Умножающий печаль - Вайнер Аркадий Александрович (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
Пока тот волок меня на второй этаж, я боялся, что он обделается от усердия. Даже странно — почему они мне так противны? Почему я испытываю к этим караульным животным такое злобное отвращение? Может быть, это волчий рефлекс на сторожевого пса? Как говорил вор Лодыга: овчарка — это вонючий мент в лохматом тулупе…
А по коридору мне навстречу семенящей иноходью мчался генерал-полковник.
Ма-аленький такой, субтильный генеральчик — с херову душу полководец, с гривой развевающихся черных волос. С красными лампасами на портках, в золотых трехзвездных эполетах, под звон и дребезг каких-то самодельных медалей — Джина Бадаян, великая экстрасенска, предсказательница счастья, прорицательница побед, ясно видящая, как заработать, хиромант-хиропрактик-херотеоретик, президент всякой нежити, академик любой небывальщины, предводитель проходимцев всех стран, кумир мира идиотов, а теперь, оказывается, еще и генерал-полковник.
Бежала и плакала от радости.
— Джина, для дневного брючного костюма — перебор! Милитаристка ты моя оголтелая!… — крикнул я, принимая ее в объятия.
Она была такая худенькая и тоненькая, что я просто поднял ее на руки, как давеча вознес меня Карабас. А она целовала меня в обе щеки, гладила по голове, как маленького, приговаривала, захлебываясь словами:
— Господи, как я рада тебя видеть!… Проходимец мой дорогой!… Гасконский брат мой Дертаньянц! Как ты жив?…
— Ужасно! — горько сообщил я. — Ты вон дослужилась уже до генерала, а меня разжаловали из капитана мушкетеров…
— Кто? Кто он, этот демон? — страшным голосом вопросила Джина. — Назови его, и силы нижнего черного мира поглотят…
— Э, нет, подруга! — засмеялся я и поставил ее на пол. — Тут твои номера не пролезают! Ты генерал понарошечный, а он демон настоящий…
Джина взяла меня за руку и повела к себе, сердито приговаривая:
— С чего это ты решил, что я генерал понарошечный? Самый что ни на есть всамделишный! Генерал-полковник медицинской службы…
— Не гони пену, любимая. Я понимаю — уровень безумия в стране высоковат, но не настолько же, — усомнился я.
Джина остановилась, уперла руки в боки, с вызовом спросила:
— Хочешь сказать, что я глупее или хуже тех долболомов, которым указом звезд насовали?
— Упаси Бог! Жаль, меня не спрашивают, а то бы я тебя сразу направил министром обороны! Или в МВД! Ты бы там такого шороху навела — вся страна бы зачесалась! Чеченцы завтра же самораспустились — столицу свою из Грозного переименовали бы в город Жалобный…
— То-то! — сменила гнев на милость дипломированная чародейка. — А то смотри — чакры порву! В астрал вышвырну, к чертовой матери!
Мы посмотрели друг на друга и снова обнялись — так я рад был видеть моего умного, верного, добропамятного дружочка Джин-Джину, которого я выпустил из бутылки давным-давно.
Надо сказать, у меня вообще фантастическая способность находить и кучковаться с разного рода недостоверными людьми, проходимцами, маргиналами, мистификаторами и самозванцами. Я в них ощущаю родную душу, я опознаю их мгновенно, как Буратино признал родными кукол в театре маркиза Карабаса.
Когда-то Хитрый Пес говорил неодобрительно: «У тебя неискоренимая плебейская потребность предводительствовать стаей оборванцев и импосторов». Я не знал, что импосторы -это и есть самозванцы, и очень обижался, и отвечал ему очень находчиво и тоже по-заграничному: «А ты сам жлоб, сноб и понтовила».
Наверное, Хитрый Пес, как всегда и во всем, был прав. Так ведь и вышло, что никого, кроме этих прекрасных импосторов, у меня и не осталось.
А тогда я был в зените своих успехов и популярности — меня все любили и тютюшкали. И все-таки невезуха подкараулила — на слаломном спуске вышиб диск в позвоночнике. Вообще-то я любую боль терплю — с детства мне доходчиво объяснили, что боль — это спасительный рефлекс организма, и закрепляли во мне этот полезный рефлекс долго, основательно и разнообразно.
