Последние ритуалы - Сигурдардоттир Ирса (читать книги без регистрации TXT, FB2) 📗
Он вздохнул и после паузы продолжил:
— Я ехал на машине домой, а Гаральд на велосипеде к кампусу. Я повернул назад и остановил его у входа. Он был сильно пьян и под действием наркотиков. У него носом шла кровь, вся рука в крови. Отвратительно… — Гуннар закрыл глаза. — Он бросил велосипед, и мы вместе вошли. Гаральд открыл дверь своим пин-кодом и направился в комнату отдыха. Я пошел за ним, пытался его уговорить, умолял о понимании… А он надо мной потешался. В студенческой он порылся в буфете, нашел белую таблетку и проглотил. И стал совсем невменяемым, упал в кресло и потребовал массировать ему плечи. Я подумал, что он сошел с ума, но позже узнал, что экстази усиливает потребность в физическом контакте. Я был готов на все, лишь бы он не забирал у меня книгу. Он только смеялся. Внезапно меня охватила безумная ярость. Я сорвал с себя галстук, обмотал вокруг его горла… И затянул. Он сопротивлялся. Но борьбы не было. Потом он умер. И медленно соскользнул с кресла на пол. А я ушел.
Гуннар вглядывался в Тору, пытаясь вычислить ее реакцию. Похоже, про Маттиаса он совсем забыл.
С улицы послышался звук сирен.
— Это за вами, — сказала Тора.
Гествик посмотрел в окно.
— Я собирался стать ректором, — печально сказал он.
Эпилог
13 декабря 2005 года
Амелия Гунтлиб смотрела на стоящую перед ней чашечку кофе и молчала. Торе тоже было нечего сказать. Маттиас только что отчитался обо всем связанном с трагической смертью Гаральда и предположил, что вряд ли вскроется еще хоть что-то мало-мальски важное. Слушая Маттиаса, Тора внутренне восхищалась, как он сглаживает те моменты, которые могли бы ранить мать Гаральда. Несмотря на все его старания, история по-прежнему выглядела отталкивающей и труднопереносимой даже для Торы, знающей ее от и до.
— Полиция установила местонахождение рукописи «Молота ведьм» и других книг, которые Гуннар откопал в пещере, — негромко сказал Маттиас. — И деньги нашлись. Гествик потратил крупицы. Остальное в банке.
Вчера, после того как полиция арестовала Гуннара, Тора с Маттиасом несколько часов просидели в полицейском участке, давая показания, и у Торы уже не было сил встречаться с Амелией Гунтлиб. Она уехала домой и, до того как поговорить с Гильфи о ребенке и Сигге, долго обсуждала свои семейные обстоятельства с подругой. Лаувейя посоветовала помочь Гильфи персонифицировать ребенка — к примеру, вместе с ним придумать младенцу имя. Тогда Гильфи яснее представит себе, что происходит. Вдобавок это его подбодрит.
А сегодня Тора с Маттиасом сидят в безлюдном кафетерии муниципалитета вместе с Элизой и Амелией Гунтлиб. Девушка поплакала во время рассказа Маттиаса, а ее мать хранила гробовое молчание. Она смотрела то на край своего подола, то на стоящую перед ней чашечку кофе. Потом подняла голову и глубоко вздохнула. Все молча ждали, что она заговорит, заплачет или как-то по-другому выразит свои чувства, но этого не случилось. Амелия Гунтлиб остановившимся взглядом смотрела сквозь большую стеклянную стену на озеро, наблюдая, как плавают по нему утки и прилетевшие с севера полярные гуси. Ветер поднимал рябь на поверхности воды, и птиц мягко покачивало на волнах. Неожиданно в середину спикировала чайка и разогнала пернатую компанию.
— Посмотрим на Исландию? — неожиданно предложил Элизе Маттиас. — Она в том зале.
Элиза рассеянно кивнула, они поднялись и прошли в примыкающий к кафетерию зал, где экспонировалась знаменитая объемная карта Исландии. Тора и мать Гаральда остались вдвоем.
Амелия будто и не заметила, что кто-то встал из-за стола. Тора вежливо кашлянула, но безрезультатно. Она подождала еще немного и сообразила, что фрау Гунтлиб надо помочь.
— У меня нет опыта в подобного рода делах и трудно подобрать слова соболезнования, но я хочу, чтобы вы знали — я испытываю к вам и вашей семье глубочайшее сочувствие.
