Подземные дворцы Кощея (Повести) - Маципуло Эдуард (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Разве могла она повеситься, бобо? Ведь не могла, да? Вы же ее знали?
— На все воля аллаха, внучек. Ты не жди, сломай зиндан и беги куда-нибудь подальше, хоть в Сибирь… Прожил там десять лет, проживи еще двадцать. А на родной земле тебе не жизнь.
Грустно и тепло стало на душе.
— Спасибо, дедушка… за то, что хоть вы не считаете…
— Да будь ты трижды проклят людьми и богом, я бы не отступился от тебя, внучек! Ни за что… — Он сморщился, глаза набухли влагой. — Беги, аллахом заклинаю… женись… Ведь у вас, безбожников, калым не требуют? Вот и женись!
Товарищ Муминов в очередной раз вернулся со станции без ташкентцев и поэтому был сердитый. Он приказал открыть дверь камеры и остановился на пороге.
— Что тут произошло? Надырматов!
Я в двух словах сообщил ему о хазе, хмурь тотчас слетела с него. Он хлопнул меня по плечу и побежал по коридору, чиркая концом ножен по выбеленной стене.
Коротышка громыхал в ярости, и я понял: попал в точку!
Дед опять прильнул к окошку, молча смотрел на меня и вздыхал, потом изрек:
— Свечка себя сжигает, но светит другим. Ты, внучек, такая свечка.
Он опять заплакал. Старенький уже, восемьдесят весной стукнуло, вот и не может сдержаться.
— Свечка! — вдруг загрохотал Коротышка. — Ой-бой! Это неверный шакал! И подохнет, как шакал! — Он начал бить себя по лицу. — Кому отдал хурджуны! Кому! Юродивый ты! Сам мог разбогатеть! Сам мог стать падишахом!
Удивительно: Коротышка страдал. И вроде бы слезы появились. Но он быстро справился с собой.
…Товарищ Муминов вернулся усталый, еще более недовольный.
— Был тайник! Да, да! Под мазаром! И нет его. Совсем недавно перенесли… Куда, хотел бы я знать! И кто?
На Коротышку накатил нервный, кудахтающий смех.
Меня привели в кабинет товарища Муминова. Уже стемнело, и на столе сияла на редкость чистая керосиновая лампа, разгоняя темень по углам.
Товарищ Муминов сидел в своем любимом кресле, обложившись бумагами.
— Хочешь, порадую? — спросил недобрым тоном. — Слух уже гуляет, будто ты знаешь, где хаза, и морочишь всем головы. Что на это скажешь?
— Мое дело слушать, что скажете вы… — пробормотал я, удрученный и слухами, и нехорошим тоном начальства.
— Я верю крепким фактам, ты знаешь. А факты…
— Фактам? — выкрикнул я.
— Спокойно, Надырматов.
— Хорошо, я спокойно…
Я выложил все, что думаю по поводу фактов, даже самых крепких, наикрепчайших — хоть вместо спирта глуши, хоть бомбы заряжай. Вообще-то я должен был молиться на факты, должен был добывать их упорно и кропотливо, как золото и алмазы. Но я уже не раз испытал на себе несправедливость и ложность многих фактов.
— Шайтан знает, до каких вредных суеверий ты договоришься, Надырматов, если не остановить тебя, — выслушав, заключил Муминов.
— Если хотите знать, Таджи Садыкович, все суеверия опираются на крепкие факты. Со свидетелями! С печатями!
— Дурной разговор, — поморщился товарищ Муминов. — Мысли какие-нибудь есть насчет хазы?
— Нету! Мысли хорошего обхождения требуют. А вы в чем-то подозреваете меня. Сплетни какие-то глупые слушаете. И еще…
— Хватит, Надырматов. — Он пододвинул к себе листок бумаги, аккуратно обмакнул перо в чернильницу. — А теперь скажи, сколько раз ты виделся с гражданкой Курбановой Адолят?
— Все-таки допрос, Таджи Садыкович?
— Повторяю, сколько раз ты виделся с гражданкой Курбановой?
— Только раз!
Товарищ Муминов аккуратно вывел на листе: «Отв: один раз!» Я увидел, что вопросы в протоколе были записаны заранее.
— Честно, Таджи Садыкович, что вы имеете против меня?
Он пододвинул ко мне тонкую стопку исписанных листков. Это были показания Назимбая, Хамидбая, Алимбая и всех прочих «баев» из Салимова семейства. Назимбай утверждал, что застал меня в саду с Адолят, причем она была голая и плакала. Назимбай хотел позвать на помощь, но я вынул наган и стал целиться ему в лоб. А потом дал Назимбаю денег и обещал жениться на обесчещенной девушке. Хамидбай тоже показал, что я угрожал ему наганом, когда я опять пришел на свидание с Адолят.
