Джентльмены и игроки - Харрис Джоанн (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
— Леон…
О господи…
— Леон, прости, мне надо было…
— Господи! — Он шарахается, вытянув руки, словно пытается отгородиться от меня. — Господи, Пиритс…
Время. Время шатается. Его лицо, искаженное ненавистью и отвращением. Его руки, отталкивающие меня в темноту.
Слова мечутся во мне, как головастики в тесном сосуде. Ни одно не может выйти наружу. Потеряв равновесие, я опрокидываюсь на дымоход, безмолвно, без крика, даже без злости. Все это придет потом.
— Какая гадость! — В его голосе дрожь, неверие. — Ты — мелкая мразь!
Презрение, ненависть в этом голосе говорит мне все, что я хочу знать. Я громко вою — долгим, безнадежным воем горечи и утраты, а потом бегу — мои кроссовки быстры и неслышны на замшелых черепицах — над парапетом, по дорожке.
Леон пускается в погоню, изрыгая проклятия, отяжелевший от ярости. Но он не знает эту крышу. Я слышу его шаги далеко позади, он неосторожно спотыкается о черепицы. Вслед за ним падают куски шифера и взрываются внизу на дворе, как мортирные ядра. Перебегая крышу часовни, он, поскользнувшись, падает, и только каминная труба останавливает его полет, этот удар отзывается в каждом желобе и кирпиче, в каждой трубе. Я хватаюсь за старое дерево, хилые ветви которого торчат из давно забитой дренажной решетки, и подтягиваюсь выше. Леон карабкается сзади, осыпая меня ругательствами.
Я бегу, подчиняясь инстинкту, — нет смысла пытаться образумить его. Такой же была ярость моего отца, и кажется, что мне снова девять и я уворачиваюсь от смертоносного замаха его кулака. Может быть, потом я ему все объясню. Потом, когда у него будет время подумать. А сейчас я хочу одного — удрать от него.
Нет смысла тратить время на то, чтобы вернуться к окну библиотеки. Колокольная башня с ее балкончиками, полусгнившими от лишайников и голубиного помета, ближе. Эта небольшая коробка с аркой, где, насколько мне известно, никогда не висел колокол, — еще одно проявление сент-освальдского тщеславия. С одной стороны вниз круто сбегает свинцовый желоб, ведущий к сточной трубе, по которой дождевая вода течет в глубокий, загаженный голубями колодец между зданиями. С другой стороны — отвесная стена, выходящая на Северный двор, и только узкий карниз отделяет тебя от пропасти глубиной в двести футов.
Я осторожно заглядываю вниз.
Из своих путешествий я знаю, что комната Честли как раз подо мной и окно, выходящее на осыпающийся балкон, расшатано. Я медлю на дорожке, оценивая расстояние, потом легко прыгаю на парапет и дальше вниз, на спасительный балкончик.
Окно, как и предполагалось, поддается легко. Я пролезаю в него, неосторожно задевая сломанную щеколду, которая царапает мне спину, — и вдруг раздается пронзительный визг сигнализации, от которого глохнешь и теряешься.
В ужасе я пробираюсь обратно тем же путем. Во дворе зажигаются лампы, и я отворачиваюсь от слепящей иллюминации, в бессилии проклиная все на свете.
Все пошло не так. У меня хватило ума отключить сигнализацию в библиотечном крыле, но в панике и растерянности я совершенно забываю о Колокольной башне, и теперь сирена визжит и визжит, как золотая птица в «Джеке и бобовом стебле», и теперь отец наверняка услышит, а Леон все еще здесь, наверху, — в ловушке…
Я забираюсь на балконную ограду, перепрыгиваю на дорожку и бросаю взгляд на освещенный двор. Там стоят двое, задрав головы, отбрасывая огромные тени, словно карты, раскрытые веером в руке.
Пэт Слоун смотрит на меня со двора, а рядом с ним — мой отец.
— Там! Там, наверху! — доносятся издали радиоголоса.
Я, конечно, шарахаюсь назад, но Слоун замечает это движение, круглую темную голову на фоне освещенного неба.
— Наверху мальчики!
Мальчики. Ну конечно, он именно это и предположил.
— Сколько их? — спросил Слоун, еще молодой, здоровый и подтянутый, и лицо у него не такое красное.
— Не знаю, сэр. По крайней мере двое.
