Успеть изменить до рассвета - Литвиновы Анна и Сергей (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗

Секретарша поднимает глаза от печатного текста. «Доставили», – кивает даниловский провожатый. Начальница приемной, обходя охранников, словно бессловесные тумбы, подходит к кабинету и очень ласково, на пределе слышимости стучит. Алексей замечает, что со стены свинчена табличка с именем былого руководителя – а новой нет, остались только отверстия под шурупы.

В ответ из кабинета раздается ровный голос:

– Войдите!

Секретарша скрывается за дверями, а через минуту, не глядя в лицо Данилову, строго говорит ему: «Можете заходить».

Кабинет по старой советской моде оснащен тамбуром – чтобы подчиненные не слышали, что вершится в начальственных покоях. Такой, помнится, был у отца, когда Алексей мальчиком приходил к нему на завод. В каком году это было – в восемьдесят восьмом, восемьдесят девятом? Отец тогда пребывал в бодром здравии и силе, директор завода в любимом Энске. Воспоминание приходит и отлетает. Данилов оказывается в кабинете.

Он весьма просторен, а за широким французским окном в самый пол виднеется пресловутый балкон (верно, о нем шла речь в радиотрансляции). Видны также часть огромной, переполненной народом площади, дым от полевых кухонь и пластиковые сортиры.

За столом сидит красивый молодой мужчина лет тридцати с небольшим – из породы тех, в которых даже по фотографии влюбляются женщины, особенно не самой первой молодости и много повидавшие и пережившие: тонкие черты лица, чувственные и немного капризные губы, длинные белокурые вьющиеся волосы, длинные ресницы, тонкий нос, красивые глаза. Его можно было бы даже уподобить Иисусу Христу – если бы не глаза. У Спасителя они хоть и строгие, но всепонимающие и всепрощающие. У этого типа – наоборот: жесткие и безжалостные. Готовые не все простить, а все свершить. В том числе любую подлость, поддаться на любой соблазн.

Мужчина замечает появившегося Данилова, но делает предостерегающий жест – он диктует. Напротив него сидит юная стенографистка и со страшной скоростью шпарит за ним в планшете. А хозяин кабинета продолжает свою мысль – голос его звучит патетически, обороты в речи используются выспренние:

– …Вы можете спросить меня, почему мы не идем на Москву и когда наконец мы вступим в нее? Это законный вопрос, и я отвечу вам на него так: мы ничего не сделаем против воли народа, против вашей воли. И когда вы призовете нас, когда во всеуслышание скажете МНЕ, – «мне» звучит в его речи, будто выделенное самым крупным шрифтом, – придите к нам! – тогда Я и люди мои придут и возьмут вас! Тогда – но не раньше того, как вы позовете! – Затем совершенно другим, не выспренним и не патетическим, а совершенно обыденным голосом диктующий произносит: – Все, точка. Конец. Дай гляну – и отдавай в печать. – Девушка-стенографистка робко протягивает ему через стол планшет. Начальник делает небрежный жест Данилову – типа, сядь уже наконец, не маячь – и углубляется в экран с набранным текстом. Вдруг в какой-то момент зловеще восклицает: «Это еще что такое?!» – и швыряет, да, самым буквальным образом швыряет планшет через стол секретарше. Ей удается неловко поймать планшет на лету, и она принимается в него всматриваться. Девушка начинает дрожать – видно, что она чрезвычайно опасается своего руководителя. Она, кажется, не понимает, чем он недоволен и чего от нее хотят.

– Что это ты написала? – спокойным и чрезвычайно ровным, но зловещим голосом произносит он и цитирует по памяти: – «Я обещаю дать вам все, что вы только не захотите: дома и квартиры, и лучшую пищу, и прекрасные зрелища – все, что вы ни пожелаете». Ты откуда это взяла?

– Но вы же говорили… – подрагивающим голосом произносит девушка.

– Не выдумывай, пожалуйста. Вычеркни.

– Но вы…

– Не спорь. – Голос звучит зловеще.

И тут, прямо на глазах Данилова, происходит следующее: голова девушки вдруг сама собой дергается и отшатывается. На щеке проступает красная полоса. Полное впечатление, что ее кто-то ударил, стегнул кнутом. Но физически ее никто не бил. Начальник как сидел вдали от нее, отделенный столом, так и сидит – разве что пристально смотрит ей прямо в глаза.

