Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Да шлюху его. Ведь она у него днюет и ночует сразу же, как только тебя увезли в каталажку, а мать в больницу. Драки у вас, случайно, не было?
— Не было, — убито проговорил Валерий.
— Ну и хорошо. А то тебе это сейчас ни к чему. Ты сейчас должен быть тише воды и ниже травы. Ну, пойдем. А я тебя здесь ждал. Знал, что у вас там будет буря или что-то вроде этого. Хорошо, что обошлось по-мирному.
Как побитая, покорная собака, Валерий поплелся за дворником. Перед тем как скрыться в подъезде, он поднял голову и посмотрел на окна своей квартиры. Во всех комнатах и в кухне горел свет.
Глава двадцать седьмая
Ночь Валерий провел в бессоннице. Перед глазами одно за другим проплывали мрачные видения тюремной камеры, ее обитатели, бледное, постаревшее лицо матери. Она все хотела сказать ему самое значительное и необходимое, но что-то ее сдерживало, пугало. Это было видно по ее глазам. Потом вдруг отчетливо предстали перед глазами ломбардные квитанции. Но и они вдруг тут же были захлестнуты видением голой женщины, вышедшей из ванной. Явственно слышался ее голос, в котором звучали кокетливо-обольстительные нотки. И наконец, письмо отчима к своей матери в Одессу. Оно вспоминалось почти в дословной подробности. «…У моего шефа очаровательная дочка по имени Оксана. Ей двадцать два года. Божественно красива!.. Готова выйти за меня замуж… У Вероники тяжелейший инфаркт. Этот ее сынок-дебил с мускулами атланта когда-нибудь сведет ее в могилу…»
Зарываясь головой в пуховую подушку, Валерий беззвучно шептал: «За что?.. За что он меня так?.. Что я ему плохого сделал?»
Заснул Валерий уже под утро. А когда проснулся, то в первую минуту никак не мог понять, где он находится. Озираясь, он наткнулся взглядом на дядю Сеню, беззвучно вошедшего (чтобы не разбудить) в комнату.
— Поспи, поспи еще, если охота. Слышал я, как ты ночью метался. Только скажу тебе— зря ты так все близко к сердцу принимаешь. То, что он сукин сын и мошенник, — я это понял с первого взгляда, когда матушка твоя привезла его с Черного моря. Хотел остепенить ее, уберечь от поспешности, но она и слушать не захотела, даже вроде бы обиделась. Да еще прописала. А вот теперь все и всплывает. Дерьмо, оно завсегда всплывает.
Валерий встал и молча принялся убирать за собой постель.
— Оставь это, Никодимовна уберет, — остановил Валерия дядя Сеня.
— Нет, дядя Сеня, я это делаю сам. С детства приучен убирать за собой постель.
— Ну, это тоже хорошо, что приучен, — согласился дядя Сеня. — Уж кого-кого, а тебя-то я знаю, на моих глазах вырос. Поди, ни разу в жизни ни с кем так и не подрался? Тихим рос.
— Вот это-то и плохо, дядя Сеня, что ни с кем не подрался. А нужно было драться.
— Это для чего же? — хмыкнул дворник.
— Если бы дрался, то, наверное, не попал бы на Матросскую тишину.
— И это верно, — согласился дядя Сеня. — Я вот рос озорным. Коноводил среди своих ровесников, но чтобы тронуть чужое — боже упаси. Папанька был лют!.. Ох, как лют!.. Одним взглядом прожигал насквозь.
Валерий умылся, поблагодарил дядю Сеню и Никодимовну за приют и уже собрался уходить, но его остановил дворник:
— Нет, так нельзя! Без завтрака, парень, не уйдешь. У нас так не бывает. Дома-то тебе никто не наварил жирных щей. Так что давай садись вместе с нами. Картошка рязанская, рассыпчатая, а помидоры, дай им бог здоровья, болгары вот уже третий десяток лет присылают. Умеют дружить с землей и солнцем.
Завтракали молча. Тугоухая Никодимовна знала, что Валерий только что вышел из тюрьмы, и по словам мужа была осведомлена, что забирали его зазря, а поэтому жалела парня: скорбно вздыхала, подкладывала в его тарелку дымящуюся горячим паром картошку, поближе пододвигала резанные пополам помидоры, обсыпанные мелким укропом, обливала картофелины подсолнечным маслом и все приговаривала:
— Ешь, ешь, дитятко. Без матери-то, знамо дело, дом сирота. Но ничего, поправится, и все опять наладится. Только ты уж теперь с этой братвой не водись, до хорошего они не доведут. А особенно этот, рыжий… Да его за версту видно, что это за птица. У него под глазами все горит светлым огнем. Давай ешь, да позубастей. А чего сметанку-то не берешь, свежая…
— Спасибо, Прасковья Никодимовна, я уже наелся. Пойду домой. — Валерий встал из-за стола, встал и дядя Сеня.
