Пуговица-камея - Оттоленгуи Родриг (электронная книга .txt) 📗
– А что, мистер Барнес, если бы я отказался вернуть вам пуговицу?
– Я забрал бы ее силой.
– Справедливо; и такой эффект в театральной пьесе доставил бы великое удовольствие публике, но в действительной жизни все происходит иначе. Я попросту возвращаю вам пуговицу, – сказал Митчель и передал ее Барнесу с вежливым поклоном. – Я предоставляю ее вам; она не принадлежит к моему гарнитуру.
– Не принадлежит к вашему гарнитуру? – повторил смущенный Барнес.
– Нет, она не принадлежит к нему. Мне очень жаль вас разочаровать, но это так. Я уже говорил, что гарнитур состоял первоначально из семи пуговиц, но на седьмой была вырезана голова Шекспира. Моя приятельница носит ее в виде брошки.
– Но как объясните вы, что на пуговице, находящейся у меня, бесспорно вырезан портрет вашей приятельницы и что она сходна с пуговицами на вашем жилете?
– Милый мистер Барнес, я этого никак не объясняю, потому что это не моя обязанность; это ведь ваше дело.
– А что скажете вы, если я решусь тотчас арестовать вас и предоставлю присяжным решить, принадлежала ли пуговица к вашему гарнитуру или нет?
– Это было бы для меня, конечно, в высшей степени неудобно; но подобной неприятности можно подвергнуться в любое время: я говорю о неприятности быть арестованным неумным сыщиком. Извините, не раздражайтесь так быстро; я подразумевал не вас, так как знаю, что вы слишком благоразумны, чтобы арестовать меня.
– Из чего, смею спросить, вы это заключаете?
– Во-первых, из того, что вы наверное знаете, что я не убегу; во-вторых, потому, что вы этим ничего не выигрываете, так как я легко могу доказать все, мною сказанное; да и вы в душе убеждены, что я не лгу.
– В таком случае у меня есть еще одна просьба: не можете ли вы мне показать седьмую пуговицу или, вернее, брошку? – произнес Барнес, встав с места.
– Вы требуете от меня слишком многого, однако я исполню ваше желание с одним только условием: обдумайте его хорошенько прежде чем согласитесь. Заключая пари, я совсем не думал о возможности втянуть в дело имя женщины, которую я люблю больше всех на свете. У нее седьмая пуговица, и она не расстается с ней. Вы ничего не выиграете, посмотрев на нее, так как это будет только подтверждением моих слов, а вы и так им верите. Но если вы мне обещаете, что никогда не потревожите этой дамы по занимающему вас делу, я готов свести вас к ней, и она расскажет вам историю пуговиц.
– Я охотно даю вам требуемое вами обещание потому, что не имею ни малейшего намерения тревожить даму.
– Хорошо. Так ждите меня ровно в двенадцать часов внизу в вестибюле, и я отведу вас на квартиру этой дамы; теперь же прошу вас извинить меня, мне надо еще одеться.
V. Седьмая пуговица
На втором этаже играющего такую важную роль в нашем рассказе дома, на 30 улице, жила миссис Ремзен, богатая вдова, вращавшаяся в высшем обществе, с двумя дочерьми, Эмилией и Дорой.
Миссис Ремзен имела, как говорится, открытый дом и играла заметную роль в обществе и во всех благотворительных учреждениях.
Эмилия, ее старшая дочь, двадцатишестилетняя молодая девушка, возбуждала всеобщий восторг. Прекрасно сложенная, с непринужденными царственными манерами, с прелестной головкой, красиво посаженной на великолепных плечах; черты ее лица не были правильны, но ее лицо производило впечатление высшей красоты, главным образом благодаря отражавшейся в нем душе, заставлявшей забывать все недостатки.
Ее помолвка с Митчелем очень поразила общество, в котором она вращалась, тем более что его ухаживание было стремительно, как буря, а помолвка произошла в первый же месяц их знакомства.
Митчель также принадлежал к высшему обществу, но он был в нем новым лицом, чем и было вызвано удивление при известии об их помолвке. «Кто он такой?» – спрашивали друг друга, и никто не мог ответить на этот вопрос. Он явился из южных штатов, и этого было достаточно, чтобы окружить его ореолом, ослепляющим тех немногих, которые делали слабые попытки заглянуть поглубже.
