Кто посеял ветер - Нойхаус Heлe (читать хорошую книгу .txt) 📗
– За убийство Хиртрайтера Марк получит максимум десять лет, – сказала она как бы между прочим. – Он еще несовершеннолетний.
Тейссен внутренне содрогнулся, им овладела слепая ярость. Чертова баба! Она незаметно изменила тактику.
– Что вы сказали? – прорычал он. – Что вы сделали?
– Я? Ничего. Но Марк, возможно, сделал. – Она зловеще улыбнулась. – И если в течение двадцати четырех часов я не получу деньги, у Марка возникнут серьезные проблемы.
Полицейские произвели обыск в конюшне Фридерике Францен и прочесали окрестные луга. Безрезультатно. Молодые мужчины и женщины проклинали все на свете после того, как на невыносимой жаре тщательно проверили сотни скирд сена и соломы. Никаких признаков ружья, которое, по утверждению Марка, было спрятано здесь! Теодоракис действительно находился в больнице. От его болтливости не осталось и следа. Он был в буквальном смысле беззубым тигром, запуганным и признавшим свою вину.
Да, он уговорил Марка проникнуть в здание «ВиндПро». Да, он солгал, сказав, что во вторник ночью приехал к родителям без чего-то двенадцать, тогда как в действительности появился у них около часа, а до этого находился у своей бывшей подруги в Крифтеле. Он рассказал многое, но, к сожалению, не сказал того, что надеялась услышать от него Пия. О ружье в шкафу Фрауке Хиртрайтер он ничего не знал, как и о ружье, спрятанном в конюшне. Ему было неизвестно о том, что ключ от квартиры Фрауке хранился в офисе «Рая для животных».
Пия покинула больничную палату в состоянии глубокого разочарования. Кем тоже пребывал не в лучшем настроении. Нос у него сильно распух, болела голова.
– Маленький засранец. У меня, наверное, сотрясение мозга, – сказал он, когда они присели на залитую солнцем скамейку перед зданием больницы, чтобы поразмыслить, что им делать дальше.
Пия закурила сигарету и вытянула ноги. Марк еще не появился, и Фридерике Францен куда-то запропастилась.
– Стало быть, Марк считает, будто Янис застрелил старика Хиртрайтера и его собаку? – рассуждала Пия вслух.
– Вероятно. – Кем осторожно прикоснулся к своему носу и скорчил гримасу. – Ника тоже могла сделать это. Иначе зачем ей было бежать?
Пия оставила его вопрос без ответа. Она знала, где находилась Ника. А что, если она все же причастна к убийству Людвига Хиртрайтера? Стоит ли ей позвонить Боденштайну? Она сделала еще одну затяжку, встала и вдавила окурок в песок пепельницы, стоявшей возле дверей больницы.
– Знаешь что, – сказала она Кему, – у меня больше нет сил. Завтра еще будет день.
– Ты права. Если что-нибудь случится, созвонимся.
У дома Теодоракиса и Францен дежурил полицейский автомобиль, второй стоял на проселочной дороге рядом с конюшней. Госпожа Тейссен должна была позвонить, если Марк вернется домой. Его разыскивали, и все полицейские в Кенигштайне и окрестностях были проинформированы о нем. Больше они ничего не могли сделать. Едва Пия села в автомобиль, зазвонил ее мобильный телефон.
– Черт возьми! – выругалась она и закатила глаза. Несколько секунд размышляла, не проигнорировать ли ей звонок, но в конце концов чувство долга возобладало. Дежурный по комиссариату сообщил ей, что у него находится человек, которому необходимо срочно переговорить с ней.
– Как его имя? – спросила Пия, придумывая тем временем отговорку.
– Айзенхут, Дирк.
Что это могло означать? Что нужно от нее этому человеку? Официально она о розыске Анники Зоммерфельд ничего не знала и не желала впутываться в это дело. С другой стороны, ее разбирало любопытство. Ей было интересно узнать дополнительную информацию о новой любви Боденштайна, а также познакомиться с позицией Айзенхута.
– Ах, да, – сказала она дежурному. – Скажи ему, пусть еще немного подождет. Я буду через четверть часа.