— Ну, вот что, есть у меня к тебе душевный разговор. Пойдем покумекаем, как дальше тебе жить-поживать.
Дворник кивнул на дверь комнаты, где стояли телевизор, сервант, круглый обеденный стол и два платяных шкафа. По стенам комнаты стояли мягкие стулья. Присели. Валерий словно чувствовал, что просто так, без напутствия, дядя Сеня его не отпустит, а поэтому приготовился терпеливо выслушать.
— Ты вот что, парень, не вздумай бунт устроить. Эта хитрая устрица из Одессы тебя может под монастырь подвести. Я давно понял, что человек он ненадежный, но молчал, не хотел мать расстраивать. А вот теперь все боком вышло. — Дворник долго разминал папиросу, а сам пристально смотрел на Валерия, сидевшего с низко опущенной головой. — Деньги-то дома есть?
— Нет, — ответил Валерий, не поднимая головы.
— Как же нет?.. Так уж ни рубля нет?
— Обшарил везде, где у мамы лежали деньги, — нигде ни копейки.
— Когда же ты это успел-то?
— Когда я пришел, он крепко спал в спальне, а она мылась в ванной. Ну я и… везде посмотрел.
— А в карманы к нему не заглядывал? — Дядя Сеня сверлил глазами Валерия.
— Нет, — замотал головой Валерий. — Это у нас не принято.
— А зря. Прощупать бы его надо было хорошенько — да ополовинить. Поди, на материны денежки гужует да коньяки жрет.
Про ломбардные квитанции на драгоценности матери Валерий говорить не стал: знал, что это приведет старика в бешенство, да и мать будет выглядеть обворованной; чего доброго, до соседей дойдет дурная весть.
— Д-да-а… — протянул дядя Сеня. — Коне-е-ечно, чтобы такую кралю обхаживать да по ресторанам с ней шаландать — нужны деньги! А он что, на стипендии?
Валерий мотнул головой.
— Сколько получает?
— Сто рублей.
— Гроши. Не разгуляешься. — С этими словами дядя Сеня полез в сервант, достал из выдвижного ящичка большой, потертый на сгибах кошелек из темно-коричневой кожи, вытащил из него два червонца.
— На вот, возьми, да чтобы хватило на неделю… Мать придет из больницы— рассчитаемся. Без денег жить нельзя. — Дворник положил на стол перед Валерием деньги, но тот даже не шелохнулся. — Ты чего?.. Ай оглох?.. — Дядя Сеня стеганул Валерия недовольным взглядом.
— Да как-то неудобно… — засмущался Валерий, все еще не смея протянуть руки к чужим деньгам.
— Не милостыню даю, не за христа ради, а взаймы. А это совсем другое дело. — Откинув наотмашь левую руку, посмотрел на часы. — Мне пора. Сейчас придет уборочная машина.
Уже во дворе, перед аркой, в которую должен свернуть Валерий, дворник тронул его за локоть:
— Да, чуть не забыл, якорь тебя расшиби. Ведь к матери-то ходить будешь не с пустыми руками. Возьми-ка еще десяточку. Да смотри не вздумай мать расстраивать. Об этой шлюхе — ни слова, а то в гроб ее вгонишь. Понял?
— Понял, — понуро ответил Валерий.
Дядя Сеня достал из кармана гимнастерки две засаленные пятерки и протянул их Валерию.
— Ну, ступай. Да заходи, не стесняйся. Всегда найдется тарелка щей. Матери от меня привет. Пусть скорее поправляется.
Расстались без пожатия рук. На озабоченных и хмурых лицах обоих лежала одна печать — забота.
Валерий боялся застать отчима дома. При мысли о том, что у них в квартире находится его любовница, его прошибал нервный озноб. Тут же подумал: «Нет, после всего, что было вчера, теперь она вряд ли перешагнет порог. Охота ей летать вниз головой с восьмого этажа. Ведь пообещал ей, когда ока заперлась в ванной».
Как назло, Яновский был дома. Валерий не стал звонить, дверь открыл своим ключом. И только перешагнул порог, как в коридоре выросла фигура отчима. На нем был модный светло-серый костюм, которого раньше Валерий у него не видел. Обожгла обидная мысль: «Вот они, мамины ломбардные денежки…» Но не стал распалять себя и не поздоровавшись прошел в свою комнату. Валерий знал, что разговор между ним и отчимом должен состояться и разговор этот будет нелегким. Но кто его начнет первым? Валерий выжидал. Чтобы убить время и чем-то заняться, он принялся стирать с мебели пыль. Потом сходил на кухню и, набрав в кофейник воды из-под крана, стал поливать увядшие цветы. Никогда в жизни он не поливал цветы так усердно и так старательно, как сейчас, когда чувствовал, как за спиной его по комнате молча вышагивал Яновский, скрестив на груди руки.
