Заколдованный замок (сборник) - Энгельгардт Михаил Александрович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Что делать дальше, я не знал. В трюме было так темно, что я не видел своих рук, даже когда подносил их к лицу. Белый прямоугольник бумаги можно было различить с большим трудом, да и то глядя не прямо, а скосив глаза, другими словами – боковым зрением. Можно представить, какая тьма царила в моем узилище, и записка от моего товарища, если это действительно была записка от него, лишь еще больше огорчила меня, растревожив мой и без того ослабленный и уставший ум. Напрасно я прокручивал в голове десятки самых невероятных способов раздобыть огонь – в точности такие порождает беспокойный сон курильщика опиума, когда каждый из них по очереди мнится спящему то в высшей степени разумным, то нелепейшим из замыслов, так же как берет верх то способность здраво рассуждать, то воспаленное воображение. Наконец у меня родилась идея, показавшаяся мне рациональной и заставившая меня, совершенно справедливо, подивиться тому, что я не додумался до этого раньше. Я положил записку на книгу и, собрав остатки найденных на бочонке фосфорных спичек, ссыпал их на бумагу. Потом я стал тереть их ладонью быстро, но равномерно. Фосфор тут же вспыхнул и распространился по всей поверхности, и, если бы на бумаге было что-то написано, я бы, несомненно, прочитал послание без труда. Но там не было ни буквы, ничего, кроме тоскливой, пугающей пустоты. Свет погас через несколько секунд, а вместе с ним угасла и последняя искра надежды в моем сердце.
Я уже не раз упоминал о том, что до этого какое-то время мой разум пребывал в состоянии, близком к идиотии. Несомненно, случались и промежутки полнейшего здравомыслия, и даже всплески энергии, но нечасто. Нельзя забывать, что я наверняка уже несколько дней дышал ядовитым воздухом закрытого трюма китобойного судна, долгое время довольствуясь скудным запасом воды. Последние четырнадцать-пятнадцать часов я вовсе не пил и не спал. Соленые продукты были моей основной, а после утраты баранины и единственной пищей, если не считать галет, от которых мне все равно не было проку, потому что они были слишком сухими и мое распухшее, высохшее горло не приняло бы их. К этому времени у меня поднялся сильнейший жар, и вообще я чувствовал себя крайне нездоровым. Этим можно объяснить то, что лишь спустя долгие часы, проведенные в унынии после опытов с фосфором, я вдруг сообразил, что осмотрел только одну сторону бумаги. Не стану описывать ту ярость (а я уверен, что тогда самым моим сильным чувством была именно злость), которая обуяла меня, когда внезапно понял, какую чудовищную оплошность совершил. Сама по себе ошибка не была бы такой уж важной, если бы не мои собственные недальновидность и горячность: в расстройстве оттого, что на бумаге не оказалось послания, я, как ребенок, разорвал записку на кусочки и выбросил их, куда – теперь определить было невозможно.
Наиболее трудную часть задачи помогла решить смышленость Тигра. Найдя после продолжительных поисков маленький обрывок, я поднес его к носу пса и попытался дать ему понять, что он должен принести остальные. К моему изумлению (ибо я никогда не учил его тем фокусам, которыми славится его племя), он как будто сразу уразумел, что от него требуется, и, порыскав минуту, нашел еще один клочок бумаги. После этого он уткнулся носом в мою ладонь, кажется, ожидая похвалы. Я потрепал его по голове, и он тотчас продолжил поиски. На этот раз он вернулся через несколько минут, зато принес с собой большой обрывок, как выяснилось, последнюю недостающую часть – оказывается, бумага была порвана всего на три части. К счастью, найти то немногое, что осталось от спичек, не составило труда – меня направило тусклое свечение, которое еще испускали один-два кусочка фосфора. Испытания научили меня все делать осторожно, и на этот раз я решил сперва хорошенько обдумать предстоящие действия. Существует вероятность, рассуждал я, что на неисследованной стороне бумаги были написаны какие-то слова – но как узнать, на какой? Соединение обрывков бумаги этот вопрос не решило, хоть и указало на то, что все слова (если таковые имелись) теперь оказались на одной стороне и соединились в правильном порядке. Важнее всего было установить правильную