Кожа для барабана, или Севильское причастие - Перес-Реверте Артуро (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Крус Брунер сплела пальцы на ручке веера.
— Никто не заставлял тебя заниматься этой церковью, дочка. И превращать ее в свое личное дело.
— Ради Бога, мама. Ты лучше, чем кто бы то ни было, знаешь, что бывают обязанности, которых человек не выбирает: они просто обрушиваются на него. Сундуки, которые нельзя открывать безнаказанно… Бывают жизни, управляемые призраками.
Герцогиня с треском закрыла веер,
— Вы сами слышали, падре. Кто сказал, что романтические герцогини перевелись на белом свете?.. — Она вновь раскрыла веер, обмахнулась несколько раз, думая о чем-то. Ее рассеянный взгляд упал на разбитые суставы правой руки священника. — Но призраки причиняют боль только в молодости. Правда, со временем их становится больше, но время же и смягчает причиняемую ими боль: она превращается в меланхолию. Все мои призраки плавают в тихой заводи. — Она медленно обвела глазами арки, окаймляющие двор, изразцовый фонтан, иссиня-черный прямоугольник неба над головой, в котором висела серебряная луна. — Даже это больше не причиняет мне боли. — Она посмотрела на дочь. — Может быть, только ты. Немножко.
Старая дама склонила голову набок — точно так же, как Макарена, и внезапно Куарту бросилось в глаза ее сходство с дочерью. То было мгновенное, на долю секунды перенесшее его на тридцать-сорок лет вперед видение — той самой, молодой и прекрасной, женщины, которая молча смотрела на него, слушая слова матери. Все приходит, подумал Куарт. И все кончается.
— Одно время я возлагала большие надежды на брак моей дочери, — продолжала тем временем Крус Брунер. — Это утешало меня, когда я думала о том, что рано или поздно уйду, а она останется одна. Мы с Октавио Мачукой сошлись во мнении, что Пенчо — это идеальный вариант: ум, внешность, большое будущее… Он был очень влюблен в Макарену и, я уверена, любит ее до сих пор, несмотря на то что произошло много всего. — Герцогиня поджала уже почти не существующие губы. — Но внезапно все изменилось. — Она бросила быстрый взгляд на дочь. — Девочка ушла от него и снова стала жить со мной.
В ее голосе прозвучал укор, но Макарена осталась невозмутимой. Куарт допил свой кофе и поставил чашечку на стол. Он чувствовал, все время чувствовал, что истина — вот она, совсем рядом, но никак не мог добраться до нее.
— Я не смею, — осторожно произнес он, — спросить почему.
— Вы не смеете, — повторила Крус Брунер, обмахиваясь веером и иронически глядя на священника. — Вот и я не смею. В другое время я назвала бы все это бедой, но теперь уже не знаю, что лучше… Я предпоследняя в своем роду, за плечами у меня почти три четверти века и целая галерея портретов предков, которых уже никто не боится, не уважает и не помнит.
Теперь луна стояла точно посередине иссиня-черного прямоугольного неба. Крус Брунер велела погасить все фонари, и двор залил серебристо-голубой свет, в котором все белые детали мозаичного пола и изразцов, а также стулья стали видны ярко как днем.
— Это как когда переступишь какую-то черту, — заговорила герцогиня, и Куарт понял, что это продолжение прерванного разговора. — А оттуда весь мир видится иначе.
— А что там, за чертой?
Престарелая дама взглянула на него с притворным удивлением.
— Хорошенький вопрос в устах священника… Женщины моего поколения всегда думали, что у священников есть ответы на всё. Когда я просила совета у моего прежнего, ныне уже покойного, исповедника относительно выходок моего мужа, он всегда рекомендовал мне смириться, побольше молиться и передоверять свои тревоги Иисусу Христу. Он говорил, что частная жизнь Рафаэля — это одно, а спасение моей души — совсем иное и что одно никак не относится к другому.
Говоря это, она смотрела то на дочь, то на Куарта, и он подумал: интересно, какие советы касательно брака давал дон Приамо Макарене?
— По эту сторону черты, — продолжала Крус Брунер, — испытываешь какое-то спокойное любопытство. Какую-то терпеливую нежность к тем, кто рано или поздно тоже окажется здесь, но еще не знает об этом.
