Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна (читать книги без сокращений txt) 📗
Лизавета внимательно слушала грустный реестр коллеги. Потом спросила:
– По-моему, ты помянул не всех…
– Конечно, еще вот бывший председатель комитета по городскому хозяйству, он теперь в Москве обретается. Я же когда-то сделал сюжет о том, как он целый отель украл!
– Аж целый отель? – ахнула Лизавета. – Нет, я о другом. Почему ты не поминаешь братьев соблазненных тобою и потом брошенных девиц? Саввушка, у них тоже есть все основания угостить тебя ядовитой пепси-колой!
Савва надулся, как рыба-шар перед атакой. То ли обиделся на то, что Лизавета назвала его Саввушкой, – он и так-то собственное имя недолюбливал, а тут «Саввушка». То ли ему не понравилось предположение насчет обесчещенных девиц.
– Тебе все шуточки… Пока самой не коснется… – пробурчал он и осекся. Да, его отравили, но ведь Лизавете разгромили квартиру и кабинет в редакции, так что вовсе непричастным, сторонним наблюдателем ее не назовешь.
– Ладно, ребята, не ссорьтесь. Это уж точно бессмысленно, – миролюбиво сказал Саша. – У нас явно мало информации. Надо думать.
– Думать не вредно, а уж у меня времени думать – море!
– Я говорю – думать, кому мы могли встать поперек дороги, а не жалеть себя бесценного, невинно пострадавшего, чуть не убиенного. Ребята, которых ты в свой поминальник записал, люди, безусловно, достойные, серьезные, при случае и пулю, и горсть мышьяку не пожалеют. Другой вопрос – мотив. Месть? Тухлятина это все! На черта ты им сдался? Зачем под статью идти за просто так? Вот если бы ты проведал номера их счетов на Каймановых островах, тогда они бы накинули отравленный платок на твой роток. – Из Саши иногда совершенно непроизвольно сыпались пословицы и поговорки. Временами получалось даже удачно.
– Что доктора говорят? Тебе долго еще здесь лечиться?
Савва неохотно посмотрел на Лизавету:
– Дня три.
– Тогда договоримся так. Три дня лечись и думай. Мы тоже поразмышляем. В конце недели возьмемся.
С тем и разошлись. Савва отправился в палату к другим отравленным, а Саша решил проводить Лизавету до дома – глянуть, что там у нее натворили неведомые хулиганы, а заодно звякнуть знакомому в их отделение. Пусть лучше он, а не какой-то там Гена Васильев и его упитанный приятель Сергей занимаются Лизаветиным делом.
Они вышли из метро «Маяковская». Лизавета ворчала, правда, тихонечко. Она без всяких колебаний пользовалась журналистскими связями для производственных нужд, но при этом считала недопустимым использовать свой авторитет и знакомства в личных целях. Саша придерживался прямо противоположной точки зрения. Он полагал, что у журналиста чисто личных проблем не бывает.
– Сама посуди, если бы тебе позвонил какой-нибудь человек и рассказал, что неизвестные преследуют его и на работе, и дома, обыскивают квартиру и офис, разве ты не обратилась бы за помощью к знакомым ментам? – говорил он.
– С чего ты взял про обыск?
– Если все переворошили и ничего не взяли – это называется обыск. И в редакции был обыск, и у тебя. Так что не думай, моя милая, что все это… – Лизавета и сама мысленно называла оба инцидента «обысками». А вот о чем она не должна думать, Лизавета так и не узнала. Саша неожиданно остановился и оглянулся. Потом сделал два шага, достал сигареты и начал прикуривать, поглядывая в зеркальное окно какого-то офиса.
Лизавета тоже остановилась и терпеливо наблюдала, как коллега щелкает зажигалкой и все не может высечь огонь – хваленая «Зиппо» то потухнет, то погаснет. Она постояла так с полминуты и уж совсем было собралась разразиться язвительной филиппикой насчет лживой рекламы. Ведь что только не вытворял со своей зажигалкой красивый, небритый любитель «Кэмела»: и в водопаде купал, и о камни бил, и в пещере терял, а она в ответ знай пламя изрыгает. Саша же со своей мучается, как с дерибасом одесским.
Однако не успела Лизавета открыть рот и произнести нечто разительно-изящное, как ее опередил владелец никудышной зажигалки. Почти не разжимая губ, Саша прошипел:
– Не оборачивайся и слушай меня внимательно.
– Что? – Лизавета инстинктивно кинула взгляд через плечо.