— Отпустите меня ненадолго, Таджи Садыкович. На день. Ну, до утра.
— Не терпится дров наломать? Ты уже наломал. Сиди тихо и способствуй дознанию.
— Таджи Садыкович! Вы же меня знаете, зачем же как врага…
— Дурной разговор. — Он опять обмакнул перо в чернила, посмотрел в протокол.
— Тогда, Таджи Садыкович, отвечать на вопросы отказываюсь.
— Это почему?
— Вы вашим фактам верите больше, чем сознательным бойцам. А что такое факты? Наговоры этих «баев» — факты?
— Ты молодой еще, Надырматов, горячишься. Вроде бы умно рассуждаешь, а копнешь поглубже — бешбармак из умных слов, и только. Запомни: люди — это и есть факты, а факты — люди. Ты не уважаешь факты, и выходит — не уважаешь людей. Почему вокруг тебя всегда буча? Потому что лезешь напролом. Хочешь видеть всех людей правильными, будто они прожили пятьдесят или сто лет после пролетарской революции. А строим-то светлое будущее не с пришедшими из будущего, а все с теми же — из вчерашнего. Вот такая лекция, Надырматов.
Разговоры о моих недостатках я воспринимал болезненно, и сейчас у меня пылали уши. Покаяться бы, протянуть начальству руку дружбы… Но вот какое дело — я уже догадывался о сути моих страданий! Если бы в моей голове был не бешбармак из многих мыслей, а уютно устроилась бы лишь одна мыслишка, уже кем-то выстраданная, опробованная, заработавшая право на жизнь, то дышалось бы мне легче. Товарищ Муминов диктовал мне, какая должна быть эта мыслишка. И я, конечно, заупрямился.
— Революция — это и есть бунт против фактов! Старых, отживших свое фактов! Посмотрите, какие могучие, проверенные, неопровержимые факты были! Российская империя. Триста лет Романовым. А эти трехсотлетние? Кто такие? Самые умные, самые правильные?.. Армии у них — самые непобедимые? Народы — самые счастливые? Боги — самые вечные? А оказалось — все вранье! Как же верить этим проклятым фактам?
— Ты говоришь об исковерканных фактах. Или подтасованных. А мы ищем настоящие факты, Надырматов.
— Показания Назимбая — какие факты, по-вашему? Те самые, которые вы ищете?
— Во всем разберемся, Надырматов. Не кажется ли тебе, что мы отвлеклись? Вернемся к делу.
— А мы уже вернулись. Назимбай все врет в своих показаниях. Это значит, кто-то из его родственников замешан в смерти Адолят. Она не могла сама… не могла, Таджи Садыкович! Дайте мне пару дней, и я…
Товарищ Муминов вдруг начал рассказывать о похоронах Адолят. Хоронили ее согласно обычаю в день смерти, и только мужчины, близкие родственники.
— Они поклялись отомстить тебе, Надырматов…
— Поэтому меня бережете? — Я не сдержался, фыркнул. — А допрос — это чтоб я не скучал? Ну ладно, Таджи Садыкович. Большое спасибо вам за заботу. А теперь отпустите меня. Честное слово, вернусь.
— Хватит дурных разговоров! Отвечай: когда ты виделся в последний раз с гражданкой Курбановой?
— Вы сами убедились, Таджи Садыкович; хазу перенесли. А что было до этого?
— Что?!
— Я сидел в камере, вот что. Сидел, думал и додумался: хаза в мазаре.
— Благодарность тебе выписать? Так?
— А что было до того? Смерть Адолят. А что было до смерти? Поиски подстреленного бандита, который приходил к Коротышке. Мы не потеряли ни секунды, прочесали махаллю вдоль и поперек. Бандит не мог уйти. Он же подстреленный. Тем более что в поисках помогало население. А какое население? Родственники Салима. Если бы они наткнулись на умирающего помощника Коротышки, то как бы поступили? Сдали бы его нам? Нет, конечно. Они начали бы его раскалывать: где хаза? Ведь Салим тоже знает, что хазу перенес сообщник Коротышки, что Коротышка ради этого и сдался.
— Хочешь сказать… из мазара все унесли… эти?
— Да! Благородное семейство. Продолжать? Так вот. Они уверены, что мне помогает шайтан, поэтому я обязательно найду хазу. Если, конечно, буду искать. Вы поняли, Таджи Садыкович? Если буду искать. Умерла Адолят, началось дознание, и я уже не ищу. Умерла в нужный им момент… Поэтому вы должны меня отпустить.
