего, Светлана Петровна, мы отпустим. Ты, Ручечник, свободен. Пошел вон отсюда…
– Но я не хотела! Я не виновата! Я думала… – забилась в вопле Волокушина.
– Иди, Ручечник, иди, не свети здесь. Ты нам мешаешь, – сказал резко Жеглов, и Ручечник вялой, скованной походкой двинулся к выходу, все еще не веря в то, что ему разрешили уйти.
– Шарапов, проводи его на улицу, – кивнул мне Жеглов и еле слышно, одними губами, добавил: – До автобуса…
Я вытолкнул Ручечника в коридор, и он все еще двигался сонным заплетающимся шагом, но не прошли мы и половины коридора, как он повернулся ко мне:
– Спасибо, я дорогу знаю…
– Да нет уж, – засмеялся я. – Со мной будет надежнее.
Мы прошли несколько шагов, и я ему доверительно сказал:
– Через день-другой поймаем мы Фокса, вот он порадуется, что взяли тебя за руку, поговорили о нем немного и сразу отпустили, а подельщицу посадили…
– Я вам, суки лягавые, ничего не говорил! – заорал Ручечник.
– Не говорил, так скажешь, – пообещал я и увидел, что навстречу мне идут Пасюк и Тараскин. – Вот вам особо ценный фрукт.
– Это что за персонаж? – поинтересовался Тараскин.
– Настоящий уголовный кореш. Он Фокса сдавать не хочет, ножа от него словить опасается, а женщину, которую втравил в уголовщину, оставил за себя отдуваться.
– Парень гвоздь – сам в стену лезет, – ухмыльнулся Тараскин. – Что с ним делать?
– Отведи его в «фердинанд» и подожди нас – мы скоро все придем. На обыск поедем, к ним домой…
– Меня отпустили! – заблажил Ручечник. – Не имеешь права меня задерживать – тебе старший приказал!
– Иди, иди, не рассуждай, – сказал Тараскин. – Твое место в буфэте!
Я вернулся назад, в кабинет администратора, и в этот момент в полутемных коридорах загорелся пригашенный свет, зашумели люди, зашаркали подошвами, засуетились вокруг – это окончилось первое действие, антракт. Вот те на! Мне показалось, что минули часы – столько всякого напроисходило с нами, – а там только одно действие протанцевали.
Жеглов устроился на ручке кресла, в котором сидела Волокушина, и голос у него был такой, будто они в парке на скамеечке про жизнь и про чувства свои высокие беседуют.
– Светлана Петровна, вы мне глубоко симпатичны, только поэтому я веду с вами эти занудные разговоры. Вы поймите, что проще всего мне было бы отправить вас сейчас в тюрьму, а дней через двадцать ваше дело уже кувыркалось бы в суде. Вы ведь не маленькая, сами понимаете, что с того момента, как вас предал Ручечник, нам и доказывать нечего – задержали вас в манто, пять свидетелей, «Встать, суд идет!». Дальше как в песне: «И вот опять передо мной параша, вышка, часовой…»
– Чего же вы от меня хотите? – спрашивала она, и все ее лицо расплывалось, текло, слоилось от обильных слез. И все равно она была ужасно красивая, может быть, даже сейчас, несчастная и заплаканная, она была еще лучше.
– Чтобы вы сами себе помогли в суде, а путь для этого у вас только один. Абсолютно чистосердечным раскаянием, рассказом обо всем, что вас связывало с позорным прошлым, вы расчистите себе дорогу к новой жизни…
В общем-то Жеглов объяснял правильно, но меня удивляло, что он все это проповедует больно уж красиво, в таких возвышенных тонах, и я никак не мог сообразить, то ли у него на это есть расчет какой-то, то ли просто не может удержаться, чтобы не погарцевать маленько перед очень привлекательной женщиной, пускай хоть и воровкой.
– Я расскажу обо всех… обо всех… – Она явно не решалась выговорить «кражах» и все подыскивала какое-нибудь подходящее, не такое ужасное слово. – Обо всех случаях, когда мы брали… чужое…
– Верю! – вскочил с ручки кресла Жеглов. – Верю, что вы многое поняли и сможете пройти через этот отрезок вашей жизни, как через ужасный сон. Но для начала у меня к вам вопрос – я хочу еще раз проверить вашу искренность.
– Пожалуйста, спрашивайте!
– Вы ведь не единожды вместе с Ручечником встречали Фокса? Когда это было последний раз?
– Мне кажется, это было дня три назад. Или четыре.
– Где?
– В коммерческом ресторане «Савой».
– Фокс был один?
– Нет, с Аней…
– Кто назначал встречу в «Савое»? Ручников? Или Фокс?
– Фокс. Я это точно знаю. Ручников говорил с ним по телефону.
– А кто кому звонил?
– Фокс ко мне домой позвонил, и я слышала, что Ручников его спросил: «Где встретимся?»
– А сколько раз вы видели Фокса?
Она пожала плечами:
– Точно я не помню, но, наверное, раз пять… Они ведь с Петром вроде дружков.
Жеглов наклонился к ней вплотную и спросил задушевно:
– Светлана Петровна, а может быть, делишки у них есть общие?
– Нет-нет, я уверена, что Ручников ни с кем никаких дел не имеет. Он мне всегда говорил, что у него специальность ювелирная и компаний ему не надо…
– А Аня, она всегда с Фоксом бывает?
Я смотрел на Жеглова – очень хорошо он допрашивал, в его вопросах не было угловатой протокольной жесткости, он давил ее очень мягко, настырно, словно любознательный сосед-сплетник в домашнем разговоре за стаканом чая, и сыпались вопросы безостановочно, вроде бессистемно, но таким образом, что она сосредоточиться не успевала.
– Аня? – переспросила Волокушина. – Кажется, всегда. Она ему жена. Или полюбовница, точно уж не могу сказать.
– А где живут они?
Волокушина руки прижала к груди:
– Честное слово, не знаю!
– Она блатная? – быстро и жестко спросил Жеглов.
