Сицилиец - Пьюзо Марио (книги без регистрации txt) 📗
В то утро, 6 июля 1950 года, Мария Ломбарде Гильяно встала рано. Ее разбудил стук в дверь; муж пошел открывать. Вернувшись в спальню, он сказал ей, что должен уехать, возможно на весь день. В окно она увидела, что он сел на повозку дядюшки Пеппино, запряженную ослом, ярко разрисованную по бортам и на спицах колес. Может, есть вести от Тури, может, он уже уехал в Америку, а может, случилось что-то неладное? Она почувствовала, как извечное беспокойство перерастает в панический страх, не дававший ей покоя все эти семь лет. У нее все валилось из рук; убрав дом и приготовив овощи на день, она открыла дверь и выглянула на улицу.
Никого из соседей на виа Белла не было видно. Дети и те не играли. Многие мужчины сидели в тюрьме — их подозревали в оказании помощи отряду Гильяно. А женщины были чересчур напуганы и держали детей дома. В обоих концах виа Белла дежурили взводы карабинеров. Вверх и вниз по улице маршировали патрульные с винтовками на плече. Она увидела солдат и на крышах. Перед домами стояли военные джипы. Вход на виа Белла со стороны казарм Беллампо был перекрыт бронетранспортером. В Монтелепре находилось две тысячи солдат полковника Луки, и они восстановили против себя всех жителей городка: приставали к женщинам, пугали детей, издевались над мужчинами, которым удалось избежать тюрьмы. И все эти солдаты явились сюда, чтобы убить ее сына. Но он уже в Америке, на воле, а со временем и они с мужем поедут к нему. Там они смогут жить не боясь.
Она вернулась в дом и нашла себе занятие. Вышла на балкон с задней стороны дома и стала смотреть на горы. С этих гор Гильяно в бинокль наблюдал за их домом. Она всегда чувствовала, что он — рядом, а сейчас почему-то такого чувства у нее не было. Значит, он в Америке.
Раздался громкий стук в дверь, и она замерла от ужаса. Потом медленно пошла открывать. В дверях стоял Гектор Адонис — таким она еще никогда его не видела. Небритый, с растрепанными волосами, без галстука. Рубашка под пиджаком была мятая, воротник — грязный. Но больше всего ее поразило лицо Адониса. Оно все сморщилось от безысходного горя. Глаза его были полны слез. Из груди Марии Ломбарде вырвался сдавленный крик.
Гектор Адонис вошел в дом.
— Мария, прошу тебя, не надо, — сказал он.
Вместе с ним вошел совсем молоденький лейтенант карабинеров. Мария Ломбарде поверх их голов смотрела на улицу. Три черные машины с карабинерами за рулем стояли у ее дома. По обе стороны двери были вооруженные люди.
Лейтенант, молоденький, розовощекий, снял фуражку и сунул ее под мышку. После чего официальным тоном спросил:
— Вы Мария Ломбарде Гильяно? — Акцент выдавал его северное тосканское происхождение. Мария Ломбарде ответила:
— Да.
От отчаяния голос у нее надломился. Во рту пересохло.
— Я вынужден просить вас поехать со мной в Кастельветрано, — сказал офицер. — Нас ждет машина. Ваш друг будет нас сопровождать. Если вы не возражаете, конечно.
Глаза Марии Ломбарде расширились. Она сказала уже более твердым голосом:
— Это зачем же? Я ничего не знаю в Кастельветрано и никого там не знаю.
— Мы хотим, чтобы вы опознали там одного человека, — мягко подбирая слова, произнес лейтенант. — Полагаем, что это ваш сын.
— Нет, это не мой сын, он никогда не ездил в Кастельветрано, — сказала Мария Ломбарде. — Этот человек — мертвый?
— Да, — ответил офицер.
Мария Ломбарде издала протяжный вопль и опустилась на колени.
— Мой сын никогда не ездил в Кастельветрано, — повторила она.
Гектор Адонис подошел к ней и положил руку ей на плечо.
— Надо поехать, — сказал он. — Может быть, это очередная его уловка — он ведь не раз такое выкидывал.
— Нет, — сказала она. — Я не поеду. Не поеду.