– Не шевелись. – Шипение стало еще энергичнее. – Не оборачивайся и слушай. Я опять его срисовал.
– Кого?
– Который следит! – Саша нечаянно сломал сигарету, отбросил обломки и продолжил: – Я его еще на выходе из метро сфотографировал. Он неожиданно вынырнул совсем рядом с тобой. Может, заметила? Приметное такое лицо, со шрамом и усами.
– Он что же, тебя возле эскалатора караулил? – Лизавету обуревали сомнения. Странного шпика выбрал Саша – со шрамом, с усами. Таких не бывает даже в плохих детективах. Любой мокроносый графоман знает, что у топтуна, филера, соглядатая, в общем, у того, кто ведет наружное наблюдение, внешность должна быть неприметной. Чем серее, тем лучше. Специально ищут людей среднего роста со средними носами и средней волосатостью. А тут – усы и шрам, как на заказ, чтобы чаще замечали.
– Да нет! Он, наверное, давно следит за нами. Я его еще утром видел, когда на студию шел. Потом он потерялся. По крайней мере, мне показалось, что в больницу мы шли без хвоста. А теперь этот тип снова вынырнул. Можешь осторожно посмотреть, он у киоска остановился.
Лизавета проследила за Сашиным взглядом и увидела высокого мужчину в белом пальто и черных брюках. У него действительно были длинные, стоящие торчком усы и шрам на правой щеке в виде вопросительного знака. Усы – точь-в-точь как у фельдмаршала Китченера. И вообще он очень походил на располневшего героя колониальных войн: решительный взор серых глаз, смотрящих капельку исподлобья, крупный нос с высокой переносицей, крутой излом рыжеватых бровей. Брови чуть сдвинуты, словно их владелец уже отдал приказ и теперь ждет, когда доложат об исполнении. Рот не разглядеть – укрыт рыжими же усами, кончики светлее и топорщатся. Разница в том, что главнокомандующий британскими войсками в англо-бурской войне Горацио Китченер всегда был худ и жилист, высушен, выжжен африканским солнцем, а тот, кого Саша Маневич считал своим преследователем, при росте метр восемьдесят весил никак не меньше центнера и даже под просторным пальто не мог спрятать небольшое, но отчетливое брюшко. Ну и шрама у Китченера не было.
– Очень внешность у него приметная, – осторожно сказала Лизавета, разглядев Сашиного шпика. И добавила: – Может, пойдем, посмотрим, последует ли он за нами.
Они свернули на Невский, потом на родную Надеждинскую, свернули во двор. Человек с усами поначалу шел следом, потом отстал. Но отстал, лишь убедившись, что они свернули во двор.
– Заметный тип, – повторила Лизавета, когда они дошли до подъезда.
– Это точно, – охотно согласился Маневич, – я и сам удивился, когда его срисовал.
Саша, как и полагается романтику, воспринимал происходящее просто и со вкусом: увидел, удивился – и никаких сомнений. Лизавета же, склонная анализировать все подряд, заметив какое-либо несовпадение или несообразность, немедленно подвергала это сомнению. Многое зависит от характера и образа мыслей.
– Как ты думаешь, зачем они… ну, те, кто хочет знать, что ты делаешь… отрядили на слежку человека, который бросается в глаза в любой толпе? Его раз увидишь – на всю жизнь запомнишь, одни усы чего стоят. Такие только в начале века носили. Я не уверена, что в Петербурге на пять миллионов жителей найдется еще один экземпляр подобных усов. – Эту речь Лизавета произнесла уже дома, после того как она сварила кофе и они с Сашей удобно устроились на кухне – в тишине, тепле и безопасности.
Неизвестный, которого Лизавета про себя окрестила Фельдмаршалом, проводил их до самого ее дома. Но с другой стороны – это один из четырех возможных маршрутов от Маяковской. С вероятностью в двадцать пять процентов можно предположить, что он просто шел по своим делам.
Саша, оказавшись в полуразгромленной квартире (ночью и утром Лизавета успела кое-как развесить одежду и распихать посуду – книги и бумаги валялись по-прежнему, Саша Байков приладил вырванный чуть не с корнем замок), поохал, повозмущался и потребовал кофе. Лизавета дисциплинированно принялась готовить. Включила чайник. Достала жестянку с надписью «Президент». Зажгла газ и поставила джезву калиться, чтобы будущий напиток богов и журналистов получился более ароматным. Для запаха еще необходима щепотка соли. Солонку преступники раздавили, поэтому Лизавета, встав на табуретку, полезла в закрома.