Женщина гневно сверкнула глазами.
— Я не заслужила сочувствие. Ни от вас, ни от кого-либо другого. — Она отвернулась от окна и взглянула на Тору. Гнев еще отражался на ее лице, но затем оно смягчилось. — Извините. Я не в себе.
Фрау Гунтлиб положила руки на стол и начала крутить свои кольца.
— Сама не знаю, отчего во мне возникло желание поговорить с вами. — Она оставила украшения в покое и посмотрела на Тору. — Может быть потому, что я больше никогда вас не увижу. Или мне нужен повод оправдать свои поступки, после того как они привели к таким непредсказуемым последствиям.
«Неужели смерть сына для нее всего лишь „непредсказуемое последствие“?» — подумала Тора.
— Вы не обязаны передо мной объясняться или оправдываться, — произнесла она. — Я не вчера родилась, и знаю, что в жизни все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Амелия неопределенно улыбнулась. Тора отметила, что, несмотря на трагические события, она очень хорошо выглядит. Мать Гаральда по-прежнему великолепна, хотя возраст уже начал проявляться и красота постепенно уступала место элегантности. Это впечатление усиливал темного цвета ансамбль из платья и пальто, который явно стоил дороже, чем все траты Торы на одежду за год.
— Гаральд был замечательным ребенком, — погружаясь в прошлое, произнесла фрау Гунтлиб. — Мы были очень счастливы, когда он родился. Нашему первенцу, Бернду, едва исполнилось два года, и тут этот чудесный младенец. Люди по-разному представляют себе рай, для меня же он те несколько лет от рождения Гаральда и до рождения Амелии. Ничто не омрачало ни одного мгновения нашей жизни.
— Девочка была инвалидом с рождения? — спросила Тора.
Амелия Гунтлиб мгновенно перестала улыбаться.
— Нет. Она не была больна. Совершенно здоровая девочка, точная копия меня в этом возрасте, по фотографиям заметно. Все мои дети в младенчестве хорошо спали и редко плакали, ни у кого не болели животики или ушки. Прекрасные детки.
Тора только кивала, не зная, что сказать. Она вдруг заметила, что глаза ее собеседницы увлажнились.
— Гаральд… — Голос Амелии надорвался. Она умолкла, но тут же взяла себя в руки и быстрым движением смахнула слезу. — Я никогда не обсуждала это ни с кем, кроме мужа и наших докторов. Муж сказал только своим родителям, и больше никому. Мы семья закрытая, делиться проблемами с чужими людьми нам сложно, да и не в наших правилах, и мы не умеем принимать сочувствие от посторонних. Не привыкли. Полагаю, это может служить объяснением.
— Да, это нелегко, — сказала Тора, хотя понятия не имела, каково это. К счастью, до сих пор ей не требовалось много сочувствия.
— Гаральд обожал свою младшую сестренку. Но и ревновал. Три года он был моим любимым малышом, и теперь с трудом принимал нового члена семьи. Мы не относились к этому серьезно — думали, со временем пройдет… — Слезы покатились по ее щекам. — Он ее выронил. Бросил на пол.
Она замолчала, отвернулась к озеру и снова стала смотреть на птиц.
— Гаральд бросил сестренку на пол?! — не поверила Тора. Она сохранила внешнее спокойствие, но по ее спине пробежала дрожь.
— Малышке было четыре месяца, она спала в машине, в своем креслице — мы ездили по магазинам и только что вернулись домой. Я пошла снять пальто, оборачиваюсь, а он стоит в прихожей и держит ее в руках. Нет, не на руках… За ножки, вниз головой, как тряпичную куклу. Конечно, она проснулась и захныкала. Он прикрикнул на нее и затряс. Я бросилась к нему, но не успела… Он посмотрел на меня, улыбнулся и отпустил ее. На кафельный пол.
Слезы одна за другой катились по ее щекам, оставляя на лице серебристые дорожки.
— Я не могу вычеркнуть это из памяти. Каждый раз, глядя на Гаральда, я видела выражение его лица в ту минуту…
Амелия замолчала, собираясь с силами.
— У малютки случился перелом черепа, в больнице она впала в кому, и в результате развилась энцефалопатия.
— Вас должны были обвинить в жестоком обращении с детьми и забрать ребенка на время расследования обстоятельств.
По взгляду фрау Гунтлиб Тора поняла свою наивность.
