Правило крысолова - Васина Нина Степановна (полные книги TXT) 📗
– О! Только не доставай оружие, я тебя умоляю! И вообще, может, спрячешься? Только не заводись, ладно?
– Я не педофил какой-нибудь, чтобы заводиться! Я… Я, конечно, не при исполнении в данный момент и вообще отстранен от расследования, но мне нужно поговорить с этой чумой.
– Ну-ну. – Я открываю дверь.
Антон в дверях протягивает синий воздушный шар. Лора, как ни странно, смотрит смущенно и виновато. Такое выражение лица я у нее вижу впервые, поэтому покосилась на Ладушкина, не его ли присутствие пристыдило бравую воительницу? Нет, она смотрит на меня – и!.. Обнимает!
– Зачем ты это сделала. – Откинув голову, Лора обеими руками нервно заправляет висящие у моего лица космы волос за уши. – Зачем ты сказала, что убила террористку? – Не обращая никакого внимания на встрепенувшегося Ладушкина, она тащит меня за руку в кухню, застывает на несколько секунд, рассматривая клацающего по линолеуму когтями попугая, но ничего не спрашивает. Словно обиженный недостатком внимания, попугай остановился, закинул голову, посмотрел на нас сначала одним глазом, потом другим, захрипел, словно собираясь кашлянуть, и побрел дальше, пошатываясь и опираясь о пол растопыренными крыльями.
Мы садимся за стол.
– Ты не должна была так делать. Я же несовершеннолетняя, мне ничего не будет!
– Будет не будет, а задержать задержат. Изолятор не лучшее место для девочки. Я так сделала, потому что ты защищалась. Ты защищала себя и брата. Если бы я успела раньше… Если бы мы с Ладушкиным появились на полчаса раньше, я бы не раздумывая воспользовалась…
– Брось, – перебивает меня Лора. – Кончай этот цирк. Ты не убьешь человека, а твой инспектор…
– Мы сейчас же поедем в отделение, и ты расскажешь, как убила Хогефельд, – требует появившийся в дверях инспектор с пластырем на лбу.
– Коля, иди полежи, тебе вредно громко разговаривать, – отмахиваюсь я.
– Я так и знал, что убила девчонка. Что, хочешь проявить заботу? Облегчить участь? Да ты же оказываешь ей медвежью услугу! Сколько таких маленьких, хорошеньких прошло по разным уголовным делам, знаешь? Так хочется помочь, наставить на путь истинный, уберечь от наказания, у них же вся жизнь впереди! И что? Что, я тебя спрашиваю? – Коля упирается руками в стол и нависает надо мной. – Они всегда возвращаются! Потому что, избежав наказания, обязательно опять преступают закон!
Лора резким движением ребра ладони подбила руки Ладушкина, он упал головой на стол. Схватив за волосы, она прижала его голову к поверхности стола, наклонилась и попросила:
– Не дыши мне в лицо!
– Ты пойми, – стиснув ладонь Лоры и с мучительным выражением лица отодрав ее от оцарапанной головы, Ладушкин продолжил мое воспитание, – подростки иногда делают что-то плохое не потому, что сволочи, а потому, что пробуют! Они пробуют, что можно, а что нельзя! Украл немного денег, не посадили, значит, можно!
Я вижу, как краснеет лицо Лоры. Ей больно. Отдираю пальцы Ладушкина и забираю ладошку Лоры себе. Выдвигаю ногой табуретку.
– Садись, Коля. Я тебе кое-что объясню. Я очень люблю свою бабушку и не хочу ее огорчать. Понимаешь, мне кажется, что вилы – это такая вещь… Словом, это не оружие воинов, мне так кажется. Если бабушка узнает, что единственная сейчас в нашем роду женщина-воин убила кого-то орудием труда, она очень огорчится, очень.
– Что? – не верит своим ушам Ладушкин.
– Если женщина-воин убьет кого-нибудь орудием труда, а орудия труда, или предметы искусства, или кухонная утварь, или металл для вязания-шитья – это все в ведении хранительниц очага, то шесть поколений женщин нашего рода будут прокляты. Я точно не знаю, как именно. Например, у них будут рождаться только мальчики, а воспитать из мальчика воина можно, только если он родится Стрельцом и в год Обезьяны, или…
– У тебя бред? – перебивает Ладушкин.
– Оставь этого тупого чиновника, – советует Лора и захватывает мою ладонь в свою. – Я же знаю, что ты не из-за бабушки.
Звонят в дверь.
