Изувер - Барабашов Валерий Михайлович (читать книги онлайн без .txt) 📗
Глава 28
ПРИКАЗАЛ ДОЛГО ЖИТЬ
Мосола выкрали по наводке Мерзлякова. Бывший мент несколько дней катался с боевиками Мастыркина (Лба) на зеленом «БМВ», показывал парней Кашалота. На пленке фотоаппарата с длиннофокусным объективом оказались все — и сам Кашалот, и Колорадский Жук, и Рыло, и Марина с Надеждой, не говоря уже о телохранителях и «шестерках», увивающихся у офиса Кушнарева.
Засняты были ларьки «Братан» и «Свобода», дом Кашалота. Жизнь Бориса Григорьевича, его деятельность, охрана, женщины, манера поведения — все было тщательно изучено. Паханат не пожалел денег, за Кашалотом стали следить две бригады доморощенных «топтунов», и все они со временем доложили: просто так — без шума и пыли (читай, без кровопролития с обеих сторон) авторитета Левобережного района не взять. При нем — постоянно два-три телохранителя, включая шофера «Ниссана», охранники офиса настороженные, с быстрой реакцией «качки». Они хорошо вооружены, классно стреляют — все в прошлом спортсмены-разрядники, один даже кандидат в мастера спорта. «Ниссан» Кушнарева всегда под надзором, незаметно подложить взрывчатку вряд ли удастся. К тому же, паханат не хотел особого шума. Провинциальный Придонск — это пока что не Москва с ее криминальными фейерверками, незачем было привлекать внимание местных спецслужб. Кашалота надо убрать по-тихому, руками его же людей. Лучше всего для этой цели подходил, как порекомендовал Мерзляков, — Мосол: наркоман, человек без души и сердца, трус и негодяй.
Именно так охарактеризовал бывший мент своего «коллегу», и для паханов это было как красный институтский диплом.
Взяли Мосола, как водится, у дома, в подъезде: брызнули в нос газом из баллончика, затолкали в «БМВ», увезли за город, в подвал на дачу Мастыркина. Дача была на отшибе поселка, в подвале — кричи не кричи, все равно никого не дозовешься, над головой бетонные перекрытия и метра полтора насыпного грунта.
Мосола стали расчетливо, «по науке», колоть большими дозами опия. Ничего не объясняли и ничего пока не требовали. Давали возможность покайфовать на дурничку.
И он кайфовал.
Недели две.
Потом перестали колоть, и Мосол полез на стенку. Он ныл, грыз себе руки, кидался на всех с кулаками…
— Уколите-е, гады-ы-ы! — орал он на весь белый свет. — Что хочешь для вас сделаю. Суки-ии-и…
Люди Мастыркина хорошо понимали мучения Мосола, потому что многие сами сидели на игле, знали, что он не врет, обещая выполнить любое поручение.
На постановку «задания» приехали лично Лоб и Мамед.
Лоб уселся в зале в старое плетеное кресло, курил, брезгливо разглядывая изможденное, осунувшееся лицо своего пленника с лихорадочно блестевшими глазами. Того только что привели из подвала, бросили под ноги паханов.
— Ну, Мосол, работать будем? — без всякого вступления спросил Лоб, а Мамед согласным кивком тщательно причесанной и аккуратно подстриженной головы как бы присоединился к вопросу.
— Я же сказал… падлы-ы-ы! Уколите-е… Все, что угодно-о… Не могу-у-у…
— Хорошо, сейчас уколем. Но скажи сначала: кто Гейдара Резаного замочил? Кто его в сугроб засунул? Мамед и его ребята интересуются.
— Резаного ментяра этот, Мерзляков, положил.
— Мерзляков?! — У Мамеда глаза стали круглыми.
— Да Когда мы взяли Гейдара, он стал рассказывать про мента. Ну, Кашалот и велел нам с Колорадским Жуком его сейчас же доставить. Мы поехали, привезли. Резаный при нем говорил, мол, Мерзляков приходил к Мамеду в гостиницу и всех людей Кашалота заложил и про его планы сказал… ну, что Кашалот хочет город взять.
— Так и было, — подтвердил Мамед, качал склоненной головой: «Ай-яй-яй! Какой подлец, а! Какой подлец! Я же ему столько денег дал!»
— Ну вот, тогда мент выхватил пушку — и прямо в сердце Гейдару. Тот и не копнулся.
— Вот сука, а нам сказал, что Гейдарика киллер положил, в маске. Дескать, его Кашалот специально с собой привез, для казни.
— Врет, киллер в маске был, но он не стрелял.
