Инструмент богов - Соболева Лариса Павловна (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
4
Треск дровишек заполнил паузу. Вячеслав докурил сигарету, загасил ее, подставил пепельницу Линдеру, который не заметил, как его сигарета догорела до фильтра и пепел вот-вот упадет на пол. Старик поблагодарил и бросил сигарету в пепельницу, после чего Вячеслав спросил:
– И что же это был за триллер?
– Прежде ответьте, о чем вы мечтали, скажем, в двадцать пять?
– Ммм, – поднял плечи Вячеслав, припоминая. – Заработать кучу денег и объездить мир.
– Я почему спросил: время определяет наши потребности, а тогда оно было особенным. Мне не приходило в голову мечтать увидеть мир, это было невозможно. Слов «большие деньги» для меня и миллионов советских людей не существовало, жили все одинаково – крайне бедно. Поднималась разруха на голом энтузиазме, шла холодная война, бандитизм царил на улицах, основная еда – хлеб, картошка, капуста, но и этого не хватало, вернее, не хватало все тех же денег. ХХ съезд партии еще не прошел, о том, что после него наступит оттепель, никто не подозревал. А я мечтал... купить Вере ботики. Знаете, что такое боты?
– Примерно...
– Было три вида бот, – потряс кистью руки Линдер, словно речь шла о чем-то запредельно дорогом и великолепном. – Из войлока, резиновые и кожаные. Это такие башмаки по щиколотку, которые носились и самостоятельно, и надевались поверх обуви. Я купил моднейшие резиновые ботики, блестящие. Представьте: в тех ботиках имелся полый каблук, так что в этот кошмар можно было сунуть ноги в туфлях на каблуках, застегивались на две кнопки, в общем, мечта любой тогдашней женщины. Вера меня отругала, я ведь много потратил, но потом налюбоваться на них не могла. Думаю, современная женщина упадет в обморок, если ей преподнести подобное уродство, а Вера была счастлива, я, глядя на нее, тоже. Понимаете теперь разницу между той жизнью и нынешней?
– То есть радость доставляли мелочи?
– Именно. Но и они были малодоступны. Это важно, хочу, чтоб вы поняли, как трудно было мечтать о глобальном, а я мечтал и об этом. Мечтал пойти по стопам отца, заняться наукой, делать открытия. Человеку свойственно не назад оглядываться, а смотреть вперед, идти к цели, тогда он живет полной жизнью и ему безразлично, что за еда в тарелке и насколько ощутим удар по карману из-за покупки ботиков. Среднее образование я получил за год, мне помогала Вера, она ведь окончила институт, работала в архитектурном отделе. Да и в лагерях я, к счастью, не тратил даром время. Друг отца профессор Пахомов уверял, что мои знания соответствуют третьему курсу, при исключительном упорстве можно сдать экстерном и укоротить время обучения. Но меня не приняли.
– Почему не приняли? – спросил Вячеслав.
– Да, я не могу пропустить этот момент. – Глаза Линдера потускнели, память переносила его назад. – Он явился не последним звеном...
Николай стоял перед столом ректора, тот изредка и вскользь бросал на него блуждающий взгляд. Вся его фигура выражала неудобство, словно он не в кресле сидел, а на гвоздях. Николай, напротив, держался основательно, поставив ноги широко, опустив натруженные руки вдоль тела.
– Почему моей фамилии нет в списке зачисленных? – спросил он.
– Как ваша фамилия?
– Линдер.
Пройдя лагерную школу, Николай неплохо разбирался в людях. Уж кого там только не было, начиная от мелких шулеров и кончая профессорами, знающими по нескольку иностранных языков. Многообразие характеров, воспитания, принципов, политических взглядов и их отсутствие, низменных страстей и возвышенных – Линдер все впитывал. Равнялся на лучших, понимая, что иначе нельзя, лагерная жизнь сконцентрирована на выживании. Это были не только интеллигенты, но и простые мужики, наделенные природной мудростью и силой, не дававшие себе послабления ни в чем. Те же, кто ломался, погибали. Николай научился по мимике, по движениям тела и рук различать человека, читать его внутренний мир. И он понял, что ректор отлично знал его фамилию, а списки изучал, играя в некую игру. Наконец ректор кинул листы на стол:
– Да, вашей фамилии нет в списках. Зачислены те, кто сдал вступительные экзамены лучше вас, Линдер.