– Сидеть! – приказывает Ладушкин, хотя мы не шевелились. Он идет на цыпочках в коридор, по дороге вскрикивает, чертыхается, что-то с грохотом падает, вероятно, бра у зеркала, и в кухню заползает попугай с хохлом, вставшим в боевую позицию.
– Я хочу что-то сказать тебе шепотом. – Лора обхватывает рукой мою шею и горячо выдыхает в ухо: – Прости меня… Если бы я могла, я бы сделала иначе, правда. Но я испугалась за Антона. Ты мне веришь?
– Верю, – шепчу я. – Ты ищешь маму, да?
– Она не попрощалась.
– Ты караулишь машины на дороге и ездишь от кладбища к кладбищу, и так каждую ночь?
– Откуда ты знаешь? – отстранилась Лора и уставилась в мои глаза с подозрением. – Мне это снится, а ты откуда знаешь?!
– Я тебя видела.
– А-а-а… – Она не понимает, но принимает объяснение как должное.
– Хочешь, поедем сейчас на могилу. Ты поплачешь, станет легче.
– Нет уж, – фыркает Лора. – Плакать мне не хочется совсем. Хочется подраться с кем-нибудь. Этот инспектор, ты только скажи, если он тебя достает…
– Не надо, – я умоляюще складываю ладони, – только не с Ладушкиным! Он уже получил свое.
Ищу глазами попугая. Вот он, под столом. Изучает мою ногу и вдруг кладет на голую ступню свою лапу. Несколько секунд мы с птицей смотрим друг на друга. Попугаю трудно задирать голову вверх, хоть он и упирается крыльями в пол. Я слышу, как лапа надавливает, и когти весьма ощутимо покалывают.
– Ладно, – киваю я ему. – Два метра ты прошел.
В этот раз потребление птицей коньяка из ложки проходит вообще показательно – ни одной капли не пролито, втянув коньяк в клюв, попугай задирает голову вверх, закрывает глаза и дрожит сладострастно горлом. Весь процесс снимает на камеру радостный Лом, это ему инспектор открыл дверь с оружием наготове.
– Привет, Лом.
– Ахинея, если бы ты знала, как я рад!.. – Та половина лица Лома, которая не закрыта камерой, светится счастьем. – Девочка, подвинься. Вот так… Хорошо! Кто покрасил курицу? Попробуй влить ей из бутылки, чтобы я снял крупно клюв и бутылку, потом смонтирую лапу, как будто она сама держит!
– А почему ты с камерой?
– Так ведь сегодня последний день. Фирма «Секрет» сказала, что сегодня последний день работы с животными-охранниками. Все, партия обучена, а ролик еще не снят, а ты обещала, – объясняет Лом. – У них каждый день оплачивается, потому как совместное с американцами предприятие. Американцы поставляют товар на заказ, наши недели две адаптируют охранников в условиях московского климата.
– Да, – вспомнила я. – Черт! Я же обещала сделать это без оплаты! Черт! Черт! Черт!
– А мне сказал по телефону их начальник, что аванс вполне вероятен, вполне. Я решил сам поехать, отснять как смогу, а потом бы ты разбиралась.
– Едем! – вскакиваю я. – Дети, хотите посмотреть на работу собак-охранников?
– Ахинея, я должен предупредить, что…
– Подожди. Ты поговорил с Ладушкиным?
– Я извинился, – пожимает плечами Лом, – но человек ведет себя неадекватно. Понимаешь, совсем неадекватно. Он обыскал сумку, потом поставил меня к стене, заставил расставить ноги и ощупал везде, в том числе и между ног.
– Я искал гаечный ключ, или гвоздодер, или что-то в этом роде, – объясняет Ладушкин.
– Видишь? – кивает Лом. – Гвоздодер – между ног! И я хочу сказать, он плохо выглядит. Что это у него на носу? – Лом неуверенно тычет пальцем в окровавленную гипсовую нашлепку на лице инспектора. – Бедненький!.. Тебя опять побили?
Антон дергает меня за свитер:
– Я хочу есть!
– Минуточку… Есть? – Я совсем забыла про мальчика, как только прикрепила его шарик к вешалке в коридоре.
– Дедушка готовит ему на ужин утку с яблоками, – ревниво замечает Лора. – А пока пусть грызет печенье. – Она протягивает Антону начатую пачку печенья. – Раз уж мы теперь не бегаем по утрам, не повторяем неправильные глаголы и не ухаживаем за братьями нашими меньшими, не смей ныть и просить! Мне приказали до вечера не испортить тебе аппетит, а то больше нас вдвоем гулять не отпустят!
