Тросовый талреп - Льювеллин Сэм (читать книги .txt) 📗
Трах!
«Мариус Б» поднимался на дыбы свободно и легко, срезая длинный белый изгиб с верхнего склона волны. Никаких якорей больше не осталось. У судна было Бог весть сколько тонн токсических отходов в стальном желудке — и никаких двигателей, ничего.
Судно легло в дрейф.
Глава 30
Теперь события на палубе стали разворачиваться очень быстро. Кто-то запустил ракету — белую, а не красную. Я знал, почему они не стали посылать в воздух красную ракету. Они не хотели привлекать внимание к «Мариусу Б». При свете этой белой ракеты я увидел, как они втискиваются в спасательную шлюпку с подветренной стороны. Они двигались очень быстро. Я наблюдал, как они дожидаются временного затишья шторма. Ракета шипела. Спасательная шлюпка отошла от судна. И я остался один на этом «Мариусе Б».
Движение неуправляемого судна в судоходной части моря — это вещь ужасная. Море тяжело вздымалось вверх, большие холмы воды накатывались издалека, с запада, «Мариус Б» принимал их на нос, отвечая сильным и быстрым перекатыванием, которое наполняло его открытые люки ветром и разворачивало его по диагонали к следующей волне или же, как буксиром, тянуло вниз по черному склону и с шумом швыряло во впадину.
Мое сознание перед тем основательно замерзло. Теперь оно начинало отмерзать. С медлительностью лавин, формирующихся высоко-высоко в ледниках, мои мысли стали приобретать форму.
Это были не ахти какие мощные мысли. Первая из них означала: «Свет», следующая — «Компас», а после этого появилась и мысль: «Карта». Было невозможно думать более сосредоточенно, потому что рев стоял ужасный, а ветер все продолжал швырять основательные массы воды на палубу, и они ударялись об окна с грохотом, похуже того, что был от кувалды. Я пытался не думать о том, что если достаточно много воды пробьется в кормовую часть, то много ее просочится и в трюм. Я просто приступил к осмотру судна по всем правилам.
Я начал с капитанской рубки, пробежался пальцами вдоль перил и выступов позади навигационного столика. За прибором компании «Декка» нашелся коробок спичек. Я зажег одну спичку и успел добраться до радиорубки прежде, чем спичка обожгла мне пальцы.
Палуба изгибалась и прыгала, словно лошадь, которую жалят оводы. Изуродованные и расхлябанные механизмы скользили из стороны в сторону при перекатывании судна. Никакого фонаря в радиорубке не было. Я перешел в каюту капитана. Там была до унылости скудная обстановка, воняло сигарами и потом. Но там мне досталась и премия — фонарь, валявшийся среди разного хлама у мойки.
Этот фонарь был мне серьезной поддержкой. Я поспешил обратно, в капитанскую рубку. Я теперь мог заняться более серьезным делом, чем выглядывание из окон. Да и незачем было выглядывать. Я по растущему реву мог определить, что длинные ровные выпуклости, идущие с запада, становятся все круче, и их верхушки взрываются под ударами ветра.
Повисая в рубке на всем, что могло выдержать мой вес, я водил пятном света от фонаря по столику с морскими картами. Единственной отметкой на карте был кружок с какой-то точкой посередине. Обозначение места, где они сбрасывают свою грязь. «Декка» зафиксировала эту полезную стартовую точку.
Прижавшись к стене для устойчивости, я хлопнул по ровному концу «Декки» и установил ее так, чтобы прибор смотрел на восток, на подветренную сторону. Этот край пересек какие-то громкие звуки. Но дальше, по направлению к берегу, звуки отдавались особенно низко. При такой погоде это означало ломку волны. А внутри бурунов дело обстояло еще хуже: цепь островов, разрывы между ними, испещренные зазубринами небольших, едва торчавших из воды скал, с подчеркнутыми показаниями эхолота, чтобы указать возвышения над наиболее низкими астрономическими течениями.
Я посмотрел на стену позади столика с картами. У неуправляемого «Мариуса Б» было почти столько же шансов выбраться из этой передряги целым, как продрейфовать со вздыбленным носом через игольное ушко.
