Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник) - Арсеньева Елена (книги бесплатно TXT) 📗
Разговор не затянулся. Вернер мигом согласился написать необходимое поручительство и даже предложил встретиться всем вместе в городской управе, тем паче что она находилась в двух шагах от места его службы — интендантского управления.
После беседы с ним фрау Эмма попросила Лизу подождать и отправилась переодеваться. Отец Игнатий ушел — ему пора было открывать ломбард. На прощание он украдкой погрозил Лизе пальцем, и та не удержалась — показала язык строгому старику. А тот снова погрозил и ткнул в окно. Лиза вздохнула: ну да, где-то там караулил Петрусь с винтарем на изготовку, конечно. Отец Игнатий ясно давал понять, что недреманное око подпольщиков без устали следит за ней. Насильственная вербовка в героини продолжалась…
Сзади зацокали каблуки, и Лиза оглянулась.
Темно-русые волосы приподняты валиком над высоким лбом, а сзади волнами ниспадают на плечи, цветастое платье с неимоверно широкими плечами, с воланами на груди и пышной короткой юбкой, чулки-сеточка, туфли с пуговками и на высоченных каблуках, черная сумка-планшетка через плечо… Рядом с нарядом фрау Эммы скромное Лизочкино платье, на сей раз не черное креп-жоржетовое, а синее крепдешиновое с белым кружевным воротничком, казалось просто линялой тряпкой, честное слово!
Черт, откуда у мадам такие наряды? Халат невероятный, платье еще более… Где она их шьет? «Да не шьет, а все небось отнято у людей! — с ненавистью подумала Лиза. — Как фольксдойче и к тому же бывшая жертва большевиков, она пользуется особым расположением господ немецких офицеров. «Овчарка!»
— Вы сногсшибательны, фрау Эмма, — с самой ослепительной улыбкой на свете сказала Лиза. Поскольку работа ее мамы состояла в том, что приходилось довольно часто и нагло врать людям в глаза, Лиза и сама как-то незаметно тому же научилась. А тут и врать не пришлось. Вот жалость-то! — У вас невероятный вкус!
Мадам дрогнула углом красивого тонкогубого (все у нее по моде, даже тонкие губы!) рта, накрашенного темно-красной помадой, и обронила только:
— Поехали.
У фрау Эммы был столь же потрясающий, как и ее одежда, автомобиль — с бордовой кабиной и белыми крыльями, сверкающий свежей краской.
— Как он называется? — спросила совершенно ошеломленная Лиза. — Вот это машинка!
— «Опель Адам», причем почти новый, ему лет семь-восемь всего, — прозвучало в ответ.
Сидя рядом с фрау Эммой в уютном салоне, где пахло бензином и духами («бензина запах и сирени остановившийся покой», — немедленно вспомнила она из старой-престарой, еще дореволюционной книжки Ахматовой), она дикой, страстной завистью позавидовала ее небрежно-элегантной манере водить. Садясь за руль, фрау Эмма надела тончайшие замшевые перчатки с крагами, и, честное слово, если бы она еще сжала своими тонковатыми, густо накрашенными губами сигарету в янтарном (непременно янтарном!) мундштуке, Лиза просто завизжала бы от зависти. Обошлось, на счастье, иначе, конечно, знакомство ее с фрау Эммой кончилось бы, едва успев начаться, а отец Игнатий подвел бы некачественную подпольщицу под скорый, но справедливый суд народных мстителей.
Они свернули за угол и притормозили перед перекрестком, который пересекал тяжелый грузовик (светофоры не работали, водителям приходилось надеяться только на свою внимательность). Посмотрев в окно, Лиза так и ахнула:
— Боже мой!
Ахнула, потому что увидела: какой-то солдат непринужденно справлял нужду под деревом на виду у всех.
— Ну и хам! Ну и… — Лиза буквально задохнулась от возмущения.
Фрау Эмма молчала. Ее красивое лицо ничего не выражало.
— Потомки Шиллера и Гете, черт возьми! — прошипела Лиза (что-то два великих немца как привязались к ней, так нипочем и не желали отвязываться). — Освободители Европы от жидо-масонского ига! Поганцы, прости господи, и больше ничего!
Фрау Эмма все молчала.
Вообще-то, конечно, Лизе тоже следовало бы помолчать. Но остановиться она уже не могла (мама ее, любившая «12 стульев», всегда в таких случаях вспоминала цитату: «Остапа понесло…»).
