Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗

«Что, сегодня снова загнал пару БМВ в Украину?» — вот что хотелось ей спросить больше всего, и она не задала этот вопрос лишь потому, что с ними был Лукас (он ведь однажды все равно поймет, чем его отец зарабатывает так много денег!).

— Хорошо, — невозмутимо ответил Антон, но хорошо было прежде всего то, что зазвонил ее мобильный телефон и не дал начаться тому разговору, который они вели между собой сотни раз и который всегда заканчивался безрезультатно.

— Да? — сказала она в трубку.

— Это Мартин Бергхаммер.

Мона почувствовала недоброе.

— Да?

— Старуха… сестра этого Плессена. Она…

— Что? — Мона вскочила.

Антон и Лукас, неприятно удивленные, смотрели на нее снизу вверх, пара человек уже обернулись и поглядывали на нее.

— Она мертва, Мона. Убита.

— О нет. Нет!

— Мы полетим туда уже сегодня. На вертолете. Ты, Ганс и я. Все уже организовано. Встречаемся в десять на аэродроме.

— Да. Ясно, — она вспомнила о своем разговоре с Плессеном и о допросе, который теперь придется отложить еще на один день. Но поездка была важнее. Как он воспримет известие о том, что его сестра теперь действительно мертва?

— Мне… мне очень жаль, Мона, — сказал Бергхаммер. — Я был… я был не прав с этим…

— Да, Мартин, но теперь это нам уже не поможет, правда?

Становление личности — это риск. И трагично, что именно демон внутреннего голоса представляет собой одновременно и величайшую опасность, и необходимую помощь.

Часть третья

1

В четверг вечером Давид, как и все остальные, ушел из дома Плессенов. Дождь закончился, но воздух все еще был влажным и прохладным, когда они все вместе прошли через парк поместья к кованым воротам. Было около восьми вечера. Давид шел позади всех и, пока шедший первым Хильмар открывал ворота, спрятался за кустами рододендронов.

Согнувшись, он смотрел на мощные темно-зеленые листья. В мокрой траве его кроссовки быстро напитались водой, а это было плохо, потому что из-за этого он мог оставлять хорошо видимые следы. «Надо не забыть разуться, прежде чем снова войти в дом», — приказал он себе мысленно. Он напряженно прислушивался к голосам удаляющейся группы, пытаясь определить, не хватились ли его. Непохоже. Даже полицейские, охраняющие поместье, как знал Давид из своего опыта, никогда не пересчитывали людей, находившихся днем в доме, чтобы проверить, все ли вышли из него вечером. С утра они учиняли целую бучу с проверкой удостоверений личности и тому подобного, а вечером даже внимательно не смотрели, кто вышел, а кто нет. На второй день семинара он хотел доложить Моне Зайлер об этом упущении, но забыл. А теперь это ему пригодилось.

Давид услышал пару прощальных фраз, глухие хлопки закрывающихся дверей автомобилей, затем звук нескольких одновременно заводимых моторов и шорох гравия под колесами машин. Вскоре все затихло. Помня о полицейских, дежуривших в двух патрульных машинах перед воротами, Давид оставался за кустами еще минут пять, пока не убедился, что его никто не ищет.

Он осторожно выпрямился. Было все еще довольно светло, и Давид решил найти себе более падежное убежище, чтобы укрыться там до наступления сумерек. Пригнувшись, он перебежками пересек сад и добрался до огромного куста сирени высотой с человеческий рост, за которым он мог оставаться незамеченным и откуда можно было вести наблюдение за террасой Плессена. За сиренью находилась каменная ограда усадьбы. Давид протиснулся между нею и кустом и, уже основательно промокший, опустился на корточки. Ему было холодно, но он мысленно поблагодарил небеса за сырую прохладную погоду, которая должна удержать Плессена или его садовника от полива сада и не дать им обнаружить его.

