Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак Пьер Том (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT, .FB2) 📗

— Да, бедный старина Жюльен! — сказал Морис. — Мы с ним редко виделись, но я потрясен. Понимаю, почему он уволил прислугу, почему так настаивал, чтобы мы отправились как можно скорее. Он хотел умереть у себя. А я ни о чем не догадывался… Я думал, что он где-то там, в Италии или Испании.

Он положил записку обратно на стол рядом с ручкой дяди, открыл дверь и увлек за собой Сесиль.

— Сейчас спущусь в поселок предупредить полицию… надо также послать телеграмму Франсису де Форланжу… Это же он наследует все имущество… Мне вроде помнится, он живет в Ницце… Другие Форланжи не во Франции, причем они все перессорились с Жюльеном… Сожалею, что привез тебя… Но я и подумать не мог…

Они вернулись к замку, и Сесиль села в машину, покуда Морис бегом поднимался на крыльцо. Вскоре он присоединился к ней.

— Я нашел книжку с адресами в кабинете, — сказал он. — Это точно Ницца: бульвар Виктора Гюго, 24-бис. Жюльен когда-то говорил мне об этом Франсисе… Он ему симпатизировал. Еще один чудак. Немного богемного склада, большой любитель лошадей, холостяк, живущий в отелях то там, то тут… мне кажется даже, что я его встречал как-то очень давно.

Он тронулся, и пес, запертый на кухне, завыл.

— Он думает, что я его бросаю, — сказала Сесиль.

— Не собираешься же ты брать его с собой!

— Ну… да. Это, безусловно, то, чего хотел твой дядя.

— Да… ладно, еще поговорим.

Они замолчали, чувствуя, что скандал неизбежен. По тому, как Морис хлопнул дверцей, когда остановился перед жандармерией, Сесиль поняла, что он не сложит оружия. Но она решилась на этот раз выстоять. Затем они прошли на почту, откуда Морис отослал телеграмму, потом к нотариусу. И все время одна и та же мысль, как наваждение, преследовала Сесиль: пес знал… Но знал что?.. Даже если он и видел, как его хозяин берет в каретном сарае веревку, он не понял бы, для чего эта веревка будет служить… Нет, Шарик увидел что-то другое. Может быть, он присутствовал при самой сцене? Может быть, дядя покончил жизнь самоубийством в каретном сарае?.. Но кто тогда перетащил бы труп? Зачем тогда прятать его во флигеле?.. А что, если дядю убили? Что, если Шарик видел убийцу?.. Нет, невозможно! По одной простой причине: в ту ночь, когда дядя умер, она заперла Шарика в конуре.

Очень короткое расследование убедило Сесиль, что она ошибалась. Письмо написано точно рукой дяди Жюльена. Весьма характерный почерк совпадал с тем, что фигурировал в бумагах, найденных в кабинете и переданных на экспертизу. Вскрытие подтвердило, что несчастный был поражен раком, который разрастался с устрашающей скоростью. Следовательно, самоубийство, явное, неоспоримое. Сесиль это не убедило.

В течение двух дней она бродила без дела по парку и вокруг каретного сарая. Существовала какая-то тайна… и тайна, касавшаяся именно кареты, так как, хорошенько понаблюдав за поведением пса, она поняла, что Шарик впадал в истерику, как только она протягивала руку к старинному экипажу. Шарик впадал в ярость не тогда, когда она входила в сарай, а тогда, когда она приближалась к карете. Это выглядело настолько глупо, что она начинала дрожать от ужаса. Но, в конце концов, между каретой и собакой она не находила ничего общего, ни малейшей связи. А между тем, как только она брала в свои ладони озабоченную морду Шарика, всматривалась в золотистые, проницательные и еще более отчаявшиеся, чем у человека, глаза, ситуация подсказывала ей, что эти глаза хотели поведать ей что-то и то, что они видели, она тоже может увидеть. Но перед ней представала лишь карета, сто лет как отданная на откуп паукам да пыли.

В замок явился нотариус в сопровождении клерка. Он пришел сверить инвентарный список имущества, и Морис попросил Сесиль проводить его.

— Это отвратительно, — сказала Сесиль. — Дядя Жюльен не был вором.

