Заговор небес - Литвиновы Анна и Сергей (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Значит ты, гадский Джейк, подумала я горько, решил мне еще раз, через океан, отомстить за свое унижение. Ты выполнил свою угрозу. Ты вычеркнул меня с Боренькой из своего поганого завещания. И, значит, мы не получали ни черта.
И вот тогда я твердо решила: этому не бывать. И понимала: уж теперь-то я не остановлюсь ни перед чем. И на это толкнул меня ты – ты, Джейк!
Сперва я думала, что все будет просто. Очень просто, Джейк. Четыре или пять выстрелов. И все, Джейк. Твоих прекрасных сраных наследниц – больше не будет…
Я купила пистолет, Джейк. Знаешь ли ты, как просто в России купить пистолет – наверно, еще проще, чем в твоей гадской, вооруженной до зубов Америке? Ты просто приходишь на рынок – на любой московский оптовый рынок, ты с полчасика шляешься там и наблюдаешь за хачиками, и вычисляешь того черненького, кто у них за бригадира. И ты подходишь к нему и говоришь, что хотела бы купить оружие. Конечно, он говорит с усмешечкой: ты что, женщина, ничего у меня нет, и уходит, оборвав на полуслове и даже не обернувшись. Но ты продолжаешь толкаться на рынке, и еще через полчаса к тебе подходит чернозадый мальчонка и говорит: через час в лесопосадке. И ты снова гуляешь, вроде бы беззаботно, но уже знаешь, что тебя ведут, а потом приходишь в назначенное место – а азеры уже отсмотрели тебя и увидели, что ты одна, и поняли, что ты не из ментуры… И черный пацан подходит к тебе и говорит: «Двести», – и берет деньги, а спустя десять минут подходит другой мальчишка и сует завернутое в тряпицу оружие…
Все без обмана, я опробовала этот «макаров» в лесу, мне понравилось стрелять, я с удовольствием представляла, как разлетаются головы моих так называемых подруг… Но потом я познакомилась с ментом – конечно, я переспала с ним – и навела разговор, и он рассказал мне, что оружие на рынках – паленое: то есть уже побывавшее в деле или же известное по номеру, откуда и при каких обстоятельствах оно украдено.
Значит, поняла я, из этого пистолета можно сделать только один выстрел – или собрать их всех вместе, внезапно прийти к ним и уложить всех разом, а потом оружие – в реку, и дело с концом.
И тогда я позвонила нашему Фомичу – как удачно, от него ушла жена, и он нуждался в утешении – и стала спать с ним… Я исподволь вызывала в нем ностальгию… Парашютное братство, прыжковая романтика… Я надеялась, что однажды он соберет всех своих девочек, команду, – приеду и я, и в какой-то момент достану пистолет, и… Но потом я подумала: я могу и не успеть. Или промахнуться… Их будет вместе с Фомичом четверо – а если еще будут мужья? А патронов в пистолете оставалось всего шесть, а если рука вдруг дрогнет, и я промахнусь? И кто-то выживет и все расскажет?
И тогда я стала готовить запасной план. Он был чертовски хорош, и планировать смерть, мечтать об их смерти – мечтать разумной, холодной, ясной головой – оказалось едва ли не слаще, чем потом убивать.
Вы все думали, – обращалась Маша теперь и к Кате, и к Насте, и к Валентине, что я просто никчемная алкоголичка, что я только и умею, что пить и прыгать, прыгать и пить, а я – вы поняли уже? – умею в этой жизни и кое-что другое. Я умею быть хладнокровной. Я умею изворачиваться. Я могу не дрогнуть. Я могу казаться одной, а быть – другой. Я умею соблазнять. Я умею рассчитывать ходы и планировать операцию. И еще – я могу убивать.
Вы, наверно, думаете там все: зачем она принялась перечить Джейку? Зачем просила одна – все? Разве мало ей было двенадцати с копейками миллионов долларов – как и всем, поровну, по-братски? А я не хотела делиться с вами – ни поровну, ни по-братски! Я хотела получить компенсацию – за все: за ложь, которой меня кормили, за предательства, на которые меня толкали, за унижения, что я переносила… И – за Бореньку, выросшего сиротой, без отца, без бабушек: только я, да аэродром, да случайные любовники, да высокомерные подруги… Неужто все это, вместе взятое, не стоит пятидесяти миллионов долларов?! Мне, одной, без всякой дележки?!