Ударил порыв ветра. Он налетел на капитанскую рубку со стороны правого борта, и судно круто накренилось на левый борт, отклоняясь от курса. Я, шатаясь, побрел к штурвалу. Он был заперт. Индикатор указывал, что руль направления стоял продольно. Я сбросил запор. Бледное лезвие палубы поднялось, когда волна прокатилась под судном, и корма ушла во впадину. Штурвал завертелся. Поскольку не было тока для контроля за гидравликой, управление сделалось исключительно ручным, и понадобится, возможно, поворотов пятьдесят, чтобы заставить гидравлические помпы выполнить то, для чего при токе хватило бы и одного оборота. Палуба отклонялась от курса по мере того, как приподнималась корма — это действовала сила давления воды. Я прокрутил руль обратно, к середине судна. В зеленоватых отблесках бета-лучей стрелка компаса откачнулась, пока не показала 275 градусов. Еще одна волна прошла под судном. Я наблюдал за тем, как нос бочком отклоняется от курса.
Судно не двигалось вперед.
Мышцы моих щек болели от того, что я все время стискивал зубы. «Чтоб тебя! — думал я. — Чтоб тебя, ублюдок!» Ветер заревел во всю мощь своего горла девятибалльным ревом. Это прозвучало музыкой для моих ушей, потому что мы наконец двинулись. Ветер подхватил «Мариуса Б» и погнал его кормой вперед. Судно было достаточно глубоко загружено, чтобы не буксовать по поверхности воды.
Пришла третья волна. Она была высоченной. Этакая стена кромешной мглы, заслонившая треть неба. Верхушка этой стены стала серой, и послышался бушующий рев. «Мариус Б» принял эту волну на Нос со стороны правого борта. Стена воды изогнулась и с грохотом обрушилась на переднюю часть палубы. Судно повернулось на левый борт и круто перекатилось. Мое радостное возбуждение исчезло. Внизу, на палубе, крышки люков открыты, и, должно быть, туда попала уйма воды.
Я крутил рулевое колесо, даже не делая пауз, чтобы подышать, пока индикатор не показал 45 градусов по левому борту от руля направления. А когда по диагонали поднялась из впадины следующая волна, я почувствовал одновременный толчок ветра в надводную часть судна и его крен. Стрелка компаса снова сдвинулась, показывая по окружности 255, 260, 275 градусов. Я бешено крутил штурвал, пытаясь вернуть судну центровку. Новая волна ударила по «Мариусу Б» прямо, и следом — еще одна. А с третьей волной судно снова стало отклоняться от курса. Я подправил курс. Судно выровнялось.
И я снова смог вернуться к карте. По моему «Роллексу», все это заняло двадцать минут. Мы шли прямо по ветру, по показаниям «Декки». Милю прошли со скоростью три узла. Значит, оставалось пройти две мили до пятнадцатиметрового контура. Я стащил с полки над столиком справочник и занялся страницей, где обозначено время прилива и отлива. Сейчас был прилив. Он нес нас на север, возможно, со скоростью в три четверти узла.
Килевая качка сменилась перекатыванием. Судно барахталось на месте. Я бросился к штурвалу, подождал, пока рев ветра накатится на капитанскую рубку, и положил штурвал право руля на 45 градусов по правому борту. Судно выровнялось. Я вернулся обратно к столику.
Ну, это чепуха для морской школы. Прилив, идущий в северном направлении со скоростью в три четверти узла. Нормальная скорость судна, предположим, три узла Надо проложить курс. Освободиться от прилива, построив на приборе соответствующие кривые, три маленьких стрелки-указателя. Другой конец кривых должен выйти на разрыв между островами. Проложить векторы. Измерить угол. Точно идти по курсу...
Ветер и дождь вдруг ворвались внутрь. Кажется, не выдержало сверхпрочное стекло. Мой желудок подскочил от страха к горлу. А потом я увидел, что окна целы, а сорвало дверь в капитанскую рубку, ту самую, в которую били кувалдой. Я захохотал, я хохотал так громко, чтобы слышать себя сквозь грохот ветра и моря. При своих трех узлах, при носе, прыгающем к черному небу, при ветре, хлещущем по ржавой белой башне надводных построек, «Мариус Б» дрейфовал и барахтался, продолжая идти в направлении скал.