Медленно ползли минуты. Давид попытался не думать о сегодняшнем, предпоследнем дне семинара. Сабина надеялась получить возможность еще раз выстроить свою семью, потому что предыдущий результат сделал ее жизнь мучительной. Она плакала и, насколько понял Давид, была не согласна с позицией брата. Она хотела, чтобы брат смотрел на нее. Чтобы был ей, как она выразилась, «настоящим братом». Но Плессен ни на йоту не изменил свою оценку ситуации и отказался повторить процедуру расстановки семьи.

— Что было правдой, правдой и останется, — объяснил он ей тихо, терпеливо, но, на удивление, твердо.

— Не имеет смысла подделывать правду лишь потому, что она нам неудобна, Сабина.

— Но я так не могу.

— Можешь. Однако мы сегодня упрямимся, да?

— Нет, но…

— Сабина! Только потому, что ты не хочешь видеть правду, найдутся люди, готовые рассказать тебе святую ложь. Тебе нужно лишь обратиться к ним.

— Что… Что ты хочешь этим сказать?

— Мужчины и женщины в сотый раз слушают твою историю — ту, которую ты любишь рассказывать снова и снова, — легенду о бедной Сабине.

— Фабиан…

— И они дадут тебе отпущение грехов, которое ты примешь с радостью, они тебе скажут, что твоя семья очень плохо относилась к тебе, и поэтому тебе ничего другого не оставалось, кроме как бегать за мужчинами и выпрашивать у них любовь.

— Нет!

— Но они тебе не помогут. Если бы это помогло тебе в прошлом, ты бы сюда не пришла, правда?

— Я…

— Сабина, запомни раз и навсегда: я — не из этих людей. От меня ты услышишь только правду и ничего, кроме правды, и если сможешь принять ее — ты спасена. Если нет — ты останешься такой, какая ты есть. Вечной упрямицей с телом перезревшей женщины, которая выставляет себя на посмешище своим детским поведением. Ты этого хочешь?

Сабина заплакала и не смогла ничего ответить, а Давид почувствовал себя плохо, чуть ли не хуже, чем вчера, когда речь шла о его родителях и Данае. Прямо перед обедом Сабина сгребла свои вещи и просто ушла, тем самым прекратив свое участие в семинаре в предпоследний день. Давиду очень хотелось последовать ее примеру, и он так и сделал бы, если бы у него не было задания, которое он непременно должен выполнить. Времени у него оставалось мало — лишь сегодняшняя и завтрашняя ночи. Он вытащил мобильный телефон из кармана и прослушал голосовую почту. Было множество звонков от Моны Зайлер, она просила обязательно позвонить ей, но отсюда сделать это было почти невозможно. Сэнди не звонила. Когда он сегодня утром, около четырех часов, пришел домой, ее не было, и Дэбби тоже. Ее половина шкафа для одежды оказалась пуста. Она оставила записку, в которой ее детским почерком с завитушками было написано, что она с Дэбби побудет у родителей, «чтобы подумать». Он позвонил ее родителям в восемь утра, трубку взяла ее мать и сказала, что Сэнди не хочет подходить к телефону. Давид переключил мобилку на виброрежим и засунул ее в карман брюк.

Время шло, минута за минутой, и каждую из них Давид ощущал, как очередной кусок свинца, впивающийся в его тело. Он сел на мокрую землю. Грязь и влага уже не волновали его. На сад медленно опускались сумерки. Давид вынул свой маленький складной бинокль и направил его на террасу. Стеклянная дверь, ведущая в гостиную, была закрыта, и, насколько он мог видеть, в большой комнате никого не было. Через четверть часа, в десять минут десятого, в доме зажглись пара окон. Значит, они были дома. По крайней мере, Фабиан — его жену Давид и сегодня не видел. Так же, как и Гельмута.

— Где Гельмут? — в очередной раз спросил Давид Фабиана за обедом, и Фабиан снова ответил ему, что не имеет ни малейшего понятия.