Яд древней богини - Солнцева Наталья (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
– Приятно разговаривать с умным человеком. У станции метро «Новослободская» подойдет?
– Вполне.
Чайник на плите разрывался от свиста. Ева, поглощенная чтением писем, не собиралась его выключать. Она пропустила мимо ушей и то, что чаепитие отменяется, и то, куда идет Славка. Хлопок входной двери прозвучал в ее сознании как далекий неопределенный отзвук.
Матери своей я не помню. Говорили, что она страдала врожденным пороком сердца и умерла при родах. То есть я убила ее. С сознанием этого я и росла.
Воспитывали меня бабушка с прабабушкой, весьма примечательные особы. Но о них позже.
Мои детство и юность прошли в тихом провинциальном городке, где до любого места легко можно было добраться пешком, где дороги на окраинах были вымощены булыжником, а сонное спокойствие нарушали лишь проезжающие машины да лай собак. В домах за тюлевыми занавесками цвели фуксии и герань, сушился на подоконниках липовый цвет. Весной за заборами распускалась сирень – по ночам ее аромат, перемешанный с лунным светом, лился в окна и сводил с ума скучающих барышень.
Мы жили в маленьком, уютном одноэтажном доме из трех комнат, коридора и веранды. Комнаты отапливались двумя печками, и я любила проводить время, сидя на старом диване у горячей, шершавой побеленной стены, с книгой в руках. В печке трещали дрова, а с веранды, которая служила и кухней, доносились запахи пирожков, блинчиков или вареников. До стряпни обе мои воспитательницы были великие охотницы – пекли, жарили, варили без устали, искусно и с удовольствием. Грех чревоугодия, к счастью, совершенно не испортил фигуру ни им, ни мне.
Дом окружал большой запущенный сад. Он был одинаково хорош во все времена года. Зимой утопал в снегу, осенью в золоте, а весной – в бело-розовом душистом цветении. Летом в его тенистых зарослях пахло одичавшей смородиной и яблоками. В глубине сада стоял почерневший деревянный столик со скамейками, под ним росла глухая крапива.
Хорошо было собирать в траве ранние зеленые яблоки и жевать их за чтением. На все последующие годы вкус яблок связался у меня с романами Диккенса, Теккерея и Вальтера Скотта, коими моя прабабушка заполнила до отказа книжный шкаф. Несколько раз я перечитывала «Женщину в белом» Коллинза и «Джен Эйр» Шарлотты Бронте. Отчего-то женские образы из этих книг казались мне близкими, какой-то романтической таинственностью веяло с пожелтевших от времени страниц.
Книги стояли на полках двумя рядами, и во втором, скрытом от посторонних глаз, попадались довольно старые издания, напечатанные дореволюционным языком с твердыми знаками. Я доставала их, рассматривала и ставила обратно – время их читать еще не пришло.
Телевизор стоял у бабушек в спальне – маленький, черно-белый, я к нему не пристрастилась. Зато книги составляли основной интерес моей жизни. То был период уединения, длительных раздумий, неторопливых разговоров за чаем и любовных мечтаний.
Кто взял на себя право судить, с какого возраста душа человеческая становится способной к любви? Существуют общепринятые мнения. Но это всего лишь убеждения определенных людей, которые могут идти вразрез с жизнью. И тогда приходится втискивать чувства в рамки общепринятых суждений и правил – с болью, с кровью. Потому что любовь – самое свободное, непосредственное и непреодолимое тяготение одного существа к другому: законы ее не писаны. Люди пытаются для всего создать правила, и это, наверное, необходимо. Но любовь разрывает любые путы и цепи, презирает любые кодексы чести, морали и нравственности, нарушает любые клятвы и обеты, ибо ее суть – небесная гармония. А сферы небесные земному неподвластны.
Подавить же в себе божественную искру удается далеко не каждому. Тот, кто на это отважился, обрекает себя на неисчислимые страдания, а последствия такого шага могут быть самыми жестокими и уродливыми. Небесную лошадку земными удилами не взнуздаешь – брыкнет, сбросит да и растопчет нерадивого седока. Или понесет, куда Макар телят не гонял.
