Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек - Качановский Алоиз (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

— Давай вернемся к кальвадосу. Это меня мучит, — говорю я. — Ты точно помнишь, что мы вчера приехали к тебе именно с кальвадосом?

— Да, вроде бы кальвадос. А почему это тебя мучит? — отвечает вопросом Майка.

— К сожалению, у меня от этой ночи остались самые смутные воспоминания, а по некоторым причинам мне необходимо припомнить все, минуту за минутой. Давай пройдемся по фактам. Ладно?

— Вчера я была на встрече со шведскими актерами, — говорит Майка. — Вернулась домой в одиннадцать и улеглась. В двенадцать меня вытащили из постели два отвратительных пропойцы, истекающие дождем и мечтающие о том, чтобы весело провести время в изысканном обществе. Это были ты и Франк.

— Помедленней, — говорю я. — Будь так великодушна и припомни, что это ты сама пригласила нас.

— Действительно, я совершила такую глупость, — признает Майка. — Никак не могла уснуть и начала учить роль в постели. Наткнулась на ужасное место в диалоге с канарейками. Абсолютно непроизносимое. Никакой актер не смог бы одолеть подобный текст. Ну я и позвонила Франку, чтобы он переписал диалог. Франк сопротивлялся, но потом уступил. Как раз в эту минуту ты вырвал у него трубку и сообщил мне, что тебе нечего пить. Я упомянула о персиковой наливке, ты раскритиковал ее и собрался купить что-нибудь другое по дороге. Прорепетировала целую сцену, прежде чем вы постучали. Набросила халат и приняла вас. Вместе мы осилили кальвадос, потом пришел сосед с кошмарной женой в папильотках…

— Не такая уж кошмарная. Она была в вишневом халате, если мне не изменяет память…

— В вишневом была я.

— Ты была в зеленом, — протестую в ответ.

— Все у тебя перепуталось, — смеется Майка. — Я была в вишневом, а она в голубом.

— Но я помню что-то блестящее и зеленое. Что бы это могло быть?

— Это был мятный ликер. Когда мы уже прикончили наливку, в шкафу за бельем нашлась бутылка с остатками мятного ликера. К этому времени ты упился уже до такой степени, что на рассвете торжественно просил моей руки.

— Я действительно был не в себе. И что ты ответила?

— Я ответила очень благородно: «Дорогой друг, — сказала я. — Мы знакомы уже столько лет, твое доброе отношение ко мне не раз поддерживало меня в трудные минуты, не позволим же, чтобы это прекрасное чувство растворилось в буднях заурядного супружества…»

— «Восьмое дерево», сцена на террасе, а? — комментирую я.

— У тебя прекрасная память. А сцена ничего? Согласен?

— Потрясающе идиотская. Франк порою невыносим.

— Сценарий как сценарий, а я была там просто великолепна, — говорит Майка.

Ты была в порядке, невзирая на то, что фильм довольно серый, я и не скрывал от Франка своего мнения.

— Лично я верю во Франка. Что ни фильм, то успех.

— Успех и уровень — вещи разные. Если честно, он написал только один хороший сценарий и снял тоже только один хороший фильм, ты знаешь это.

— «Черную лестницу», конечно. Но я не считаю, что следующие его фильмы были слабее. Мне даже больше по душе мои роли в них, они были чем-то ближе мне. То, что мы снимаем сейчас, вообще будет сенсацией. -

— Ну ладно, а что было дальше?

— Ты молил, чтобы я не отталкивала тебя, твердил, что я последняя твоя надежда на спасение, что ты находишься на краю пропасти и выручить тебя может только крепкое женское плечо, то есть мое. В противном случае, говорил ты, тебя уничтожит фиолетовый призрак.

— Не будем углубляться в подробности, — останавливаю я Майку. — Что было дальше?

— А больше ничего. Франк увел тебя, соседи попрощались, я поставила будильник на шесть и отправилась в постель. В семь утра была уже в студии. В половине девятого позвонила тебе, так как мне хотелось убедиться, что ты благополучно добрался домой. Звонила потом еще трижды, пока наконец застала тебя.

— Плати и пойдем, — говорю я.

Майка расплачивается, и мы выходим. В гардеробе Майка останавливается у зеркала, а я направляюсь в сторону бара. Бармен при виде меня сияет и привычно хватается за бутылку.

