Тамбур - Малышева Анна Витальевна (чтение книг .txt) 📗
— Алла? — Он с радостью убедился, что девушка жива и здорова. Ее голос звучал весьма бодро. — Узнала?
Конечно, она узнала его и также была рада слышать.
Нет, у нее все хорошо. Нет, никто больше не приходил, никто не звонил. Жанна? С тех пор она ее не видела.
Чайник купила новый, тому — конец. А кстати, Петр Афанасьевич спокойно может завернуть к ней на чашку чая.
— С булочками, — лукаво добавила девушка.
Следователь смущенно хмыкнул:
— Посмотрим. Мне бы на диету сесть, какие булочки… Но рад слышать, что все в порядке. Алла, ты в самом деле, не желаешь давать показаний против Жанны?
Та наотрез отказалась. Причем заметила, что ей попросту жалко эту девицу, погрязшую в методиках и расписаниях. Как видно, Боровин был для нее чем-то вроде божества, а вот для нее, Аллы, — сущим мучением. И как несправедливо все устроено на свете! То, что могло стать счастьем для одной, стало несчастьем для другой. Поменяйся они местами — все были бы счастливы! — И не пришлось бы мне получать по голове бюстиком Максима Горького! — засмеялась она.
— Значит, нет?
— Что — нет? А, заявление? Конечно, я ничего писать не буду. Бог ей судья! ни на кого зла не держу, даже на Боровина.
— Ну что ж, счастливых праздников! — Голубкин бросил трубку и тут же набрал другой номер.
* * *
— Федор?
— Да? Я… Сейчас… — На заднем плане слышался истошный плач ребенка. — Это кто? А… Вы?! Но у меня все хорошо;
— Она к вам не приставала? Я имею в виду Жанну?
— Нет-нет, — испугался тот, понизив голос. Слышно было плохо, поскольку ребенок все еще плакал. — Я ее больше и не видел. Что случилось?
— Ничего, — проворчал следователь. — Но помните, что я вам сказал, в дом эту девицу не пускайте!
* * *
— Жанна?
— Да. — Тихий голос был абсолютно невозмутим. — Кто говорит?
Голубкин напомнил о себе. Девушка легко вздохнула:
— Вы? Опять? Арестовать хотите?
— А за что вас арестовывать?
— То есть? Разве я не…
— Ничего вы «не», — почти зло перебил ее следователь. — То есть натворили вы немало, но показаний против вас никто давать не хочет. Жалеют. Хотя на месте Аллы Пивоваровой я бы устроил вам парную баню!
Повезло вам — попали на добрую!
— На добрую… — проговорила та надтреснутым голосом. — Эта стерва… Она же измучила его.
— Воронина? — насторожился Голубкин. — Каким образом?
И он выслушал краткое, но весьма эмоциональное признание в том, что методистка давно была в курсе любовных дел своего кумира. О, это были чисто платонические привязанности, но некоторые грязные души (так она и выразилась) трактовали их как домогательства. Алла была из их числа. Она не могла отличить духовной близости от физической, вот и стала возмущаться.
— Алексей Михайлович никогда бы себе не позволил…Домогаться… Ну.. Секса!
«А тебе-то, милая, что было нужно — духовная близость или физическая? — раздраженно подумал Голубкин. — Ох уж мне эти старые девы!»
— И к многим студенткам он чувствовал эту.., платоническую привязанность? — вкрадчиво спросил следователь.
— Прекратите! — истерично воскликнула та. — Не Смейте так о нем говорить! Он же был, он…
Жанна бросила трубку, но Голубкин вовсе не собирался заново набирать ее номер. Он задумчиво сидел, обгладывая карандаш Потом вспомнил о недоеденном пончике и быстро его уничтожил.
— А пошли бы вы все в пень! — выразительно произнес он и задумался о предстоящем празднике. Ну кто, кроме него, каторжного, будет пахать в такие дни?!
Маша приоткрыла глаза. Рядом стояла мать. Она кусала губы и часто всхлипывала. Увидев, что дочь очнулась, попыталась взять себя в руки, но тут же неудержимо расплакалась. Маша улыбнулась:
— Ну, что ты? Успокойся. Все говорят, что мне лучше.
— Да! — пробормотала та сквозь слезы, ч — Если бы ты знала, что отец — Я его больше не боюсь, — твердо сказала девушка.