— А впрочем, вы же их ждали, этих чертовых освободителей! Вы же их хлебом-солью встречали!
На последние фразы фрау Эмма отреагировала.
— Вы полагаете, я их одна ждала? — не поворачиваясь, очень сухо произнесла мадам. — Я одна, что ли, встречала их хлебом-солью?.. Помню, очень многие знали, что немцы вот-вот войдут. Как странно, что я называю их немцами… А сама-то кто? — вдруг хмыкнула она. — Очень хорошо помню уличную сценку: идут два немецких солдата. Все бросились к ним, бабы, соседки, немедленно вынесли какие-то конфеты, кусочки сахара, белые сухари. Все свои сокровища, которые сами не решались есть, берегли не знаю как, даже в последние дни, когда уже продуктов не было, когда за керосином стояли очереди фантастические и картошку по огородам воровали.
— Не может быть! — зло сказала Лиза.
— Еще как может! — усмехнулась фрау Эмма. — Нужно смотреть правде в глаза: в России страстно желали победы врагу, какой бы он ни был. Потому что проклятые большевики украли у русских все, в том числе и чувство патриотизма.
— Ну, вы за всю Россию не говорите, — буркнула Лиза. — Немцев бьют и в хвост и в гриву, насколько я слышала.
И прикусила язык. Ох, что-то разговорилась она, что-то разболталась! Вот сейчас фрау Эмма как развернет свой «Опель Адам» по направлению к зданию гестапо, которое не столь уж и далеко отсюда, в таком-то маленьком городке…
Однако фрау Эмма никуда «Опель Адам» не разворачивала.
— Сейчас, может быть, и бьют, — согласилась она снисходительно, — но в первые-то месяцы войны позорное отступление было невероятным, согласитесь. Думаете, только внезапность нападения Германии свою роль сыграла? Народ намучился до отчаяния, настрадался! Вы не из Мезенска, не знаете, как тут было. Когда война началась, продуктов почти никаких достать было нельзя, за хлебом очереди на полкилометра. Ох, как тогда всё проверялось… Одна моя соседка — партийная, между прочим, учительница истории — бегала все время из своей комнаты на помойку соседнего двора с охапками красных томов Ленина… Царила дикая шпиономания. Люди с упоением ловили милиционеров, потому что кто-то пустил слух, будто немецкие парашютисты-диверсанты переодеты в форму милиционеров, и хоть не всегда были уверены в том, что милиционер, которого они поймали, немецкий парашютист, не без удовольствия наминали ему бока. Все-таки какое-то публичное выражение гражданских чувств! Да-да, советских ненавидели. И было за что! Однажды, незадолго до взятия Мезенска, немцы сбросили листовки с предупреждением, что будут бомбить привокзальный район. Несмотря на все кары, которыми грозили за их прочтение, листовки все же были прочитаны. Некоторые жители хотели уйти из тех домов, но район был оцеплен милицией. Даже за хлебом не пускали!
— Ну, это, конечно, провокация была, — пожала плечами Лиза, — чтобы панику посеять. Ничего не бомбили, верно?
— Бомбили, и зверски. Причем, как и обещали, только привокзальный район и вдоль железной дороги. Ох, сколько людей погибло… А ведь жертв можно было избежать.
Теперь молчала Лиза. А вот их никто не предупреждал, их просто разбомбили. А потом расстреляли из пулеметов. Весь эшелон. Ой, не надо вспоминать, от этих воспоминаний жить не хочется!
— Но знаете что? — сказала вдруг фрау Эмма. — Я тоже ждала потомков Шиллера и Гете, а дождалась… — Она передернула плечами. — Одно могу сказать: раньше я жалела о том, что наполовину немка, а теперь рада, что наполовину русская.
Лиза недоверчиво смотрела на ее надменный профиль со стиснутыми губами. Провокация, конечно. Точно, провокация… А может, и нет. Ладно, не ее это дело, расследовать глубины души немецкой «овчарки» фрау Эммы Хольт! Лизу вдруг стукнуло неожиданной догадкой. Если Эмма хорошо знакома с отцом Игнатием, она наверняка знает, что его дочь и внучки живут в Горьком. Как же, интересно, старик объяснил ей Лизочкино появление в Мезенске? Как-то объяснил, но как именно, Лиза не знает, а отец Игнатий забыл ей сказать. Что, если в городской управе спросят? Ну какая, какая причина могла ее сюда привести…
