Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз (лучшие бесплатные книги txt) 📗

11 августа 1946 года, Танжер

Мне сообщили, что два моих легионера подрались из-за «предмета страсти» в гостиничном номере в центре города. Драка была долгой и кровопролитной, так что пол в комнате стал скользким, как в лавке мясника. Один из легионеров скончался, «предмет» тяжело ранен, а второй легионер в тюрьме. Опасаясь, что может выйти международный скандал, если девушка умрет, я попросил начальника полиции о встрече с ней, но начальник сказал, чтобы я не беспокоился, потому что «предметом» был мальчишка-риф. Он пожал плечами, поднял брови, развел руками… es la vida. [94]

Я дал взятку, и легионера освободили при условии, что он немедленно покинет международную зону. Я увез его в Тетуан и дал ему немного денег. По дороге он рассказал мне, что воевал с «Голубой дивизией» в России, потом вступил в Испанский добровольческий легион, а после его расформирования — в СС. Он был с пресловутым капитаном Мигелем Эскерой Санчесом, когда русские штурмовали Берлин. Под конец он показал мне целую пригоршню самой ценной валюты — шариков цианида. Он дал мне два шарика на долгую память о novio de la muerte — в общем, по-своему отблагодарил.

1 сентября 1946 года, Танжер

Р. взял кредит и купил еще два бота. Я снова съездил в Сеуту и набрал новых легионеров. Мы учим их водить суда и хорошо платим им за это. Им нравится такая работа. Они остаются при оружии и при рискованном деле, хотя из-за нашей репутации головорезов нас никто не трогает. Пираты докучают мелкоте. Теперь я играю в деле первостепенную роль, потому что доверие — редкий товар. Верность легионеров своему братству означает, что мы можем положиться на них: никто воровать не будет. Это освобождает Р. и меня от необходимости самим мотаться по морю. Р. скупает земельные участки. Мы строим, и я обеспечиваю охрану строительных площадок. Бесконечный поток наличных, поступающих от контрабанды, Р. пускает на то, чтобы спекулировать на рынках золота и валюты. Я ничего не смыслю в этих рынках и туда не суюсь.

С тех пор как наследница Вулворта Барбара Хаттон поселилась во дворце Сиди Хосни, Р. твердит мне, что Танжер станет новым Cote d'Azur — Лазурным берегом. Он собирается увеличить вложения в землю, чтобы «понастроить отелей для всей этой шушеры, которая налетит сюда в надежде погреть руки на нашем изобилии». Еще Р. сказал мне, что La Rica [95] купила Сиди Хосни за 100 ООО долларов [96] — совершенно невообразимая сумма для всех нас, местных. Каудильо, как теперь называют генерала Франко, предложил 50 000 долларов. Должно быть, сидит теперь в своем дворце Эль-Пардо злой как черт.

