Убийство со взломом - Харрисон Колин (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
– Никуда я не пойду, если Дженис не…
– Я не прошу тебя уйти, я приказываю. Дженис, скажи ему, чтоб вытащил свою задницу из постели. И немедленно, если не хочет неприятностей.
Он должен избавиться от Эппла. Она все поймет. Если он объяснит ей.
Дженис невольно одернула рубашку, неловко переступила ногами. Она только что выбралась из кровати, а обычно она после этого мылась, теперь же семя Эппла стекало у ней по ляжкам, и ей было неприятно. Но неловкость эта, казалось, лишь помогла ей вернуть самообладание. Она покачала головой:
– Я не могу сегодня вечером говорить с тобой. Мы обо всем поговорим, все обсудим, но не сегодня. Хорошо?
Комната словно съежилась.
– Нет. Я же пришел.
– Послушайте, Питер, – сказал Эппл и развел руками, изображая из себя посредника, – я понимаю, что вы попали в переплет. Так что хочу сказать, что на вас я не в обиде. Но я здесь не случайный гость и не шучу. Я… Мы все здесь взрослые люди, и надо как-то постараться…
– Помалкивай! – приказал Питер. – Нам надо поговорить с Дженис. Сегодня же вечером.
Она помотала головой, нервно теребя рубашку:
– Не могу, Питер. Правда. Не могу.
– Ладно. Вы сами слышали, – твердо сказал Эппл, надвигаясь на Питера. Он стоял теперь так близко, что Питер видел даже капельки влаги в его бороде. – Давайте-ка выйдем.
Питер нащупал револьвер – руки, теперь согревшиеся, могли ощутить холод металла – и медленно вытащил его из кармана.
– О, черт! – Эппл отпрыгнул.
Дженис глядела на него в упор, сжав губы, следила за его движениями. Он видел это. Хорошо. Она поняла, что это серьезно. Теперь он заставит ее слушать.
– Питер, убери это.
Но ответом ей был лишь сердитый взгляд.
– Опусти это.
Они не верили в серьезность его намерений. Думали, что могут уговорить его уйти. Будь с ним поласковее, он не в себе. Джон Эппл стоял, чуть пригнувшись, готовый не то прыгнуть, не то бежать, но в лице его Питер углядел насмешку. Оружие теперь покоилось в его руке страшным и веским грузом, и он указательным пальцем чувствовал тонкую выпуклость курка. И, чувствуя это, он вдруг подумал: если выстрелить в сторону, мимо, тогда они поймут, насколько он зол и как надо считаться с ним. Мысль была смутной, лишенной убедительности.
– Опусти это, Питер. – Она оглядела его и приняла решение – он понял это по ее лицу, так же ясно понял, как тогда, раньше, когда она сказала ему, что уходит. И с ловкостью почти привычной она сделала широкий шаг к лестнице и тронула красную кнопку на стене.
– Не надо! – проревел он.
Она повернулась к нему с видом грустным, но решительным.
– Ты, мерзавец проклятый, – напустился на Питера Эппл. – Этой кнопкой вызывают полицию. Это сигнал тревоги!
– Отмени их! – приказал Питер. – У тебя есть, наверное, секунд тридцать, чтобы их отменить.
– Нет, – сказала Дженис.
– Тогда я отменю.
– Там код.
– Позвони. Скажи код.
– Нет, Питер, не скажу.
– Слышал? – сказал Эппл.
– Ты! – Питер шагнул к Эпплу и наставил револьвер, целясь ему в голову. – Я бы тебе голову размозжил, сволочь! А теперь – на пол! Сию же минуту! Я серьезно, слышишь?
Эппл тяжело опустился на пол, и это взбесило Питера еще больше. Эппл лежал у его ног; Питер поднял ногу и пнул подошвой в спину лежавшего.
– Питер! – вскрикнула Дженис. – Прекрати!
Он прицелился в голову Эпплу.
– Звони, Дженис!
Эппл поднялся на четвереньки. Питер с силой пихнул его ногой.
– Нет, – с плачем выкрикнула Дженис. – Не могу!
Питер коснулся дулом револьвера головы Эппла.
– Послушайте… ей-богу, черт побери… прошу… – вскрикнул Эппл. – Позвони же, Дженис, пожалуйста!
Питер стал медленно нажимать на курок, зная, что, лишь намеренно согнув палец, он приведет пистолет в боевую готовность, так что тот сможет выстрелить. Он следил за выражением их лиц, застывших в ожидании и панике, и что-то ширилось, раздувалось в его голове, а он, придерживая смертоносное оружие, напрягая мускулы руки, все жал и жал на курок, проверяя его податливость, приближая момент, когда оружие подчинится его воле. Будет грохот, судорожное движение, кровавые брызги на стене. Он чувствовал, как от мозга к его пальцу протянулась тонкая нить самообладания. Эппл лежал ни жив ни мертв.
– Ты изменяла мне, врала, ты месяцами готовила все это! – Он взглянул на Дженис. – Ты брала деньги у моих родителей, думала, что можешь обойти меня, вычеркнуть, как будто меня нет. Ты так ловко мне лгала!