В глазах у стенографистки закипают слезы.

– Простите, – шепчет она.

– Бог простит, – усмехается начальник. – Иди и вычеркни все эти обещания. Пока не время.

Девушка вскакивает и выбегает из кабинета.

Сидящий за столом руководитель обращает свою красивейшую голову к Данилову:

– Иногда они не понимают, приходится волей-неволей давать им уроки, – и Алексей догадывается, что вся эта сцена – и придирка к ошибке, и сдержанный гнев, и виртуальный хлыст, вдруг обрушившийся на девушку, – не что иное, как игра на публику. Постановка, у которой один зритель – он, Данилов. И цель ее очевидна и единственна: продемонстрировать ему свои умения и могущество.

– Я рад, что ты пришел, – говорит, обращая к нему свои прекрасные и безжалостные голубые глаза, хозяин кабинета. – Пусть пока виртуально, но все-таки пришел. Пойдем. – Он привстает и делает гостю жест подняться, потом манит к окну и отдергивает штору. На балкон они не выходят, просто стоят вместе, рядом, и Кордубцев кладет руку на плечо Данилову.

Замечая их в окне, вся площадь разражается приветственными криками и аплодисментами. Кто-то в толпе опускается на колени.

– Ты видишь, какая мы сила? – шепчет он в ухо Алексею. – Видишь, какая мы сила вдвоем?

Потом он отводит его от балкона и посреди кабинета, уставившись Алексею прямо в очи, говорит:

– Найди меня там, в твоем времени. Найди, и мы сумеем начать раньше – и сделать больше. Найди – и весь мир покорится нам – не сейчас, в тридцать третьем, а раньше, много раньше. Разве ты не хочешь считаться на земле богом или полубогом, иметь все, чего только ты не пожелаешь, и вершить дела всего мира? Ты один, сам по себе, Данилов, слаб – и ты слишком порядочен, слишком скован запретами своего никчемного воспитания. А я – я освобожу тебя от всяческих затхлых табу, и ты, усилив мою мощь своими умениями, станешь (вместе и рядом со мной, разумеется) настоящим и подлинным владыкой мира, властителем всего живого – а значит, всей Вселенной!

Данилов слушает его и понимает, что, несмотря на самые прельстительные речи, невзирая на самые широковещательные обещания, от Кордубцева исходит крайне тяжелое ощущение – одновременно страшное и гадливое, как если бы этот молодой красивый мужчина был омерзительной тварью, чужим с капающей изо рта ядовитой слюной. А предложение, что он изрекает, пусть оно и звучит прельстительно, но для Алексея настолько неприемлемо, словно предложение убить любимого человека, разделать его тело и съесть его печень.

И Данилов кричит во сне, дергается и, слава богу, просыпается.

Варвара

Как ни странно, Варе в тот день по службе тоже потребовалось заниматься снами. Слава богу, чужими.

С какой вдруг стати?

Не так давно ей пришлось расследовать разбойное нападение на лучшего футболиста России, центрфорварда сборной и столичного «Гладиатора» Игоря Сырцова. Однажды ночью его сильнейшим образом избили на московской улице [4]. С тех пор прошла пара лет, а Сырцов так и не оправился. К концу следствия, слава богу, вышел из комы. После чего долго лечился в московском госпитале, потом в Германии. Восстановился, но на высшем уровне пока не заиграл. Пропустил чемпионат мира в Бразилии, французское первенство Европы. И до сих пор не набрал кондиции, выступал за вторую команду клуба, «Гладиатор-два», играл то в Хабаровске, то в Тюмени, то в Тамбове. Не в высшей, а во второй лиге. А когда возвращался в столицу, сидел взаперти на базе, соблюдал спортивный режим.

Варя за ним долго охотилась, намеревалась поговорить – да не по собственному желанию, полковник Марголин требовал поставить все точки над «i» в давнем деле. Но только сейчас, в конце ноября, когда первая половина сезона кончилась и игроки разъезжались на каникулы, футболист соизволил согласиться с ней побеседовать. И то ведь только потому, что мама игрока, Антонина, вмешалась. Помнила, как Варя сидела вместе с ней у распростертого тела сыночка, прикованного к койке. Как носилась по городам и весям, залезала в чужие души без мыла – расследовала его дело.