Эти выводы не может, разумеется, сделать ребенок – приходят они в пору юности или зрелости, и то не ко всем. Я же, будучи маленькой девочкой, только интуитивно догадывалась, какое бурное и опасное течение меня подхватило. Не понимая, что происходит, я переживала это в себе как некое патологическое отклонение, не в силах признаться в своем чувстве. Я подавляла в себе сердечную привязанность, которая поглотила меня. Казалось, я узнала невыносимую душевную боль раньше, чем боль физическую, телесную.
Была ли это любовь с первого взгляда? Думаю, да. А иногда я склоняюсь к мысли, что любила Его еще до нашей встречи в этом мире. Во всяком случае, первый взгляд, который я бросила на Него, уже был исполнен любви.
Мы редко виделись. То, как называли Его мои воспитательницы, резало мой слух, заставляло меня негодовать и возмущаться. Разумеется, молча. Я надолго убегала в сад – настолько будоражило меня Его присутствие, или пряталась в доме, отказываясь выходить к обеду и ужину.
Зимними вечерами к взрослым приходили гости – пожилая супружеская пара, оба врачи. Он был похож на Чехова: худощавый, в маленьких круглых очках и с бородкой клинышком; она – толстая, с круглым добродушным лицом, с косой, уложенной в узел на затылке. Компания ужинала, отведывала вишневых и смородиновых домашних наливок, яблочного вина, изготовленного моей седовласой прабабкой, а после чая усаживалась играть в карты. За игрой болтали, обсуждали последние новости и сплетни маленького городка, курили.
– Девочка растет необычайно дикая, – глядя на меня, задумчиво говорила толстая жена доктора. – Петя, она здорова?
Петей звали ее супруга, который был нашим семейным врачом – его вызывали всякий раз, как я сваливалась с простудой или желудочным отравлением. Воспитательницы мои сами обращались за медицинской помощью крайне редко: они не столько обладали крепким здоровьем, сколько умели не придавать значения недомоганиям. Пара рюмок водки с перцем, грелка, мятные капли и отдых – вот и весь перечень применяемых ими лекарств. Впрочем, весьма действенный.
– Здорова, – спокойно отвечал Петр Иванович, поглаживая бородку. – Только худа чрезмерно. Давайте ей белого вина для аппетита.
Вино мне давали исправно – высококачественный белый портвейн, который привозил из Москвы Он, Властитель моих дум.
Он был в нашем доме редким, но самым долгожданным гостем. Загодя зная о Его приезде, готовили комнату, выбивали пыль из ковровых дорожек, застилали свежие простыни, а в кухне жарились, парились и запекались разные кушанья.
Я бегала от окна к окну, замирая от тайного и страшного предчувствия – вот, откроется калитка и на крыльцо взойдет Он, стукнет в дверь… Когда же это наконец происходило, я забивалась в самый дальний угол и не смела показаться Ему на глаза.
– Куда ты подевалась? – сердито кричала одна из бабушек. – Иди, встречай!
– Несносная девчонка, – сетовала вторая. – Что с ней делать? Будто сроду людей не видывала!
– Ладно, оставьте ее в покое, – царственным жестом останавливал их Мой Повелитель. – Пусть делает что хочет.
Он едва удостаивал меня своим вниманием – неприступный, величественный.
Воспитательницы мои были старомодны, придерживались строгих правил, любили классическую литературу, музыку, игру в карты и хорошие сигареты. В доме имелись старинное немецкое пианино и гитара, плюшевые альбомы с довоенными фотографиями, множество портретов в тусклых рамках, подсвечников, вазочек, вышитых подушечек, источенных жучком дореволюционных шкафов, набитых всякой всячиной.
В деньгах мы не нуждались, по крайней мере, я не ощущала этого. Мне покупали куклы, нарядную одежду, конфеты, мороженое и прочие детские лакомства, ни в чем не отказывая. На еде тоже не экономили – часто готовили мясные блюда, жарили рыбу, пекли пироги. Принимали гостей, вино текло рекой. Сигареты курили дорогие, пользуясь длинными мундштуками из красного дерева.