Он только разоружил Мерзлякова. Подошел сзади, велел ствол бросить…
— А кто такой этот ваш киллер? Имя?
— Не знаю. Нам его Кашалот не называл, и лицо свое киллер не показывал. Он все время был в маске.
— Так. Дальше что было?
— Ну дальше что… Кашалот наорал на Мерзлякова: мол, ты свидетеля убрал и все такое прочее. Значит, виноват. А мент — свое: я честный человек, в гостиницу ходил по делам. Резаный, мол, все брехал и получил по заслугам. Я не позволю, чтобы мое имя позорили, я честный сотрудник органов, начальник уголовного розыска… и понес, и понес… — «Честный сотрудник», как же! — чуть ли не хором воскликнули Мамед и Лоб, а стоящие кружком «качки» хохотнули.
— Потом Кашалот пушку у мента забрал, велел ему начать запой и из милиции увольняться.
Вот, дескать, запил, пистолет потерял…
— А Гейдарика нашего вы, сволочи, куда повезли? — спросил Мамед. Черные глаза азербайджанца сверкали ненавистью.
— Ну куда… Мерзляков предложил его в сугроб сунуть, чтобы не ездить с ним далеко. До весны пусть, говорит, полежит, а там жизнь сама распорядится. Там уже никаких отпечатков не будет, да и труп наполовину разложится, когда таять начнет.
— Кто в сугроб совал? — голос Мамеда звенел.
— Ну… я совал, Колорадский Жук, шофер «Ниссана»… — Мосол боязливо втянул голову в плечи.
Его снова стало ломать, он упал на пол, извивался, орал, бил кулаками в пол, рычал…
— Уберешь Кашалота, ты, ублюдок, понял? — сказал Лоб. — Иначе сдохнешь тут в страшных муках. Живого четвертовать будем.
— Уберу-у-у-у… Колите, гады-ы-ы-ы… Не могу-у… Я же все вам рассказал, на все согласен… Колите-е…
Лоб кивнул, один из «качков», державший наготове шприц и дразнивший им Мосола, грубо, но вполне профессионально загнал иглу в вену на руке…
Мосол ожил, успокоился, в глазах разлилось блаженство.
— Не передумал? — спросил Лоб. — А то смотри: мы тебя все равно достанем.
— Гейдарика нашего мучил, в сугроб его закапывал, тварь! — добавил Мамед. — Азербайджан тебе этого не простит. Он был честный торговец, никого из вас не трогал, бизнес свой делал… Унего двое детей осталось, твари!
— Я все сделаю, Лоб! — клятвенно и довольно-таки торжественно стал заверять Мосол. — Завтра… Когда скажете… я… сказал же… — Мосол засыпал…
Его отнесли уже спящего в подвал, оставили до утра в покое.
Утром Мосол подтвердил данное слово. Память крепко держала двухнедельные муки, повторять этот кошмар не было ни сил, ни желания. И он знал: Гейдара ему не простят. Придется отрабатывать, иначе его ждет мучительная смерть, перед нею — дикие, зверские пытки. А боли Мосол очень боялся.
— Ты куда это запропастился?
Кашалот подозрительно и настороженно присматривался к больному на вид Мосолу.
— Парней к тебе домой посылал, чуть ли не в розыск хотели на тебя документы подавать. Хаха-ха…
— Кололся… пил… — угрюмо отвечал Мосол. — Все забыл, Борис, прости. На дне побывал, старуху с косой видал.
— Ну и как она?
— Не трави душу. Звала. Еле выскребен.
— Гм. Ну-ну.
Кушнарев — они стояли возле «Чероки» — верил и не верил своему боевику-бригадиру. Словно принюхиваясь, смотрел на Мосола во все глаза, старался проникнуть глубже в его ответы, но это плохо получалось, Мосол будто в глухую защиту ушел, в душу не пускал, отвечал односложно, упрямо, с завидной настойчивостью. С лица Кашалота не сходила гримаса растерянности и подозрительности.
— Ладно, прогулы отработаешь, — сказал он наконец. — По две недели гулять… да какой две… три уже скоро!.. Болтаться без дела я никому не позволю. Садись, поехали.
«Чероки» катил по просохшему после остатков снега и бурных весенних дождей Левобережью. Улицы кое-где выскребли, газоны чуть тронулись зеленцой, лед на водохранилище растаял, исчез, шустрый апрельский ветер играл с водой, гнал по ее поверхности веселую, мелкую, как плотва, рябь.
Кашалот, повернувшись к окну, мечтательно вздохнул:
