Даже ведьмы умеют плакать - Литвиновы Анна и Сергей (прочитать книгу .TXT) 📗
– Хороший у вас бизнес, – добавил я и вымученно улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой. – Десять тысяч процентов прибыли.
– Да ты че, за хама меня держишь? – вдруг взвился мой меценат.
Я снова усмехнулся: ничего особо хамского в его поведении не было. Нормальная спекуляция – скупить задешево на корню, перепродать с оглушительным наваром… Весь российский бизнес на этом построен.
Но Шевченко, кажется, даже обиделся. И продолжил свою мысль:
– Ты че, не въезжаешь, что мне кидать тебя, натурально, невыгодно? Ты ведь и надуться можешь. Задепрессуешь. В творческий кризис войдешь. Картинки свои малевать перестанешь…
– Ближе к делу. – Я изо всех сил старался сохранять хладнокровие.
А мой спонсор продолжал разоряться:
– Не, конечно, я бы мог тебя кинуть – картина-то, конкретно, моя. Ты б и не узнал ничего! Но тогда зачем бы я к тебе приехал? Понты гонять, какой я крутой? Ты учти: я на тебе какие-то деньги, конечно, зарабатываю. Но это хобби мое – понимаешь, хобби! И, типа, благотворительность. Поэтому и тебе должно кой-чего обламываться. Короче, навар от продажи картины мы поделим. Двадцать процентов – моему агенту, который покупателя нашел, сорок – мне, за хлопоты и беспокойство. Ну, и тебе – сорок процентов. Итого получишь – сорок тонн баксов! Что, мало?!
– Нормально, – выдавил я, пораженный очевидным благородством своего мецената. Ведь, как ни крути, он и вправду мог перепродать мою картину и со мной ни копейкой не поделиться.
– А перспектива-то, перспектива! Какие горизонты перед тобой открываются! Ну ладно, че болтать!.. Лучше, как говорится, деньгами. Ща чек тебе выпишу.
Шевченко плюхнулся за журнальный столик, вытащил из внутреннего кармана чековую книжку и принялся золотым пером нетерпеливо заполнять графы. Вырвал заполненную страничку, помахал ею в воздухе, чтоб высохли чернила, и передал мне:
– На, владей и радуйся.
А тут и бессловесная Марина появилась из кухни – с подносом, на котором дымился кофе, плескался в рюмочках и графинчике коньяк, а в вазочке горкой возвышалось печенье. Очевидно, в бэкграунде у нее имелся секретарский опыт, потому что она споро и красиво расставила еду и напитки на журнальном столике, ни единой капли ни коньяка, ни кофе не расплескав.
– Ну, давай, Женька Батькович, – провозгласил тост меценат, вздымая рюмку с коньяком, – за славу отечественного искусства, за успехи российской живописи и за тебя лично, наш растущий и многообещающий талант!
Мы все трое чокнулись. Марина пригубила, я тоже, Шевченко опрокинул рюмку до дна.
– Давай-давай, пей, – ободрил меня меценат. – За такое дело грех не выпить. – И налил себе вторую.
…Они провели у меня не больше получаса, запили коньяк кофием, а потом нефтяной король, скупавший оптом и в розницу художников и моделей, благополучно отбыл вместе со своей спутницей навстречу новым делам, контрактам и приключениям.
Ошарашенный нежданным визитом мецената, я долго тупо смотрел на оставленный им чек, на сумму прописью – «сорок тысяч USD», а потом стал собираться.
Я знал, что сделаю дальше, и это казалось мне единственно правильным.
ХУДОЖНИК. ЛЮБИТЕ НА ЛЕТУ
Назавтра утренним рейсом Аэрофлота я летел в Москву. К Лизе.
Я купил билет в один конец, а свой «фолькс» оставил на стоянке в аэропорту Швехат. Я не стал звонить Лизе. Пусть мой приезд станет для нее сюрпризом.
Встал я в тот день в шесть утра, поэтому на борту после завтрака сразу уснул.
В неудобном аэрофлотовском кресле мне приснился странный сон – один из тех, что не перескажешь словами. Я мог бы его нарисовать – если бы был сюрреалистом в духе Дали.
Снилось мне, что мы – я и Лиза – являем собой некое единое целое. (Но в нашей целости не было ничего сексуального – только золотистый отблеск огромной нежности.) Мы вместе с нею находимся в какой-то прохладной пустыне. А рядом с нами парят в воздухе две колбочки, соединенные резиновой перемычкой: точь-в-точь сообщающиеся сосуды, как мы изучали их на школьной физике. И эти колбочки тоже – словно часть нас с Лизой. Они – вроде индикатора наших отношений, что ли.