— Как ваша дочь?
Старая женщина подумала пару секунд.
— Как моя дочь, например, — наконец ответила она. — Или как вы сами. Вы же не всегда будете красивым священником, привлекающим взоры прихожанок.
Куарт никак не отреагировал на эти слова. Он по-прежнему чувствовал, что находится в одном шаге от правды, но она никак не давалась ему в руки.
— А какое отношение имеет все это к отцу Ферро?.. Что ему видно с той стороны?
Герцогиня пожала плечами. По-видимому, эта тема начинала ей надоедать.
— Об этом вам следовало бы спросить у него. По-моему, в доне Приамо нет ни нежности, ни терпимости. Но он честный священник, а я верю в священников. Я верю в Апостольскую Римско-католическую Церковь и надеюсь спасти свою душу для жизни вечной… — Она оперлась подбородком на закрытый веер. — Я верю даже в таких священников, как вы, которые не служат месс и не отправляют других обрядов; и даже в таких, которые ходят в джинсах и кроссовках, как отец Оскар… В том, уже исчезнувшем мире, из которого я родом, священник значил кое-что. С другой стороны, — она взглянула на дочь, — Макарена очень любит дона Приамо, и в Макарену я тоже верю. Мне нравится видеть, как она ведет свою личную битву, хотя иногда я и не понимаю ее. Когда мне было столько лет, сколько теперь ей, такие битвы были попросту невозможны.
Слушая ее, Куарт размышлял о честности священника храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной. Уже во второй раз за последние два дня ему говорили об этой честности, но это находилось в явном противоречии с информацией, касающейся прихода Сильяс де Ансо. Он посмотрел на часы.
— Отец Ферро сейчас в обсерватории?
— Еще слишком рано, — ответила Крус Брунер. — Обычно он поднимается туда позже, часов в одиннадцать… Вы хотите подождать его?
— Да. У меня есть пара тем для разговора.
— Прекрасно. Так мы сможем подольше наслаждаться вашим обществом… — Сверчки распелись еще громче, и старая герцогиня, повернувшись в сторону садика, некоторое время прислушивалась. — Вам уже известно, через кого к вам попала наша открытка?
Она вновь повернулась к нему уже после того, как задала вопрос; за секунду до этого Куарт достал из внутреннего кармана пиджака и положил на стол открытку, которую так и не получил капитан Ксалок.
— Понятия не имею. — Он чувствовал на себе взгляд Макарены. — Но теперь, по крайней мере, я знаю, кто были эти люди и что значит эта открытка.
— Правда знаете?.. — Крус Брунер несколько раз открыла и закрыла веер и в конце концов тронула его кончиком уголок лежавшей на столе открытки. — В таком случае, пока вы ждете дона Приамо, может быть, как раз было бы удобно снова положить ее в сундук Карлоты.
Куарт нерешительно посмотрел на обеих женщин. Макарена встала и осталась стоять с открыткой в руке; лунный свет серебристо очерчивал силуэт ее головы и плеч. Куарт поднялся и последовал за ней через двор и сад.
Когда они поднялись на голубятню, нижняя часть луны была прикрыта облаками, и это приглушенное освещение придавало нечто нереальное городу, распростершемуся у их ног. Крыши Санта-Круса ступенчато вздымались, подобно театральным декорациям, чередой изломанных теней, прерываемых то огоньком окна, то светом далекого фонаря, выхватывающего из темноты кусочек узенькой улочки, зажатый между очертаниями двух домов, то террасой, на которой саванами белело развешанное белье. Вдали поднималась в небо освещенная Хиральда, как будто нарисованная на фоне темного занавеса, а звонница церкви Пресвятой Богородины, слезами орошенной, казалось, была совсем рядом — рукой достать, — сразу же за длинными белыми занавесками, медленно колышущимися под дуновениями легкого ветерка.
— Это не речной бриз. Это — с моря, от Саилукара, — сказала Макарена. — Он поднимается вечерами.
Сунув руку под левую часть декольте, она извлекла зажигалку и закурила. Дым уплыл сквозь арки и рой ночных насекомых, толкущихся вокруг зажженной лампы, в конусе света которой стоял раскрытый сундук.
