Подземные дворцы Кощея (Повести) - Маципуло Эдуард (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Здравствуйте, Хамракул-начальник. Здравствуйте, незнакомый начальник. Зайдите в мой дом, пожалуйста. Чаю попьем, побеседуем про новую жизнь, в нарды сыграем…
— Потом, Кадыр! — отмахнулся Хамракул.
— Кадыр? — спросил я на бегу, оглядываясь. — Не тот ли самый курбаши, который сдался и получил амнистию?
— Он, он.
Я споткнулся, упал. Кадыр снялся с большого удобного камня, на котором сидел, и поспешил ко мне, чтобы помочь подняться. Разве подумаешь, что это басмач в недавнем прошлом? Но мы не стали его дожидаться, помчались дальше.
— Ну и как? — выкрикнул я, обращаясь к спине Хамракула. — Перевоспитывается? Только честно!
— Каждый день разговариваем, все активисты и вся власть, какая тут есть… Ничего, ему нравится. Даже сам зовет на разговоры. Ты же слышал. — Хамракул чуть приостановился и показал рукой: — Видишь балахану с дырявой крышей?
— Подожди с балаханой. Кадыру вы верите? Или чувствуете, что затаился, дурит всех?
— Ничего такого не чувствуем. Да и видно же: на пользу ему мирная жизнь. Как только сдался, начал толстеть. Ест много, спит много, а работает мало. Не можем ему найти подходящей работы.
Может, так и надо было с бывшими курбашами в то время обращаться, терпеливо, но моя душа такого не выносила. И только я хотел высказаться, как Хамракул опять показал в сторону балаханы.
— Видишь, дырявая крыша. Там и живет Махмудбай.
— Ладно, Хамракул, оставим перевоспитание в покое. Так что ты там о Махмудбае говорил?
— У него горе случилось: жена убежала, никто не знает, куда. Он меня загрыз: ищи, чего сидишь, ты власть.
От этой вести я даже споткнулся. Неужели та девочка с перебитыми ногами?..
— Кажется, уже нашли, — сказал я. — Совсем девочка, да? И родинка возле глаза?
Хамракул просиял.
— Молодцы вы там в городе. Вай, как хорошо, что нашли!
— Собака есть во дворе?
— У Махмудбая нет! У них в роду никто не держит собак. Их уважаемый предок просил милостыню по кишлакам и очень невзлюбил собак. От укуса, говорят, и умер.
— Хороший был предок, — сказал я совершенно искренне.
Хамракул начал стучать в калитку, а я перемахнул через дувал. Обширный двор был не ухожен, в колдобинах, у дувалов — полынь и колючки. Да несколько сохнущих деревьев вишни. Закопченный казан был прислонен к летней печи с обвалившимися углами, и над засохшими остатками пищи гудели осы.
Я обошел вокруг балаханы, заглянул в единственное крохотное оконце — темень. Дощатая, потемневшая от времени дверь была заперта на ржавый продолговатый замок кустарного производства. Я поднялся по шаткой лестнице на балахану. Там было что-то вроде сенного или дровяного склада. Пошуровал среди снопов пересушенной кукурузы и гузапаи, расцарапал руки, обсыпался с ног до головы едкой травяной пылью.
Бритоголовый пузатый Махмудбай в ветхом замызганном халате — очень похожий на Салима — подошел босиком к калитке и, не отпирая задвижку, начал испуганным голосом выспрашивать у Хамракула, что ему надо.
Я тем временем забрался на крышу жилого дома и, рискуя получить пулю в лицо, заглянул в тундук — светодымовое отверстие. В полумраке разглядел стопки одеял и матрацев, посуду в нише. Верхом безумия было бы соваться туда, но я горел желанием немедленно найти хазу… Здесь она, никакого сомнения!
Отверстие в крыше было квадратным, приблизительно метр на метр, поэтому я проскользнул в него легко, упал на циновку без особого шума. Торопливо обыскал комнатенку, заглянул в обитый жестяными полосками сундук. И тут, услышав звучное шлепанье кавушей, метнулся из комнаты и столкнулся лицом к лицу… с Адолят! Она вскрикнула, выронила из рук пустой чайник — я успел его поймать. Потом потащил Адолят в комнату.
— Противная девчонка! — Я был ошарашен. — Так вот ты где…
Ее чумазое личико выражало такую неподдельную радость, что прочие слова застряли у меня в горле. Из ее черных глаз вдруг хлынули слезы. Удивительная картина: слезы и радость. Она вдруг порывисто — я не успел опомниться — обняла мои ноги, уткнулась лицом в пузыри на коленях и зашептала-запричитала:
— Если бы вы не пришли… я бы тоже… как Мухаббат!