Но, странное дело, по законам физики уровень жидкости в сообщающихся сосудах должен быть равным, однако в моем сне один сосуд был заполнен до краев, а другой – почти пуст. И Лиза вроде бы говорит мне, с печальной укоризной… (Хотя как она могла мне говорить – ведь мы же с ней составляли во сне единое целое?) «Почему ты не…?» – говорит она. А что «не» – не слышно или непонятно.
И тут по пустыне к нам со страшной скоростью приближается «Порше» – тот самый, что чуть не въехал в мою машину в наш последний день в Вене. Во сне столкновение с ним казалось мне неминуемым, и, чтобы избежать его, я вздрогнул и проснулся…
А за долю секунды до того, как проснуться, на грани полусна-полуяви, мне вдруг пришла в голову разгадка своего видения – хотя на самом деле эта разгадка была не чем иным, как продолжением моего сна. Итак: Лиза оказалась рядом со мной в Вене в тот тревожный день, когда мне угрожала опасность. А теперь у меня все хорошо. Более того – очень хорошо. Меня, наконец, признали и заплатили мне большие деньги. И почему-то мой успех означал, что, по закону сообщающихся сосудов, сейчас плохо – ей. И, значит, я должен быть рядом с нею.
Я окончательно проснулся и глянул в иллюминатор. От спанья в одежде, в неудобной позе, всему телу было неуютно.
Самолет снижался. Лайнер шел параллельно Кольцевой дороге, неуклонно приближаясь к Шереметьеву. Внизу разворачивалась панорама Москвы. Над весенним городом сияло ослепительное солнце. Столица видна была под нами вместе со всеми своими прелестями: Останкинской башней, университетом, другими высотками. Лучами к центру пролегали проспекты. Над миллионами домов висело сероватое облако смога. Где-то вдали, за крышами, в центре города самоварным золотом блистал купол Христа Спасителя.
Я понял, что уже соскучился по Москве. Но еще больше я скучал по
Лизе.
ХУДОЖНИК. ДЕДУШКА ФРЕЙД
Разница во времени съела из моей жизни два часа. Пока я отстоял в очереди на паспортном контроле и получил багаж, было уже полшестого.
Зверь-таксист согласился везти меня за тридцать евро. Когда я сел в машину, то достал визитную карточку, на которой Лиза доверчиво написала свой домашний адрес, и сказал: «Едем в Новокосино».
Кольцевая дорога тащилась еле-еле, не быстрей тридцати километров в час, и возле Лизиного дома я оказался только в половине восьмого. Наверное, она уже пришла с работы, наивно загадывал я. Впрочем, она могла отправиться после службы куда угодно, от магазинов до боулинга. Не дожидаясь лифта, я взлетел на третий этаж.
Нетерпеливо позвонил. Из-за двери раздалось шарканье, потом дребезжащий старческий голос:
– Кто здесь?
– Это знакомый Лизы.
– Хм. А как вас зовут?
– Евгений.
– Вы из Вены приехали?
– Да.
«Выходит, Лиза рассказывала обо мне своей бабушке. Что это значит? Что у меня есть шансы?»
Дверь отворилась, и на пороге обнаружилась старушка с тщательно завитыми седыми букольками. Живые веселые глаза с интересом осматривали меня. Она выглядела точь-в-точь как ухоженные австрийские бабульки.
– Проходите, Женя, – пригласила она. – Лизы пока нет дома, но, я думаю, она скоро придет.
Я вошел в прихожую.
– Можете не разуваться. – Но я все равно скинул туфли. – Пойдемте на кухню, я угощу вас чаем.
В прихожую из комнаты вышел кот, подозрительно посмотрел на меня. Я подумал, что мне надо понравиться не только самой Лизе, но и ее бабушке и коту.
– Кыс-кыс-кыс, Пират, – лживо проговорил я, очень кстати вспомнив его имя. Пират, не обращая внимания на заигрывания, отвернулся и важно пошагал за бабулей на кухню. Я пошлепал следом.
– Скажите, Женя, – неожиданно обернулась ко мне бабушка, включив чайник, – а вы в Вене на могиле Фрейда были?
– Фрейда? Но он, по-моему, похоронен в Англии. Он бежал из Австрии от фашистов.