— Что?!
— То. Где Светлана?
— Она… Ее забрали родственники. Но это еще не все. Тебе по мобильному… А я его постоянно заряжала и даже внесла деньги на счет… — Женщина вытерла глаза мокрым платком. — Звонила какая-то Татьяна.
Маша приподнялась на подушке. Час посещений заканчивался, в палате остались только больные да еще ее мать. Ей, в самом деле, стало намного лучше. Так сказал и симпатичный молодой врач, который осматривал ее во время обходов, так она и сама чувствовала. Жар спал, и больше не было противного ощущения, что на грудь положили тяжелый горячий кирпич. Или, скажем, кошку.
— Что она сказала?
— Да что-то странное, — мать торопливо взглянула на часы и спрятала платок в карман застиранного больничного халата. — Что твой Дима разводится с женой и женится на ней. Просила тебе это передать. Я не хотела, но…
Маша снова легла. Нет, больно ей не было, ни морально, ни физически. Разглядывая очень знакомый потолок палаты, она размышляла о том, как легко некоторые люди идут на компромисс. Причем даже такие, которые кажутся сильными и принципиальными.
— Что с тобой? — испугалась мать.
Девушка улыбнулась и шевельнула рукой:
— Ничего, мама. Хорошо, что ты сказала. Я быстрее поправлюсь.
— Правда? — не поверила та. — Почему?
— А всегда хорошо знать, что ты потерял что-то неважное. Хуже, если . — Она сделала паузу. — Это во-первых. А во-вторых, но это уже не делает мне чести… Я немножко злорадствую. Ведь он таким простым способом отдает ей долг, и еще противнее, что Татьяна это понимает. Я бы не хотела продать себя так дешево.
Но раз она согласна, значит, столько и стоит.
Мать ничего не поняла и перепугалась. Она решила, что у дочери начинается бред. Та ее успокоила:
— Иди домой и, не волнуйся. Знаешь, я выросла.
Может, поздновато — мне ведь уже двадцать три. Но все равно, лучше так, чем никак… Больше я в такие дела не вляпаюсь. — Девушка слабо улыбнулась. — С женатыми связываться не буду. Ведь я была так наивна, что ничего не понимала. До последнего момента. Мам!
Та вздрогнула.
— Тебе пора идти. Папе привет, и пусть не сердится.
— Он не… Он совсем не…
Мать развернулась и быстро вышла из палаты. Девушка проводила ее взглядом, думая, что напрасно столько лет боялась родителей, считая их чуть не врагами. Неужели нужно опасно заболеть, чтобы убедиться, что тебя любят? Наверное, иногда нужно.
«А может, вообще не нужно ничего бояться? Поступать правильно и никого не бояться? Я знаю одно — никогда больше не заговорю ни с кем в подземном переходе метро».
Я очень хорошо помню тот вечер. Пятнадцатое декабря. Было уже около полуночи, я собиралась закрывать свой киоск, но тут подошли мать с дочкой и стали примерять очки. Что? Примеряла мать, девочка стояла рядом и держала на руках кота. Такой милый котик, сиамский. Спокойный. Я долго помогала подобрать подходящую оправу, но дело шло к ночи, а та женщина вроде не торопилась. Она стала меня раздражать, ведь спать всякому хочется. Я ей даже сказала, что закрываюсь, та нахамила… Такая за словом в карман не полезет! Словом, я их запомнила.
Откуда пришли? Снизу поднялись, по эскалатору. Но, знаете, сейчас мне кажется, что буквально перед этим я видела, как они спускались вниз. Может, решили куда-то поехать, но передумали? Дело-то шло к ночи.
Женщина? Симпатичная, но только какая-то замороженная. То есть была такой, пока ее не прорвало. А спрашивается — с какой стати она на меня накинулась?
Я пыталась ее обслужить, уж поверьте, что пыталась.
Ни одного грубого слова не сказала, только поторопила немного, а она… А девочка с котом напуганная. Выглядела так, будто не знала, куда податься. Но это и понятно — время было позднее.
Никуда отсюда не пойду! К ней — точно! И совсем не из-за Нового года. Насчет этого мы с ней договорились, но мне вдруг расхотелось. Вообще расхотелось с ней договариваться. Буду жить у отца.