Миссис Ремзен попыталась воспротивиться, когда Эмилия заявила ей о своей помолвке, но в манере Эмилии было нечто, делавшее почти невозможным сопротивление ее желаниям. Это была женщина с сильной волей.
Семнадцатилетняя Дора представляла полную противоположность своей сестре. Это была просто милая, мягкая, очень впечатлительная хорошенькая девушка, очень любившая мать и обожавшая сестру, которую она называла «королева».
В то утро, когда Барнес нанес такой ранний визит Митчелю, сестры сидели в роскошно убранной гостиной своей квартиры.
– Знаешь ли ты, о чем я очень серьезно размышляла, королева? – спросила Дора.
– Ты и серьезно? – сказала Эмилия, смеясь, и ущипнула хорошенькую щечку сестры. – Куда тебе, маленькой шалунье, быть серьезной!…
– Ты думаешь? Послушай-ка, я попрошу Боба…
– Боба?
– Ах, мистера Митчеля. Я вчера сказала ему, что с этих пор буду звать его Бобом, на что он, поцеловав меня, сказал: решено.
– Он тебя поцеловал? Ну, маленькая бесстыдница, это мне нравится.
– И мне это понравилось, но не брани меня, потому что, ты знаешь, все, что говорит Боб, закон. Ты его так же боишься, как… ну, как другие молодые люди – тебя. Но вот, что я хотела сказать. Боб должен взять меня, когда вы в следующий раз отправитесь в театр. Что ты на это скажешь?
– Что я на это скажу? Я считаю это блестящей мыслью, потому что я очень тебя люблю, сестренка, и охотно доставлю тебе удовольствие.
– Ах ты, прелестная милая королева! – воскликнула молодая девушка, бросившись к сестре на шею и покрывая поцелуями ее лицо. – Могу я тебе еще кое-что сообщить, королева? – продолжала она нерешительно.
– Ну, малютка, что я еще услышу?
– Я пригласила к нам одного господина, – сказала Дора.
– И это все? – засмеялась Эмилия. – Кто же это чудовище? Где ты с ним познакомилась?
– Я его встречала в различных семьях, последний раз он просил у меня позволения сделать мне визит. Я позволила ему прийти сегодня днем, так как знала, что ты будешь дома. Это было очень неприлично с моей стороны?
– Ну, Дора, это не вполне прилично; но так как ты встречала его в нескольких близких нам семьях, то это не такая уж беда. Как его зовут?
– Альфонс Торэ.
– Француз?
– Да, но так говорит по-английски, что его трудно принять за иностранца.
– Я вообще недолюбливаю французов. Я знаю, что это глупое предубеждение, но каждый раз, знакомясь с кем-нибудь из них, я думаю про себя, что это авантюрист. Своей сладкой льстивой манерой они напоминают мне кошек, и я каждую минуту жду, что вот они покажут когти. Впрочем, милочка, твой француз, может быть, и совсем не придет…
– О нет, он придет сегодня днем и потому я сейчас такая возбужденная: я все боялась, что ты вдруг уйдешь, и…
– Нет, я останусь защищать тебя; к тому же я с минуты на минуту жду Боба. Он сказал, что придет около полудня, а теперь уже больше двенадцати часов. Может быть, это он и есть, – вот позвонили три раза…
Вскоре вошел Митчель, подошел к Эмилии и, целуя ее слегка в лоб, прошептал: «Моя королева!»
– Эмилия, я взял на себя смелость пригласить сюда одного моего знакомого, – сказал он громко. – Ты ничего не имеешь против этого?
– Конечно, нет, Рой. – Она образовала это имя, которым его всегда называла, отбросив первый слог его второго имени Лерой, чтобы таким образом звать его «королем», незаметно для всего света.
Почти сразу же вновь раздался звонок и вошел Барнес. Митчель представил его обеим дамам и занялся Дорой, так что сыщик мог без помехи говорить с Эмилией, а когда он с Дорой отошел к окну в жарком разговоре, Барнес подумал, что теперь наступил благоприятный момент.
– Извините, мисс Ремзен, что я так внимательно рассматриваю вашу брошку, она возбуждает во мне интерес коллекционера. В настоящее время камеи в пренебрежении, а между тем нужно большое искусство, чтобы вырезать такую крошечную вещь.