— Уже было за столиком, — останавливаю я жестом его порыв. — Что у вас там с кальвадосом?

— Это вы, господин адвокат, заказывали кальвадос на столик? — удивляется бармен. — Не знал, что вы изменили своим привязанностям. К сожалению, мы не держим этого пойла. Шеф считает, что кальвадос не гармонирует с нашим заведением.

— Вчера ночью мой приятель купил у вас две бутылки кальвадоса, — настаиваю я.

— Наверняка, не у меня, — возражает бармен.

На стоянке такси расстаемся с Майкой, она едет в студию, я прошу отвезти меня домой. В последнюю минуту Майка дает мне взаймы немного денег. Настоящая подруга.

В канцелярии застаю Пумс над тем же томиком, который при виде меня она с прежней ловкостью прячет под себя на кресло. Скучает бедняжка. Напрасно только она скрывает от меня свое чтиво. Нина совершенно открыто читала целыми днями детективы или разглядывала журналы.

— Роберт звонил? — спрашиваю ее.

— Какой Роберт? — отвечает она вопросом. Показываю на телефонный номер, записанный на стене.

— Звонил, — говорит Пумс. — Он хотел что-то сообщить вам. Сейчас соединю.

Торжественно приближается к аппарату и соединяет нас. Судя по всему, она страшно обрадована возможностью продемонстрировать хоть какую-нибудь деятельность.

— Этот твой Нусьо Пилц щеголял двумя серебряными фиксами на передних зубах? — спрашивает Роберт. — Если да, он мог бы оказаться Нусем Щербатым, которого мы срочно разыскиваем.

— Не знаю, были ли у него два серебряных зуба, но могу уточнить это, — говорю я. — А что это за Нусьо Щербатый?

— Медвежатник, второсортный взломщик, уже сидел, — отвечает Роберт, — Впрочем, он никогда не работал на собственный страх и риск. Последнее время обделывал делишки с Длинным Вацеком. Вся банда уже сидит, недостает нам только Нуся, не знаем даже, где он прячется. Вполне может быть, что наш Нусьо и твой Нусьо — одна и та же особа.

— Благодарю за информацию, при случае отплачу тем же, — завершаю я беседу и кладу трубку.

Бросаю взгляд на сейф, стоящий в углу комнаты. Потом направляюсь к балконной двери, отодвигаю портьеру, наклоняюсь, втыкаю палец в губы покойника, отдыхающего у косяка. Губы окоченели, но поддаются настолько, что в щели появляется серебряный блеск. Пумс наблюдает за всем этим с вытаращенными глазами. Задвигаю портьеру, усаживаюсь за письменный стол.

— Это Щербатый Нусьо. — говорю я. — Мне не удалось узнать его сразу.

— А вы знали его до этого? — спрашивает Пумс.

— Знал в роли кельнера в баре «Под Балконами». Но знаешь, кельнера не так просто вспомнить за пределами ресторана или бара. Я всегда видел его в белой куртке и, как ты понимаешь, живого. В обычной одежде и мертвого я не узнал его и только позднее вычислил, что это он.

— Интересно, откуда он взялся здесь? — говорит Пумс.

— Действительно, интересно, — поддерживаю я. — Во всяком случае вошел сюда он собственными ногами, и только здесь был убит за портьерой, где и лежит до сих пор.

— Откуда вы знаете?

— В портьере есть отверстие на высоте примерно метр двадцать от пола. Нусьо прятался за портьерой, через портьеру получил пулю в левый бок, прямо в сердце, упал, опираясь о дверной косяк, и остался в полулежачей позиции.

— А кто стрелял в него?

— Именно это хотелось бы узнать и мне. Дама в черном должна иметь с этим что-то общее.

— Может быть, это она застрелила его?

— Может, но в таком случае, кто застрелил ее?

— Убила его, а потом покончила жизнь самоубийством, — предлагает свой вариант Пумс.

— И после самоубийства отнесла револьвер обратно в ящик стола? Пумс, ты несешь околесицу.

— Револьвер мог отнести кто-нибудь другой.

— Действительно, но кто? И почему все это должно было произойти в моей квартире? Можешь ответить на это?

— Нет, вряд ли, — говорит Пумс.

— Но, может быть, ты сумеешь ответить мне на другой вопрос: зачем ты украла помаду?

Пумс краснеет и отворачивается.