Безумное танго - Арсеньева Елена (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Вздохнул поглубже – и выпалил:
– Мне кажется, прежде чем ты все решишь окончательно, определишь свою судьбу, нам нужно с тобой лечь в постель и заняться любовью.
Господи, ну почему только этот дурацкий словесный оборот сейчас и оказался уместен?! Нельзя сказать – «предаться любви», потому что взаимности между ними нет и вообще неизвестно, счастье это им принесет или горе. Речь идет о чем-то вроде опыта – на той тончайшей грани души и физиологии, по одну сторону которой зияет бездна отвращения, зато по другую – сияет высокая страсть.
– Почему – нужно? – прошелестела Алёна.
Юрий невольно перевел дух. Сказать правду, он ждал пощечины, или истерики, или чего-то вроде той сцены, которая уже разыгрывалась на его глазах в одной из кают незабвенного «Салона Каминов».
– Не знаю, – ответил откровенно. – Чувствую так.
– Это что… из-за альбома?
– Да, – ляпнул Юрий, но тотчас спохватился, что она может услышать за этим «да», и его даже пот прошиб от страха. – Только не подумай, будто эти картинки меня возбудили. Я вполне нормальный человек, ничего, кроме отвращения, они у меня не вызывают.
– А, ну понятно, – так же безжизненно, почти беззвучно произнесла Алёна. – Это ты как бы ради меня стараешься, да? Чтоб у бедной девушки не было комплексов, так, что ли?
– Отчасти, – признался Юрий. – Но только отчасти. Может, ты забыла, что я вначале сказал, ну так я и повторить могу!
Девяносто девять женщин на ее месте с деланным равнодушием спросили бы: «А что ты сказал?» Она же только усмехнулась:
– Ты хочешь прямо сейчас, здесь?
– Да.
– А если я не смогу? Или, еще хуже, не сможешь ты? Вспомнишь то, что я тебе рассказывала, – и…
– За меня ты, пожалуйста, не беспокойся, – сухо прервал Юрий. – Ну а если не сможешь ты, значит, ничего не будет.
– Забавно, – произнесла с отвращением Алёна. – Оказывается, я давно уже об этом думала. Казалось бы, ну, по идее, если книжки вспомнить и все такое, всякую такую психологию, изнасилованная женщина должна получить отвращение к сексу до конца жизни. И оно у меня было, это отвращение. Но вместе с тем я, как выяснилось, думала, что надо попробовать это с другим человеком… Я и про тебя думала – ну, в этом смысле, – еще когда лежала под тремя одеялами в каюте, помнишь?
– Помню. Я тоже думал. И тогда, и потом, и еще раньше. Всегда.
– Как-то дико, наверное, что мы так просто обо всем этом говорим, да? – шепнула Алёна. – Это же должно быть… ну…
– Нам просто не повезло в этом смысле, ни тебе, ни мне. С любовью не повезло. Высохло все в душах, а хочется, чтобы цвело и сияло. Ну что поделаешь, если нам придется начинать с того, чем для многих других все венчается? Вдруг получится!
Она молчала так долго, что Юрий уже почти уверился, что не дождется ответа. И вдруг прошептала:
– Только, пожалуйста, не зажигай свет, хорошо?
Да у него и в мыслях такого не было!
И вот, в кромешной темноте, под протяжные всхрапывания бабы Вари, на расшатанном старом диване, который – наверное, от изумления – даже ни разу не скрипнул, сначала одетые, а потом постепенно сбрасывая с себя все до последней ниточки, сначала торопливо и неловко, стесняясь и вздрагивая, а потом все смелее, все горячее, они начали трогать друг друга руками, губами и телами, то шепча что-то невнятное, то погружаясь в молчание, полное вздохов, и постепенно забыли обо всем на свете, кроме себя… А когда распались тяжело дышащие тела, оказалось, что диванчик слишком тесен, так что им пришлось опять обняться, чтобы заснуть. И одиночеству, которое вновь вздумало просунуть меж ними свой обоюдоострый меч, пришлось уныло удалиться.
Тамара Шестакова. Май 1999
Кто рассказал Чужанину?
Откуда он узнал?
Эти два вопроса теперь преследовали Тамару.
Прошло шестнадцать лет. Шестнадцать! У кого могла быть такая отличная память, чтобы сохранить в ней случившееся в Приморских Тетюшах, запомнить то, о чем Тамара, жертва, старалась забыть?