сторону, потому что оставшегося фосфора на третью попытку не хватило бы. Как и в прошлый раз, я положил бумагу на книгу и несколько минут просидел перед ней в задумчивости, размышляя о том, что мне предстоит сделать. В конце концов я пришел к выводу, что сторону с текстом вряд ли удастся определить по неровностям на поверхности, если легонько провести по ней пальцами, но решился на этот эксперимент и очень осторожно провел пальцем по стороне, которая была сверху. Ничего не почувствовав, я перевернул бумагу, сложил вместе обрывки. Снова аккуратно проведя по ним указательным пальцем, я обратил внимание, что он ощущает едва различимый, но все же заметный след. Это, догадался я, было вызвано мельчайшими частичками фосфора, которые остались на бумаге с прошлой попытки. Из этого можно было сделать вывод, что надпись располагалась с другой стороны, той, которая сейчас находилась внизу, если, конечно, там вообще было что-то написано. Я опять перевернул обрывки и проделал с ними ту же операцию, что и в прошлый раз. Растертые крошки фосфора матово засветились, и на этот раз на бумаге отчетливо проступили несколько строчек, написанных крупным почерком, очевидно, красными чернилами. Свечение, хоть и было достаточно ярким, продержалось не больше нескольких секунд, которых, не будь я так возбужден, мне вполне хватило бы, чтобы прочитать все три проявившихся предложения (а я увидел, что их было три). Однако от волнения я кинулся читать все одновременно и в итоге сумел ухватить лишь семь слов в конце: «…кровью… Хочешь жить, сиди внизу, не высовывайся».
Сумей я прочитать всю записку, сумей понять, что стоит за предостережением, которое таким образом попытался внушить мне мой товарищ, пусть даже мне открылась бы история какого-то неслыханного несчастья, я твердо убежден, что это не наполнило бы меня и десятой частью того мучительного, но непонятного ужаса, который вызвали обрывки полученного таким образом предупреждения. А слово «кровь» – о, это слово, извечно полное тайн, страданий, ужаса, – какой утроенной важностью оно наполнилось сейчас, хоть и было оторвано от предыдущих слов, отчего сделалось неопределенным, как холодно и тяжело каждый слагавший его звук падал посреди мрака моей темницы в самые отдаленные уголки моей души!
У Августа, несомненно, имелись достаточно веские основания советовать мне не покидать тайник, и я строил тысячи догадок, пытаясь понять их природу, но удовлетворительного решения этой загадки так и не нашел. Сразу после возвращения из последнего путешествия к люку и до того, как мое внимание отвлекло необычное поведение Тигра, я принял решение во что бы то ни стало сделать так, чтобы меня услышали те, кто находился на борту или, если это не удастся, прорезать ход через нижнюю палубу. Некое подобие уверенности в том, что хотя бы одно из этих начинаний окажется успешным, придало мне мужества (которого иначе я бы лишился окончательно) вынести все тяготы моего положения. Но те несколько слов, которые я успел прочитать, отрезали эти пути к спасению, и теперь я впервые в полной мере ощутил всю безысходность своего положения. В припадке отчаяния я бросился на матрац, да так и пролежал на нем примерно сутки в оцепенении, обретая сознание и память лишь на короткие промежутки времени.
В очередной раз поднявшись, я задумался над навалившимися на меня трудностями. Без воды я вряд ли выдержал бы следующие двадцать четыре часа, а больше и подавно. В начале своего заточения я не экономил напитки, которыми снабдил меня Август, но они только усиливали возбуждение и ни в коей мере не утоляли жажду. Все, что я теперь имел, это четверть пинты крепкого персикового ликера, от которого у меня сводило желудок. Колбасы я доел, от окорока остался только небольшой кусочек кожи, а все галеты сожрал Тигр, оставив только крошки. Вдобавок к моим несчастьям, у меня все сильнее болела голова и с каждой минутой усиливался жар, который начал меня беспокоить после того, как я в первый раз заснул. Последние несколько часов мне было трудно дышать, и каждый вдох сопровождался крайне неприятными спазмами в груди. Однако существовал иной, не имеющий к моему самочувствию отношения источник сильнейшего беспокойства, который вывел меня из оцепенения и заставил подняться с матраца. Им стало поведение пса.