Она кивнула плача.
Он крепко сжимал револьвер и, чувствуя в руке его убийственную тяжесть, не мог не чувствовать и сильного искушения. Джон Эппл не шевелился. Казалось, что убить его – это самое естественное, и желание сделать это пересиливало разум. Эппл помешал ему вернуть жену, разрушил его планы. Дженис упала на колени, по щекам ее теперь струились слезы, выражение лица было горестно-печальным, но он не хотел этого замечать, сопротивлялся виду ее страдания, не желая поддаваться жалости, потому что жалость мешала его решимости убить, сокрушить их обоих.
– Питер, тебе надо уйти. Они уже едут.
– Тебе-то что за дело? – отозвался он.
– Мне есть дело. До того, что из этого выйдет потом.
Он поглядел ей прямо в глаза.
– Ты не можешь этого сделать, Питер, – прошептала она.
– Слушай, что она говорит, – прохрипел Эппл.
– Ты не такой злодей, Питер. В тебе нет такой злобы. Ни к другим, ни даже к себе самому.
Дженис тихо плакала, не сводя с него глаз. И он чувствовал, как в душу его проникает ясность и чистота. Ее слезы всегда так действовали на него – ошеломляли, вымывали из него всякое зло, потому что слезы ее исходили из самой потаенной ее глубины, оттуда, где опять начинал рушиться, распадаясь на части, ее мир. И на большее у него не хватило духу. Он опустил револьвер.
– Я любил тебя, Дженис.
Она кивнула, и опять, и опять молча, без слов. Приближался звук сирены.
– Уходи, Питер, – прошептала Дженис – Уходи. Прошу.
Выйдя, он положил нож рядом с кексом и поспешил к задней двери. Возле окна он задержался. Сирена захлебнулась где-то возле самого дома. Кружок света обшаривал безлистные деревья, подъездную дорожку. Эппл подошел к двери; обеими руками он держался за бок, за то место, куда пихнул его ногой Питер, но Дженис, делая руками яростные и настойчивые жесты, приказала ему идти наверх и не показываться. Хлопнули дверцы машины, и Дженис услышала этот звук, как услышал и ее муж. Она быстро вытерла рукавом глаза, выхватила пальто из шкафа. Стук в дверь. Она открыла, впуская патрульных; покачивая головой, она изображала смущение, по-видимому объясняя, что звонок был случайным, извиняясь за нелепый вызов.
Через несколько минут бега в длинном пальто задыхающийся Питер был уже на причале Пенна реки Делавэр, напротив огней Джерси на другой ее стороне. Перед ним струилась черная вода, и ветер сдувал капли пота с его лица. Здесь, на берегу, на этом историческом месте силами надежды воздвигался город. Позади маячили приземистые кирпичные строения стоявших впритык друг к другу домов, а дальше виднелись Ратуша и стеклянные коробки современных небоскребов. Ему придется – и это он знал – возвращаться назад, ища дорогу среди узких кривых улочек, думая, как выпутаться из неразберихи, в которой очутился, все как следует распланировать и по крайней мере рассказать жителям Филадельфии то, что стало ему известно. Городу надо все знать о себе, и он был готов поведать ему ту часть истины, которой владел. Это был единственный путь, и только так можно было продолжать жить. Он был все еще ужасно сердит, уязвлен до глубины души и мучился сознанием собственной вины. И можно было доставить себе пускай маленькое, но удовольствие, размахнувшись, швырнуть револьвер как можно дальше в темную вздувшуюся пучину. Швырнуть с резким выдохом, с усилием, моментально отозвавшимся болью в плече. И боль эта была приятна.
Эпилог
Питер Скаттергуд сидел в одиночестве в углу старинного Молитвенного Собрания, в большом и строгом зале в окружении белых стен и неструганого дерева, в месте, где в течение нескольких веков поколения квакеров искали ответы на свои вопросы в напряженной и благоговейной тишине богослужения. Здание Молитвенного Собрания располагалось в рощице за кирпичной стеной на углу Четвертой и Арч-стрит. И вот теперь ветреным и сырым апрельским утром, когда дождь порывами начинал хлестать по окнам, омывая их влагой, Питер сидел неподвижно в полумраке, куда не достигал дневной свет, сидел на жесткой деревянной скамье, молча пытаясь найти ответ, решить, что же с ним было такое, что приключилось с ним за восемь недель до этого дня, как мог он так потерять себя для тех, кого он любил, и для себя самого, чтобы наставить заряженный револьвер на Дженис и Джона Эппла. Другие прихожане, обменявшись рукопожатиями с пресвитерами, как то полагалось в конце воскресного собрания, давно разошлись. Никто ни словом не перемолвился с ним. Питер сидел, наклонившись вперед, к передней скамье, как делал всегда, как только у него возникали проблемы, требовавшие обдумывания. Он чувствовал себя усталым и отяжелевшим, ставшим на год старше, изменившимся за прошедшую зиму. Как раз этим утром он искоса поймал в зеркале свое отражение и увидел не себя, а кого-то, немного смахивавшего на его отца, – лицо человека постарше, с морщинами возле глаз и выражением умудренности, опыта.
