Магия успеха - Разумовский Феликс (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
ГЛАВА 21
— А вот еще был случай, мне дед рассказывал. — Старый одноглазый саам Иван Данилов хитровато прищурился, отхлебнул крепкого, заваренного на травах чаю. — Давным-давно на берегу Сейдозера жил знаменитый нойда по имени Ломпсало. У него был сеид, он его кормил жиром и кровью, и священный камень давал ему удачу в рыбной ловле, Однако спустя некоторое время на противоположном берегу поселился другой нойда, очень сильный, Если Ломпсало всегда везло в рыбной ловле, то пришельцу удачи не было. Догадавшись, в чем дело, он обратился к страшному Сайво-олмако, покровителю чародеев, и с его помощью посредством волшбы уничтожил сеид. В гневе Ломпсало вызвал пришельца на поединок и, чтобы застать его врасплох, обратился в оленя. Но более сильный нойда без труда разоблачил уловку. Он еще издали закричал: «Ты Ломпсало!» — и, вынужденный признать себя побежденным, тот навсегда покинул эти места.
Кроме старого саама, за столом было двое — ссыльнопоселенцы профессор Красавин, угодивший в Ловозеро за нежелание сотрудничать с органами НКВД, и недоучившаяся студентка Хильда Третнова, член семьи изменника родины. Сидели, пили чай с брусникой и морошкой, слушали сказки хозяина избы, потомственного шамана-нойды. А как еще коротать вечера в маленьком поселении, затерянном на просторах Кольского полуострова, за Северным полярным кругом? Летом здесь не заходит солнце, вдоль сапфирно-синих ручьев цветут хрупкие колокольчики и крохотный, ростом в ладонь, шиповник — трогательные полярные розы. Зимой властвует ночь, стоят трескучие морозы, бушуют ураганы и воют метели. Издалека над Сеид-озером на обрыве горы Куйвчорр видна огромная фигура черного человека. Это след ушедшего в скалу мрачного повелителя ветров и бурь Куйвы. Время от времени старец гор сходит с Куйвчорра и обрушивает лавины и ураганы, неся вечный покой тем, кого непогода застигла в пути. Только кто ж по своей воле забредет в этакую глушь? Разве что рыбаки и оленеводы, рожденные в Саамиедне — земле саамов, да оперуполномоченный НКВД, Появляясь раз в три недели, он привозит «Правду» двухмесячной давности, пьет всю ночь брусничный самогон с местным активистом — одноногим, страдающим падучей алкоголиком — и утром со спокойным сердцем отбывает, — все враги народа на месте, искупают. А куда бежать? На сотни верст ни души, лишь снег, вой ветра и холодные сполохи северного сияния.
— Дед, а каких нойд больше, добрых или злых? — Хильда улыбнулась, прихлопнула злющего болотного комара и нырнула ложкой в брусничное варенье. — Ты вот добрый…
Она уже больше полутора лет жила на севере, встречала свое второе полярное лето. Второе из пяти, если верить самому гуманному в мире советскому суду. Поначалу было плохо, слишком живы были воспоминания о месяце, проведенном в Бутырской тюрьме. Ее взяли в августе, сразу после ареста отца.
— Зачем вам пальто? — удивился тогда главный чекист. — Вы ведь вернетесь через час, это так, простая формальность.
Она была в туфельках и легком платье, в таком виде ее и бросили в холодную мрачную камеру на вонючие нары.
— Давай подписывай, девка. — На первом же допросе следователь, низкорослый, плохо говорящий по-русски татарин, сунул ей стандартный протокол об укрывательской деятельности. — Поживешь лет пять на природе. А не подпишешь, я тебе сейчас целку сковырну, потом взвод пехоты пропустим…
Хильда подписала, но это ее не спасло. Татарин, посмеиваясь, повалил ее животом на стол, разодрал белье и, зажимая рот ладонью, мучительно изнасиловал в задний проход.
— Скажи спасибо, сучка, что девкой оставил. Так она и явилась на суд — без трусиков, в мятом платье, в туфлях со сломанными каблуками. Потом был этап: переполненный «Столыпин», равнодушный конвой, озлобленные, похожие на фурий зечки-уголовницы. Жизнь казалась зловонной ямой, полной нечистот и роющихся в них двуногих тварей, хотелось быстро и без боли уйти. И вот наконец маленькое поселение в дремучей, непролазной глуши. Тут тихо и таинственно плескались воды древнего Сейдозера, замшелые вековые ели подпирали макушками хмурое небо, от мрачного вида отвесных скал захватывало дух и вспоминались строки из Ибсена:
Все здесь было пронизано жизнью, Хильда ощущала ее биение и в пенящихся водопадах, и в черном базальте скал, и в подернутых дымкой таежных долинах, — и постепенно мысли о смерти стали казаться ей чужими, ненужными, лишенными смысла. Да и люди здесь были совсем другие — несуетные, добрые, не приемлющие ложь. Мир они воспринимали, как язычники, словно совокупность природных сил, представленных бесчисленным сонмом духов. Это и белокожая красавица Сациен, обитающая в прозрачных водах лапландских озер, и Мец-хозяин, черный, мохнатый, с хвостом, поджидающий в лесах заблудших путников, и владычица подземного мира Выгахке, у которой в подчинении множество карликов, добывающих золото, серебро и драгоценные камни. В райской стране Ябме-Абимо души праведников получают удовольствие и почет, трусов и предателей в ужасном аду Рото-Абимо ждут страшные мучения, а на небе бог-громовик Айеке-Тиермес гоняется за большим белым оленем по имени Мяндаш. Когда охота будет закончена, тогда с неба упадут звезды, потухнет, солнце и наступит конец мира.
Впрочем, кое-кто относился ко всему этому фольклору с изрядной долей иронии. Ссыльнопо-селенный Красавин, к примеру, не веривший ни в Бога, ни в черта, ни уж тем более в языческие сказки, незлобиво посмеивался в седые усы, . но с саамами держался уважительно: дети природы, что с них взять. В Ловозере он прозябал уже четвертый год, одичал, отпустил густую, окладистую бороду и был весьма рад появлению Хильды, нашел собеседника своей весовой категории. Шутка ли, двадцатилетняя девчонка декламировала Байрона на английском, Бодлера на французском, читала в подлинниках Гомера и Тацита, а оригинальностью своих суждений поражала даже умудренного жизнью профессора. Они подолгу беседовали, неторопливо прогуливаясь по берегам Ловозера, осматривали гигантские расщелины в отвесных скалах, делились впечатлениями о проложенной к Сейдозеру странной дороге, теряясь в догадках, взахлеб строили гипотезы о следе огромного черного Куйвы. В общем, с пользой убивали время, — чего-чего, а этого у них было в избытке. Правда, последние полгода Хильда стала бывать в обществе профессора все меньше и меньше, на то у нее имелись веские причины…