Ничего, ничего не запомнила она, кроме паскудного шепота Шуньки. Нет, еще лицо той рыжей, не в меру проницательной медсестры из Уссурийского госпиталя запомнила. Почему-то их не удавалось забыть, как ни старалась. А Тамара ох как старалась! Год за годом те лица из прошлого вспыхивали перед ней в самые неподходящие минуты, в самых неподходящих местах. То она шарахалась от кого-нибудь на записи передачи в сборочном цеху Автозавода. То метала ненавидящий взгляд на попутчика в трамвае. То вдруг замирала посреди дружеской попойки, почти потеряв сознание от ужаса, потому что перед ней как бы предстало одно из тех шести лиц…
Этого не могло быть, Тамара слишком хорошо понимала, сколь мала вероятность такого совпадения: чтобы парень, служивший в Приморье, на Дальнем Востоке, оказался на Волге, в Нижнем. И чтобы они еще непременно столкнулись нос к носу!
С другой стороны, всем известно, что на свете возможны самые невероятные совпадения. Но судьба не может подложить ей второй раз такую свинью, просто не может!
С каждым месяцем и с каждым годом Тамаре все легче удавалось убеждать себя в этом. Ее ли усилия («Не вспоминать! Забыть!») сыграли свою роль, а может, просто милосердное время делало свое дело, однако все реже призрак из ее прошлого вдруг переходил рядом с ней улицу, или вел такси, в которое она садилась, или ужинал за соседним столиком в «России». Столько лет, конечно! Теперь она, даже постаравшись, не могла бы восстановить в памяти облик солдат или, например, врачей и сестер госпиталя. Так, маячили на обочинах сознания незначительные детали вроде рыжих, вздыбленных начесом волос госпитальной медсестры, да капель пота, падающих с Шунькиного лба, да его отражения в застекленном портрете какого-то там вождя…
Много лет Тамара была просто счастлива такой забывчивостью, но теперь проклинала себя за нее. Какой-то враг, враг из прошлого был рядом с ней. Он подобрался совсем близко, выжидая случая, чтобы ужалить, как змея из засады. Он и ужалил, а Тамара только и могла, что хвататься за укушенное место, корчиться от боли, бестолково вертя головой: откуда, кто, почему?!
Почему, за что – такие привычные, в зубах навязшие вопросы… И нет на них ответа у судьбы.
А вот просто так, ни за что! Ей ли, журналистке Тамаре Шестаковой, не знать, что наши радости и горести, наши беды и боль для большинства окружающих, даже самых близких к нам людей, ничего не значат, это только незначительная запинка на их жизненном пути, повод для развлечения – вот именно, для развлечения, пусть они и делают вид даже перед собой, будто это их огорчает!
Кто-то болтанул языком – просто так, от нечего делать, может быть, даже не по злобе. «Тамара Шестакова? А это не та жена Валерки Шестакова, который служил где-то у черта на куличках, в Приморье, и там застрелился? И знаете, почему?..» В конце концов, правда о смерти Валерия могла дойти до его друзей. Хотя если даже осталась тайной от сестры… А может быть, Тамара недооценила свою золовку? Может быть, та и правда что-то откуда-то знает, поэтому и ведет себя с Тамарой так…
Нет, зря, зря, никак Валентина себя не ведет, она всегда роднилась с Тамарой, всегда считала ее снохой. Обожала племянника, и если кто-то не давал этим отношениям сделаться еще теплее, так это сама Тамара. Все-таки Валентина была слишком похожа на брата, и стоило только поглядеть в эти серо-зеленые глаза, как вспоминался опасный прищур Валерия, его перекошенный злобой красивый рот…
При чем тут рот? Глаза! Все дело в глазах!
Тамара вскочила с тахты, на которой лежала, закутавшись в старенький, вытертый, но такой теплый и любимый плед, и подошла к балконной двери.
Снизу, от входа в подъезд, поднимался душный аромат сирени – ночь обещала быть безлунной, облачной. Серые тени бежали по черному небу, ветер перебирал молодую листву. Какой несусветный в этом году май, студеный, неприветливый! Но все равно – природа берет свое, трава прикрыла выстуженную землю, и в свой срок оделись листвой деревья, и даже сирень распустилась, вон как пахнет. А из угла двора доносится чуть уловимый горьковатый запах полыни, которая растет себе и растет, несмотря на то что в прошлом году ее безжалостно рубили под корень…