— Это законно, — сухо поправил мэтр Пекё. — Господин Жюльен Меденак был всего лишь временным владельцем. Мэтр Фаже, мой предшественник, возможно, решил бы с этим по-другому. Я же обосновался здесь совсем недавно. И должен вести дела как положено. У нас в сельской местности быстро начинают судачить.

И началось длительное хождение из комнаты в комнату.

— Один буфет эпохи Ренессанса… есть… Два кресла времен Людовика Шестнадцатого… есть…

Это было зловеще и изматывающе. Сесиль легла спать не ужиная и встала с мигренью. В девять часов возле крыльца остановилась машина модели «Дофин». Это возвращались нотариус и его клерк.

— Ты ими займись, — сказал Морис. — Я сделаю бросок до поселка, а потом тебя подменю.

Он уже открывал дверцу своей машины, когда из аллеи на полном ходу выехала машина серого цвета.

— Франсис! — воскликнул Морис.

Автомобиль, весь в пыли, затормозил перед ступеньками. Оттуда вышел мужчина лет пятидесяти, очень изящный, юношеской походкой направился к Морису с протянутой рукой.

— Спасибо, что телеграфировал мне. Бедный Жюльен!.. Я сокрушен. Я очень уважал его.

— Проходите… Мэтр Пекё и его помощник…

Франсис раскланялся. У него было красивое лицо с резким профилем, ярко-голубыми глазами и безупречными манерами.

— Он в своей спальне? — спросил он.

— Нет, — сказал Морис. — Его отвезли в поселок. Он покончил жизнь самоубийством.

— Ах вот как! Жюльен… Такой жизнелюб!

— У него оказался рак крови, — уточнил Морис. — Это объясняет его поступок.

— Боюсь, мадам, — продолжил Франсис, — вы можете унести из этого дома весьма дурные воспоминания… Но теперь вы мои гости. Сейчас отдыхайте и оставьте на меня тяжкие хлопоты.

— О! Все закончено, — сказал Морис. — Похороны состоятся завтра.

Как только Франсис поставил ногу на первую ступеньку крыльца, послышалось рычание, заставившее обернуться мэтра Пекё и его клерка. Сесиль кинулась вперед.

— Это Шарик… Он не злой.

Собака находилась на верху лестницы. Она неожиданно попятилась, как будто пытаясь прыгнуть, и из ее груди исторглось глухое, продолжительное рычание, похожее на хрип.

— Взбрело ему в голову! — сказал Морис. — Жену мою обожает. А меня терпеть не может… Ты крепко его держишь?

— Да, — сказала Сесиль. — Сейчас уведу. Так будет более предусмотрительно.

Она потянула собаку на другой край крыльца.

— Красивый зверь, — заметил Франсис невозмутимо. — Надеюсь, через несколько дней мы станем хорошими друзьями.

В чем он сильно ошибался.

Прошла неделя. Состоялась кремация, печальное погребение без священника, так как духовенство оставалось непреклонным; без кортежа, так как жители поселка так и не отступились от своего. Сесиль, расстроенная, хотела тотчас же вернуться в Париж. Франсис удержал ее лишь своей любезностью. Никогда она не встречала мужчины более соблазнительного, более обаятельного, более деликатного. Он вел себя как безупречный хозяин дома, полный предупредительности, простой, как подобает знатному синьору. Сесиль была ослеплена. Она делала невозможное, чтобы смягчить скверный норов собаки. Лучшим способом оставались совместные прогулки. Когда она выходила вместе с Франсисом, собака соглашалась их сопровождать. Но держалась от Франсиса на значительном расстоянии… Она держалась от Франсиса на таком же расстоянии, что и от каретного сарая. Как если бы Франсис внушал ей те же чувства. Франсис ничего не замечал. Он мило болтал, говорил о своем детстве, о чудесных каникулах, которые он проводил в замке. Иногда он смеялся как ребенок, держа Сесиль за руку. Пес следил за ними на расстоянии десяти метров и держался все время с той стороны, где оказывалась его хозяйка.

— Но вы выходили же иногда за пределы владений? — спрашивала Сесиль.

— Нет. Жил как дикарь. Залезал на деревья, чтобы читать приключенческие романы… В глубине парка строил себе шалаши.

— А по воскресеньям вы ездили в Леже все вместе в карете?

— В карете?.. Какая странная мысль!

— Вы не пользовались каретой?

— Но карета — это музейный экспонат. Ею очень давно пользовалась герцогиня де Бери, с тех пор она все время оставалась здесь.