Я вновь осмеливаюсь глянуть вниз. Отец все еще смотрит, его белое, будто слепое лицо повернуто вверх. Слоун быстро движется вперед. Он тяжелый, сплошные мускулы. Отец идет за ним не так быстро, и его огромная тень двоится и троится в свете огней. Можно дальше не смотреть за ними. Я уже знаю, куда они направляются.
Отец отключил сигнализацию. Мегафон, конечно, идея Слоуна — он брал его на спортивные праздники и пожарные учения, его голос звучит невыносимо пронзительно и гнусаво.
— Эй, ребята! — начинает он. — Оставайтесь на месте. Не спускайтесь. Сейчас вам помогут.
Так Слоун говорил в критические минуты: словно персонаж американского боевика. Он явно наслаждался собой: недавно назначенный заместитель директора, человек действия, способный навести порядок и решить все на свете проблемы.
За пятнадцать лет он почти не изменился — люди такого типа, высокомерно-праведные, редко меняются. Даже тогда он полагал, что может все поставить на место с помощью мегафона и нескольких бойких слов.
Час тридцать. Луна уже зашла, небо, никогда не темнеющее в это время года, наполнилось прозрачным сиянием. Наверху, где-то на крыше часовни, ждет Леон, хладнокровный, собранный, он намерен пересидеть шум. Кто-то вызвал пожарную бригаду, и я уже слышу сирены, приближающиеся к нам с эффектом Допплера. Скоро нас схватят.
— Укажите ваше местонахождение! — снова Слоун, лихо орудуя мегафоном. — Повторяю, укажите ваше местонахождение.
Леона по-прежнему не слышно. Может, сам нашел окно библиотеки, или попал в ловушку, или неслышно бежит по коридорам в поисках выхода?
Где-то надо мной загремела черепица. Затем что-то скользит — его кроссовки по свинцовому желобу. И вот я вижу его — над парапетом часовни промелькнула голова. И я смотрю, как он начинает двигаться — медленно, почти незаметно — к узкому проходу, ведущему к Колокольной башне.
Что ж, в этом есть смысл. Наверное, он понял, что добраться до окна библиотеки сейчас невозможно, что он окажется на виду, если будет передвигаться по низкой наклонной крыше часовни. Колокольная башня — выше, но безопаснее, и он сможет там спрятаться. Я тоже не могу добраться до него: меня обязательно заметят снизу. Придется идти кругом, длинным путем, через крышу обсерватории, встретить его и спрятаться там вдвоем, в тени.
— Мальчики! Послушайте! — Голос Слоуна настолько оглушает, что я зажимаю уши ладонями. — Вам ничего не угрожает!
Я отворачиваюсь, чтобы спрятать нервную усмешку: Слоун так убедителен, что почти убедил самого себя.
— Оставайтесь на месте! Повторяю, оставайтесь на месте!
Леона, конечно, не одурачишь. Мы оба прекрасно знаем, что вся система держится на таких избитых приемах.
«Вам ничего не угрожает!» Представляю, как Леон ухмыляется в ответ на эту извечную ложь, и сердце мое сжимается от того, что я сейчас далеко и не могу повеселиться вместе с ним. Как бы это было здорово — Буч и Санденс в ловушке на крыше, два бунтаря, бросающих вызов объединенным силам «Сент-Освальда» и закона.
Но теперь… Мне вдруг приходит в голову — ведь у меня не одна причина бояться, что Леона поймают. Мое положение ничуть не лучше: одно слово, один взгляд на меня — и прикрытие будет разрушено навсегда. Выкрутиться будет невозможно, и Пиритсу придется исчезнуть. Очень даже легко. Только Леон считал, что Пиритс не призрак, не подделка, не тряпичная кукла.
Но сейчас я все-таки побаиваюсь за себя. Я лучше всех знаю крышу, и, пока буду скрываться, меня никто не разоблачит. Но если Леон что-то расскажет моему отцу, если кто-то из них свяжет концы с концами…
Бурю вызовет не мое самозванство, а вызов — «Сент-Освальду», этой системе, всему на свете. Представляю, что будет: расследование, вечерние газеты, памфлеты в национальной прессе.
Наказание я переживу — господи, мне же всего тринадцать, что они могут со мной сделать? — но боюсь стать посмешищем. Боюсь презрения. И еще — боюсь узнать, что «Сент-Освальд» все-таки победил.