Но тут вопрос о моем терпении не возникал — было неясно, сколько еще эта боль согласится терпеть меня самого. От любого ничтожного движения меня пронзал — от затылка до копчика — чудовищной силы электрический удар, и я впервые по-настоящему посочувствовал нашим несчастным шпионам супругам Розенберг, сожженным на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. Но они-то хоть атомную бомбу сперли, а мне за что?
Пользовала меня толпа профессоров невропатологов, хирургов, остеологов — черт их знает, кого там только не было! Шухер стоял невероятный — нависла реальная угроза потерять чемпиона страны, нашу светлую олимпийскую надежду. Меня бесперечь катали, как дерьмо на тачке, по кабинетам — на рентгены, просвечивания и осмотры, мне делали по пять уколов промедола, загнали инфекцию и вырастили флегмону в арбуз величиной — и все это вместе помогало мне, как мертвому банки. От наркотиков я был все время под балдой, но не в кайфе.
Профессора качали многомудрыми еврейскими головами, светились лысинами, как нимбами, многозначительно перешептывались, вздыхали и объявили в конце концов утешительный диагноз — операция на позвоночнике неотвратима. Надежда, что со временем смогу двигаться на костылях, не исключалась. Консилиум — одно слово! Спасибо, эскулапы дорогие, йог вашу мать!
Я уже был так измучен своим огненным позвоночным столпом, что мне было все равно: режьте, вправляйте, рвите на части — только пусть уймется в жопе это ГОЭЛРО проклятое!
Перед вечером персонал куда-то разбрелся, стало тихо, и я, лежа на брюхе, задремал. Потом услышал шорох, приоткрыл глаз и увидел около своей страшной ортопедической кровати тощую патлатую девку, которая вежливо сказала:
— Здравствуйте, Костя. Меня зовут Джина, я экстрасенс и целитель…
Моложавая ведьма с чертовой тусовки. Боясь разбудить свою звериную боль, я не шевелился и молчал, как партизан в гестапо.
— Меня привез ваш друг Сережа и попросил помочь вам…
— А где он сам? — шепнул я осторожно.
— Внизу. Время ведь — десятый час, его не пустили…
— Ага, его не пустили, а тебя, светило медицинское, пустили?
— Ну конечно, — сказала она. — Я этих теток внизу загипнотизировала…
Елки-палки, может, это у меня от боли памороки начались? Со страхом я смотрел на нее, как из засады высунув голову из-под одеяла. И сестричка палатная, зараза, провалилась куда-то! Шевельнуться не могу -эта ненормальная чего хошь теперь может вытворять со мной.
— Не бойтесь, не нервничайте, расслабьтесь, я не сделаю больно, — спокойно объясняла придурочная шабашовка. — Дотрагиваться до вас я не буду, напрасно ежитесь, я работаю бесконтактно… Сейчас вы ощутите в спине тепло от моих рук… Боль незаметно легко уйдет…
Полный сикамбриоз — я хотел заорать, позвать кого-нибудь, но было стыдно, просто закрыл глаза от страха.
Скинув с меня одеяло, она водила надо мной руками, что-то неразборчиво бормотала, тихонько сопела — по-моему, моей полоумной целительнице не мешало самой подлечить аденоиды. Потом она положила мне ладони на хребтину, еле-еле касаясь спины, — я начал авансом подвывать от ужаса предстоящей боли.
— Ой, какие же вы, мужики, нетерпеливые, — вздохнула Джина. — У вас прорыв чакры между седьмым и восьмым позвонком… Сейчас я вам помогу…
И обрушила мир.
Двумя руками уперлась в позвоночник и резким ударом, будто прыгнула на меня, вправила выскочивший диск. Костяной треск, мгновенная мгла от невероятной вопящей боли, глухота, мой животный рев и пещерный порыв — как у недобитого медведя — раздавить эту ничтожную говнизу.
По-моему, я ее уже сграбастал в охапку, но не успел придушить, поскольку она заполошно верещала:
— Погодите, погодите! Посмотрите — вы же стоите на ногах!…
Я стоял на ногах — без костылей, без помощи этих паскудных Гиппократов.
Она вылечила меня. Гениальная прохиндейка, недоучившаяся медсестра, чернявая тощая волшебница с чародейской силой в костлявых тоненьких ладошках.
Я точно знаю — в ней бушевало таинственное знание инобытия, взошедшее на дрожжах мелкого шарлатанства и пустякового циркового жульничества.