Я расцепил ее жаркие руки.
— А что Мухаббат?
— Она же повесилась!
— Кто тебе сказал?
— Все говорят… И дедушка Назимбай… и… Махмудбай… Все! Они хотят, чтоб я здесь осталась… Навсегда чтоб!.. — Она вцепилась в мою руку. — Вы за мной пришли, Артыкджан? Да? Вы узнали, что они отнесли нишону [4] моим родителям, и сразу пришли?
— Но ведь для тебя, Адолятхон, важнее родители и семья, чем новая жизнь и я. Верно?
— Нет, нет! Я не хочу… в старой жизни! Всегда про вас думаю… про новую жизнь…
— Подожди… Тебя хотят отдать замуж за Махмудбая?
— Ну да! Значит, вы ничего не знали? И про нишону?.. — И опять слезы.
Я вытирал ее щеки ладонями, уговаривал не реветь, а она еще пуще. Чего терпеть не могу, так это слез.
— Хватит! — Я шлепнул ее, как ребенка, она сразу смолкла. — Ладно, Адолятхон, сейчас узнаю, что тебе важнее. Все твои родственники тоже тянутся к новой жизни, только им мешают хурджуны Кичик-Миргафура. Вот я и хочу помочь несчастным, хочу убрать хурджуны с их пути в светлое будущее. Скажи, куда их спрятали?
— Хурджуны! Я не знаю…
А у калитки страсти накалялись. Слышно было, как Махмудбай возмущенно хлопал себя по животу и кричал:
— Уже не надо искать неверную! Я не хочу! Аллаху было угодно, и он убрал от меня проклятую! Не приставай ко мне больше, Хамракул! Не врывайся в чужое жилище! Это грех!
— Вы же заявление принесли! — очень натурально кипятился Хамракул за калиткой. — А теперь я должен вас хорошо расспросить, потому что в заявлении все непонятно написано!
— Дай мне эту никчемную бумагу! Я ее порву! Искать не надо! Но хочу слышать о неверной!
— Раз в заявлении написано, я должен искать!
— А я говорю, не надо, баранья твоя голова!
— Как же не надо, когда в заявлении написано…
Молодец Хамракул! Перепалка вышла на славу.
— Туда нельзя, — прошептала Адолят, держа меня за руку, — там аксакалы. Они увидят вас и…
Но я проскользнул через смежную комнату и выглянул в узкий дверной проем, недавно обмазанный свежей глиной. И верно: несколько стариков прильнули к щелям входной двери, с ужасом прислушиваясь к голосам у калитки.
Адолят тянула меня за поясной ремень назад, в комнату с отверстием в потолке.
— Значит, в доме хурджунов нет? И не надо искать? — шепотом спросил я.
— Конечно, не надо, — тоже шепотом ответила Адолят. — Вы меня с собой возьмете? Да?
— Подожди, Адолят, с этим потом. А что заперто под балаханой?
— Мешки с зерном… — Я едва расслышал ее, она как-то сникла. — Пять или шесть мешков.
— Вот бы посмотреть на них! — загорелся я.
— Нельзя…
— Ты пойми…
— Там Алимбай сидит с ружьем… а в ружье — наговоренная пуля против шайтана…
— Алимбай? Это тот, который из Наркомпроса? И долго он там будет сидеть?
— Пока не устанет… или пока не уйдет на молитву.
— Потом его сменит другой аксакал?
— Да, сменит…
Я поцеловал ее в лоб. А так как она не знала, что такое поцелуи, я принялся целовать в упругие щеки и губы.
— Что вы делаете? — прошептала она, удивленная и счастливая.
— Разве тебе не нравится?
— Нравится! Мне все нравится, что будет в новой жизни…
Мы с Хамракулом с разбегу вышибли двустворчатую дверь, упали в пыльную темень. Запоздало грохнул выстрел. Заговоренная пуля умчалась поверх наших голов искать шайтана.
Хамракул выволок на свет Алимбая. Долговязый тощий старец пришел в себя, лягнул милиционера и завопил:
— Вайдод, мусульмане!
Я торопливо искал хурджуны, натыкаясь на деревянную прадедовскую борону с истлевшими зубьями, на омач и кетмени, сваленные в угол, на прохудившиеся кумганы и тазы, разваленный штабель кирпичей, мешки с зерном. На мешках — удобное гнездо Алимбая. Древнее ружье с сошками все еще внимательно смотрело в сторону сорванных дверей.