– Разрешите с вами не согласиться, – возразил Николай. – В списках есть сдавшие экзамены хуже меня.
– Но таково решение приемной комиссии, – развел руками ректор.
– Я буду жаловаться, – припугнул Николай. А что ему терять?
– Вы, конечно, можете строчить жалобы, Линдер, но это не поможет. Да и к чему вам институт? Двадцать восемь лет – возраст, простите, не для учебы. Вы сформированный, сложившийся мужчина, вам впору осваивать новые земли, строить заводы, растить детей, а наука... В науке начинают гораздо раньше.
В тот момент, когда Линдер смотрел в безучастные глаза ректора, и взошли ростки безнадежности, когда приходит осознание, что ты бы и прыгнул выше себя, но тебе не дадут ни одной попытки это сделать.
Вера ждала его возле института на скамейке, вскочила, увидев мужа, но, по мере его приближения, на ее лице немой вопрос сменялся растерянностью. Николай подошел к ней, отводя глаза в сторону (почему-то было стыдно, словно он обманул ее), буркнул:
– Пошли домой.
– Что он тебе сказал? – бежала рядом Вера, заглядывая ему в лицо.
– Ничего.
– Но так не бывает. Что-то же сказал...
Николай остановился и чуть не выплеснул на Веру гнев, предназначенный, конечно, не ей, а несправедливости в лице ректора. Но, взглянув в обеспокоенные глаза, невесело улыбнулся и обнял ее за плечи:
– Сказал, что мне поздно учиться. Идем.
– Как он мог такое сказать! – вспылила Вера. – Это же глупо! Ты прекрасно сдал экзамены... Это... это выпад против политики партии. Ты ему так говорил?
– Хм, – вновь приостановился Николай. – Бесполезно говорить. Да не расстраивайся так, Вера, приедет Пахомов, поговорю с ним.
– Приедет... – окончательно огорчилась она. – Он только на днях уехал. Почти месяц пробудет в Ялте. Да и что он сделает?
– Ну, хотя бы объяснит толком, в чем дело.
Николай прижал ее к себе, уткнул нос в волосы, но Вера отстранилась, смутившись:
– Ты что! Люди кругом.
Сбой напряженного ритма, резко перешедший в отдых, оказался хуже некуда. Отдыха не получалось, он промаялся два дня от безделья и переживаний, а впереди еще воскресенье, хотя его скрасит, полагал, Вера. Она ушла на работу, ему только в понедельник предстояло выйти. Отпуск, который он выбил, чтобы поступать в институт, заканчивался. Нелегко свыкался с крахом надежд, стараясь отвлечься, занимался мелким ремонтом: примус почистил соседке, кран на кухне починил, развалившийся стул сбил. А оскорбление (именно оскорблением виделось Николаю отношение к нему ректора) не проходило. И главное – от него ничего не зависело, это бесило.
– Коля!
Он лежал на кровати с закрытыми глазами, не спал, а не услышал, как в комнату вошла Вера. Николай сел, потряс головой, чтобы выйти из состояния внутренней разрухи, тем временем Вера очутилась рядом, взъерошила ему волосы, чмокнула в щеку:
– А я Майку с Лесей встретила. Как были неразлучными подружками, так и остались. Сегодня на танцы пойдут. Пошли и мы?
– Не хочу.
– А ты через не хочу, – посерьезнев, сказала Вера. – Лежание способствует переживаниям. Пахомов приедет и разберется, он не последний человек там, я все узнала. Мне по секрету рассказали, что ректор принимает... ну... за взятки. Или по блату. Может, на твое место кого-то взял. Да, так и сказали. А Пахомов – кристально честный, он обязательно что-нибудь придумает, и тебя возьмут. Все, не возражай, идем на танцы.
Вера достала из шкафа выходную рубашку Николая, насильно напялила на него. И сама переоделась в выходную блузку из светлого маркизета, в темную юбку из плотной ткани с завышенным и широким поясом, расчесала волнистые волосы и подколола их возле ушей. Не забыла подкрасить губы, надушилась из малюсенького пузырька – все, она была готова. Пока Николай наблюдал за ее сборами, у него улучшилось настроение. Правда, почему она должна страдать? Жизнь не заканчивается на неудачах.