3 сентября 1946 года, Танжер

П. пришла позировать. Едва открыв дверь, я увидел в ее глазах дерзкий и вместе с тем веселый, насмешливый огонек. Было нестерпимо жарко. Сеанс начался в привычном молчании и продолжался, пока я еще мог сосредоточиться. Потом она встала и принялась расхаживать по комнате, выискивая что-нибудь для себя новенькое. Среди кистей и банок на столе она обнаружила комок гашиша и понюхала его. П. знала, что это такое, но курить, конечно, не курила. Ей захотелось попробовать. Я ни разу не видел ее даже с сигаретой, но набил для нее кальян. Через несколько минут она пожаловалась, что ничего не чувствует. Я посоветовал ей набраться терпения, и тут она слабо застонала, как могла бы, мне кажется, застонать при первой половой близости. Ее взгляд стал отстраненным, словно она погрузилась в себя. Она медленно и чувственно облизнула губы, и мне захотелось прильнуть к ним своими губами. Я ловил кайф и следил за изменением освещенности в комнате. П. сказала: «Я думаю, вам следует нарисовать меня такой, какая я есть на самом деле». Как будто я не пытался сделать это в течение нескольких недель! Вдруг она быстрым плавным движением поднялась, стянула блузку, сбросила на пол юбку, расстегнула и сошвырнула бюстгальтер, спустила панталоны и высвободила из них ноги. Я обомлел. Она стояла передо мной обнаженная — длинные черные волосы рассыпаны по плечам, ладони лежат на ляжках под самым лобком, обрамляя темный курчавый треугольник. Внезапно ее кисти вскинулись к плечам и заскользили вниз — по грудям, по коричневым выпуклостям сосков, затвердевших от ее прикосновения. Кончиками пальцев она обводила контуры своего тела. Мы до того прониклись сладострастием момента, что мне чудилось, будто это мои пальцы. «Вот я какая», — произнесла она. Я схватил угольные карандаши и стопку ватманов. Моя рука стала летать над бумагой, легко, ни на мгновение не зависая. В считанные минуты я успел сделать шесть, семь, восемь рисунков. Заканчивая очередной рисунок, я ронял его на пол. П., обнаженная и бесконечно прекрасная, продолжала держаться с неколебимой уверенностью совершенной женственности, и это именно та таинственная сущность, которую я «вижу» и способен запечатлеть. Потом, как часто случается с курильщиками гашиша, мы сразу перенеслись в другой временной срез. Вот она уже оделась. Вот направилась к выходу, а я все стоял над ворохом изрисованных листов. П. посмотрела на них, потом подняла взгляд на меня. «Теперь ты знаешь», — сказала она. Ее губы коснулись моих, мягкие, как соболий мех, и прохладные, как вода. Молниеносное прикосновение кончика ее языка к моему жило во мне много часов.

20 сентября 1946 года

Вернувшись из Таррагоны, я узнал, что П. уехала в Испанию с матерью, у которой там умерла сестра. Доктору неизвестно, когда они вернутся. Я почувствовал горечь потери и, вместе с тем, странную свободу. Вечером зашел Ахмед со своим дружком, и они подняли мне настроение. Это была ночь сплошного торжества гедонизма.

23 сентября 1946 года

Я показал Карлосу свои сделанные углем «ню». Он потрясен. Он в первый раз высказался о моей работе, произнеся одно слово: «Исключительно». Позже, когда мы вместе покуривали кальян, он добавил: «Я вижу, началась оттепель. Надеюсь, Ахмед и Мухаммед поспособствовали этому». Я сделал вид, будто не понимаю, о чем он говорит. А он пообещал, что пришлет ко мне других. «Не хочу, чтобы вы заскучали». Я промолчал.

30 октября 1946 года

По-прежнему никаких известий от П. Теперь и ее отец отбыл в Испанию. Единственный известный мне адрес их возможного местопребывания — Гранада.

Р. продал участок земли американцу, который хочет соорудить на нем отель. По условиям контракта строительство осуществляем мы. Это наш первый крупный подряд. Я хочу участвовать в разработке проекта, но Р. категорически не позволяет мне смешивать искусство с делом. «Все мое окружение знает тебя как моего консультанта по вопросам безопасности… Я не могу допустить, чтобы ты украшал всякими финтифлюшками фойе».

23

Пятница, 20 апреля 2001 года,

домФалькона, улица Байлен, Севилья

Как же тяжело продираться сквозь забытье! Может ли сон быть такой мукой мученической? Фалькон вынырнул из тьмы, бормоча себе под нос, как старый, всеми забытый маразматик, запертый в доме для тех, кто приближается к конечной точке. Мобильник звонил и звонил, сверля звуковым сигналом его лобную кость. Во рту была страшная сухость. Звонки оборвались. Фалькона снова накрыл ватный саван вызванного транквилизатором сна.

Сколько после этого прошло времени — часы или только минуты? Осатанелое дребезжание мобильника, казалось, ввинчивалось в его лобные пазухи. Фалькон штопором вылетел из сна. Он нашел свет, телефон, кнопку. Глотнул воды, с трудом отлепив от нёба глыбу языка.

— Старший инспектор?

— Вы звонили раньше?

— Нет, сэр.

— В чем дело?

— Мы только что получили сообщение еще об одном трупе.

— Еще об одном трупе? — переспросил он, чувствуя, что эти слова вязнут у него в мозгу, как в матрасе.

— Убийство. Того же разряда, что убийство Хименеса.