— А муж ваш дома? Мы можем взять его вместо вас, — сказал лейтенант.
Мария Ломбарде вспомнила, что рано утром за ее мужем приезжал дядюшка Пеппино. Вспомнила она и о том, как у нее возникло дурное предчувствие при виде разрисованной повозки.
— Подождите, — бросила она. И ушла в спальню, а там переоделась в черное платье и накинула на голову черную шаль.
Лейтенант открыл перед ней дверь. Она вышла на улицу. Там полно было вооруженных солдат. Она посмотрела в другой конец виа Белла, где улица выходит на площадь. И в ярких лучах июльского солнца увидела, как Тури и Аспану, погоняя осла, уходят на праздник, с которого для ее сына началась другая жизнь — семь долгих лет, в течение которых ее Тури, убив полицейского, был в бегах. Она заплакала; лейтенант взял ее под руку и помог сесть в одну из черных машин, которые ждали на улице. Рядом с ней сел Гектор Адонис. Машина поехала мимо молча стоявших группами карабинеров; Мария Ломбарде уткнулась лицом в плечо Гектора Адониса — она уже не плакала, а с ужасом думала о том, что ей предстоит увидеть в конце пути.
Тело Тури Гильяно уже три часа лежало во дворе. Он как будто спал, раскинувшись, лежа на животе, повернув голову влево и согнув ногу в колене. Но его рубашка из белой превратилась в алую. Рядом с изуродованной рукой лежал автомат. Фотокорреспонденты и репортеры из Палермо и Рима уже толпились вокруг. Фотограф журнала «Лайф» снимал капитана Перенце, этот снимок будет напечатан с подписью, указывающей, что это он убил Гильяно. Лицо у капитана на фотографии было доброе, грустное и немного озадаченное. На нем была фуражка, и он казался похожим скорее на приветливого бакалейщика, чем на полицейского офицера.
Зато все газеты мира пестрели фотографиями Тури Гильяно. На вытянутой руке сверкало изумрудное кольцо, которое он снял с пальца герцогини. Вокруг талии — пояс с золотой пряжкой, на которой выгравированы орел и лев. Труп лежал в луже крови.
Перед тем как приехать Марии Ломбарде, тело перевезли в городской морг и положили на огромный овальный мраморный стол. Морг находился на кладбище, окруженном высокими черными кипарисами. Сюда привезли Марию Ломбарде и усадили на каменную скамью. Дожидались полковника и капитана, которые заканчивали торжественный обед по случаю победы в гостинице «Селинунт». При виде журналистов, любопытных горожан и множества карабинеров, следивших за порядком, Мария Ломбарде заплакала. Гектор Адонис попытался успокоить ее.
Наконец ее провели в морг. Какие-то чиновники у овального стола о чем-то спрашивали ее. Она подняла глаза и увидела лицо Тури.
Никогда еще он не казался ей таким молоденьким. Он выглядел совсем мальчишкой — таким он приходил домой, набегавшись целый день со своим Аспану. Лицо осталось нетронутым, если не считать пятнышка грязи на лбу, прилипшей, когда он лежал во дворе. Действительность отрезвила Марию Ломбарде, она взяла себя в руки. И стала отвечать на вопросы.
— Да, — сказала она, — это мой сын Тури, которого я родила двадцать семь лет назад. Да, я опознаю его.
Чиновники что-то говорили ей, просили, чтобы она подписала какие-то бумаги, но она не видела их и не слышала. Она не видела и не слышала напиравшей со всех сторон толпы, крикливых журналистов и фоторепортеров, которые пытались пролезть через заслон карабинеров, чтобы сделать снимки.
Она целовала его лоб, белый, как мрамор с серыми прожилками, целовала синеющие губы, обезображенную руку. Она целиком отдалась своему горю.
— Кровиночка моя, — шептала она. — Какой страшной смертью ты умер.
Тут она потеряла сознание, а когда дежурный врач сделал ей укол и она пришла в себя, то потребовала, чтобы ее проводили во двор, где было найдено тело ее сына. Там она опустилась на колени и принялась целовать пятна крови на земле.
Когда она вернулась в Монтелепре, дома ее ждал муж. Тогда-то она и узнала, что убийцей ее сына был горячо любимый ею Аспану.