Машу снова достал до костей холод камеры, он заставил ее очнуться, а потом опять принялся бить озноб…
Значит, с удивлением подумала она, я – не изо льда. И я – еще не умерла… Ах, как хорошо, как сладко мне было планировать все… Как жутко решиться – словно перед первым прыжком… И как же сладко было потом лететь – быть хладнокровной, точной и ничем не выдать себя: ни словом, ни взглядом, ни жестом…
Жаль, конечно, что они не умерли тогда, на даче у Валентины, все вместе: и Катя, и Дьячков, и Фомич, и Валя… И этот Настин хлыщ… И я сама… Тогда бы все было много проще… Но жребий в тот раз выбрал одну только Настю… Настю… Как красиво она тогда умирала… Все напускное, мирское, суетное отлетало тогда от ее лица… Оно на глазах становилось спокойным и ясным…
Как жаль, что я так и не увидела – столь же отчетливо, крупным планом, как умирают другие: ни эта хохлушка в моей квартире, виноватая только в том, что любила выпить и была похожа на меня – сложением и ростом… Ни Фомич… Пьяная хохлушка просто заснула на моей постели, она ведь даже не поняла, что с ней случилось… Кто, за что и отчего… А Фомич – Фомич, тот все понял: на какие-то десять секунд, но понял отчетливо, что умирает… Я только видела из своей засады в лесу, как его беспомощное тело летит к земле, и могла догадываться, как он отчаянно старается извернуться, выкарабкаться, спастись… Красивый полет, быстрая смерть… Жаль, что я не подошла тогда к его телу… Было бы так забавно посмотреть, как выглядит его лицо, когда из него вытекла жизнь…
И как жаль, что не повезло умереть другим… Пуля прошла мимо Екатерины… Не убилась насмерть Валька… Я бы не остановилась. Я бы в конце концов прикончила их. Оказывается, убивать – сладкое занятие. К нему привыкаешь…
Когда мы с Фомичом стали любовниками (еще один старый перец, благодарный мне за то, что у него со мной что-то получалось в постели!), он научил меня водить машину. Он научил меня разбираться в авто и хвалил за то, что у меня есть «техническая жилка». Этой «жилки» мне хватило, чтобы понять, что надо портить, чтобы у машины вдруг отказали тормоза – и никто потом не догадался бы, что случилось на самом деле…
Этот жребий – проваливающийся тормоз, улет с дороги, переворот кубарем – я выбрала для Валентины. Могла бы выбрать для Катьки, но та ездила по городу, а в городе – что за скорости, что за опасности? Ну впоролась бы она в зад «Мерседесу», ну налетела бы на бабки, но не убилась бы насмерть – увы!
Для Катьки у меня был другой вариант: изощренный, красивый. Для начала я решила соблазнить ее мужа. Как легко оказалось это сделать! Я же видела, какой сальный взгляд он останавливал на мне (если не видела Катерина, вот трус несчастный!) – тогда, на вечеринке у Лессингов…
Уже после похорон Насти, под Новый год, тридцатого декабря, я заявилась в его институт – узнать расписание занятий было несложно, попасться на глаза ему в коридоре – тоже проще простого… А дальше все пошло по наезженной колее… «Ой, Машенька, что вы здесь делаете?» Радостный вид: «Ах, Андрюшенька! Как я рада вас видеть!.. Как жалко Настю, да? – но жизнь продолжается, моему сыну в этом году поступать, вот хожу выбираю ему что-нибудь попроще, может, что-нибудь посоветуете, Андрей Витальевич?..» – «Машенька! Какой я для вас Андрей Витальевич? Зовите меня просто Андреем!.. И неужели у вас такой взрослый сын – уже абитуриент?! Вот никогда бы не подумал!.. Вы так молодо выглядите!..» И я видела, что он – на крючке… И ожидала следующего хода: «Может, мы с вами где-нибудь что-нибудь выпьем, заодно и поговорим?» – а глазки уже масленые… – «Да, я с удовольствием, вот только где?» – «Не знаю, право…» – «Может, у меня дома? Я сегодня одна…» Он секунду раздумывает, но глаз у него уже горит – что ж ты так редко ему давала, Катерина, что ж ты так плохо за ним следила?
А потом – все как по маслу. Все, что ты ему, Катенька, недодавала, все, чего он у тебя не получал, – он нашел у меня… А взамен он дал мне вот что: ведь он, твой муж, Андрей Витальевич, профессор кислых щей, – он, сам не зная, навел меня на тебя, Катенька… Я исподволь, между делом, выведала у него: и где ты преподаешь, и каким маршрутом обычно ездишь домой, и в какое время… Так что выстрелом на бульваре ты, Катерина, ему обязана, своему муженьку, – такому ласковому, такому заботливому…