Высоко стоявшее солнце слепило ему глаза сквозь слой мертвых мошек на ветровом стекле. Перед Штутгартом он съехал с шоссе А8 и направился мимо Ройтлингена и Пфуллингена в сторону Сигмарингена, через Швабскую Юру. Боденштайн не обращал внимания на ландшафты, открывавшиеся слева и справа от дороги. После появления Шторха и его людей сегодня утром ему стало ясно, что ждать больше нельзя. Анника больше не могла оставаться у него. Это опасно. Ее преследователи наверняка действовали не вслепую. Шторх теперь, вне всякого сомнения, установит наблюдение за поместьем. По всей вероятности, они не знали, что он живет в кучерском домике, иначе, скорее всего, вошли бы туда без санкции на обыск и нашли бы Аннику. После того, как Шторх со своей командой уехал, Оливер одолжил у Квентина автомобиль, и вскоре после полудня они отправились в путь.
С полчаса назад Анника задремала, и это вполне устраивало Боденштайна. Ему нужно было о многом поразмыслить. Интересно, подумал он, чем сейчас занимается Пия с коллегами. Снимать с себя ответственность, особенно на самом напряженном этапе расследования, было не в его привычках. Ему не хватало трезвой объективности Пии, возможности обменяться с ней мнениями. Он ощущал себя изолированным от реальности, канатоходцем, балансирующим на канате без страховочной сетки.
Оправданны ли его сомнения? Теоретически, его решение помочь Аннике выглядело необходимым и единственно возможным. Но после того, как они выехали из усадьбы, убежденность в том, что он поступает правильно, все больше и больше ослабевала.
Навигационная система направила его на шоссе В311 в сторону Сигмаринген/Бодензее. До места назначения оставалось 28 километров, время прибытия 18:17.
Боденштайн вздохнул. При других обстоятельствах он наслаждался бы этой поездкой. Уже несколько лет он планировал съездить на Бодензее – с Козимой. Голос навигатора направил его через Бад-Заульгау, затем по узкому шоссе дальше, через маленькие деревушки. Конюшни с навозными кучами по обеим сторонам дороги, из транспортных средств изредка попадались лишь трактора. Здесь, на юге, природа была совсем другой, нежели в Таунусе. Сочные зеленые луга чередовались с темными лесами и полями, засеянными зерновыми, чьи колосья уже выросли по колено.
В Хератскирхе Оливер свернул влево. Еще одна одинокая деревушка из нескольких крестьянских домов. Вольфертштройте.
– Анника. – Боденштайн прикоснулся к ее руке. Она вздрогнула и испуганно воззрилась на него. – Извини. Но мы приехали.
Она некоторое время сидела и, моргая, смотрела в окно.
– Дальше дорога поворачивает вправо, на Мильписхаус. Который час?
– Четверть седьмого.
– Может быть, застанем маму одну… В это время она обычно загоняет коров.
Она опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало. Напряженное выражение исчезло с ее лица. Боденштайн положил ладонь на ее руку.
– Не волнуйся, – сказал он.
– Ты не знаешь моего отчима. Он ненавидит меня, – глухо возразила она. – Мне хотелось бы поехать дальше как можно быстрее.
Спустя две минуты автомобиль подкатил к большому двору под сенью каштанов. Вся деревня состояла из трех крестьянских усадеб, и самая большая из них принадлежала отчиму Анники. Во дворе стоял двухэтажный дом из темно-красного кирпича, мрачный бастион, под широкой крышей которого располагался также и хлев. Боденштайн затормозил, и они вышли из салона. В воздухе витал отчетливый запах коровьего навоза. На решетку вольера угрожающе прыгали два огромных черных ротвейлера, знакомиться с белоснежными зубами которых у Боденштайна не было ни малейшего желания. Он потянулся, чтобы унять боль в спине, и огляделся. По всей видимости, жить летом в этом отдаленном уголке Швабской Юры просто чудесно. Но каково здесь зимой, в десятках километров от ближайшего города?
– Мама наверняка в хлеву. Доит коров, – сказала Анника, стоявшая рядом. – Пошли.
Немного поколебавшись, он последовал за ней в хлев, ворота которого были распахнуты настежь. Анника целенаправленно двинулась мимо коричнево-белых коров в заднюю часть помещения и свернула в один из проходов, где пожилая жилистая женщина в платке и халате привычными размашистыми движениями раздавала коровам свежескошенную траву.
