Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— А как вы считаете, что послужило причиной хулиганского поведения Воронцова, когда он стал разбрасывать с балкона главы вашей диссертации?

Яновский глубоко вздохнул, вытер мокрым платком со лба пот и, понуря голову, ответил:

— Причина здесь только одна.

— Какая?

— Валерий болезненно отнесся к тому, что я заложил в ломбард драгоценности жены.

— Матери Валерия?

— Да.

— Вы этот вопрос согласовали с женой?

— Разумеется.

— Что значит «разумеется»? Отвечайте на поставленный вопрос конкретно: вы согласовали с вашей женой вопрос заклада в ломбард ее драгоценностей?

— Да, согласовал! — твердо ответил Яновский. — Со стороны жены по этому вопросу претензий ко мне быть не может. Мне были срочно нужны деньги, а жене, пока она находится в больнице, драгоценные украшения не потребуются.

Ладейников раскрыл папку и посмотрел запись плана допроса.

— Вашу жену с диагнозом обширного инфаркта миокарда положили в больницу месяц назад. В день сдачи драгоценностей в ломбард, если верить трем квитанциям, ваша жена Вероника Павловна Воронцова находилась в реанимационной палате, куда запрещен доступ даже самым близким родным. Когда и как вы смогли согласовать с ней лично вопрос заклада драгоценностей?

Яновский беспокойно заерзал на стуле и принялся зачем-то отряхивать полу пиджака, хотя на нем не было ни пылинки и ничего такого, что могло вызвать это нервозное движение.

— Принципиальная договоренность об этом была еще раньше, до болезни.

— Договоренность о чем?

— О том, что если у меня будет острая нужда в деньгах, то, чтобы выйти из критического положения, я могу заложить в ломбард ее драгоценности.

— У вас было это критическое материальное положение, когда жена находилась в больнице, а сын в следственном изоляторе? — Ладейников постепенно подбирался к вопросу, на который Яновскому будет ответить трудно.

— Было.

— В чем оно выразилось?

— Мне нужно было рассчитаться с машинисткой за перепечатку диссертации и отдать срочные долги. Сами понимаете, что долги — это вещь щепетильная, их нужно отдавать вовремя.

— И вы рассчитались с машинисткой?

— Да!

— И кредиторам вернули долги?

— Вы не можете назвать мне фамилию, а также имя и отчество вашей машинистки, которой вы заплатили за перепечатку диссертации? А также ее служебный или домашний телефон?

Этот вопрос Яновского смутил, а поэтому он сделал вид, что не понял его, чтобы, пока следователь будет повторять вопрос, успеть обдумать ответ.

Ладейников повторил свой вопрос к приготовился записать в протоколе ответ на него.

— Я очень прошу вас этих справок не делать. — Яновский приложил ладонь к груди.

— Почему?

— Моя машинистка настолько нервная особа, что любой ваш вопрос посеет в ее душе целый переполох. Во-первых, она страшная трусиха; во-вторых, некоторые главы диссертации она печатала на работе в служебные часы и сочтет, что вы проверяете ее режим работы по линии отдела кадров. А поэтому убедительно прошу, вас — не делать этих справок.

— Значит, вы не хотите дать координаты вашей машинистки?

— Я пока воздержусь. Не хочу потерять ее как машинистку на будущее и не хочу ей неприятностей. К тому же она гипертоник и очень мнительный человек.

— Хорошо, так и запишем в протоколе: адрес и телефон машинистки дать вы отказываетесь. — Ладейников сделал запись и, сбив с сигареты пепел в пепельницу, поднял взгляд на Яновского. — А адрес кредиторов, с кем вы рассчитались деньгами, полученными в залог на драгоценности?

— А это уже будет в высшей мере бестактно. Думаю, что мои долги и преступление Воронцова Валерия никоим образом не связаны между собой.

— А я эту связь увидел, если верить вашим показаниям. Вы же были в ужасном критическом материальном положении. У вас, чтобы рассчитаться с машинисткой и кредиторами, был единственный выход: заложить драгоценности жены. Я правильно вас понял?

— Правильно.

— А когда, за какое время вы выпили двадцать четыре бутылки армянского коньяка, которые хранятся под мойкой в кухне? До ареста Валерия и до болезни жены под мойкой не стояло ни одной пустой коньячной бутылки. Причем из этих двадцати четырех бутылок — десять бутылок выдержанного армянского коньяка, стоимость которого в два-три раза дороже, чем обычный трехзвездочный коньяк. Это что, показатель острой материальной нужды?

— Думаю, что и это к делу не относится, товарищ следователь. Вы что, не можете допустить, что коньяк был принесен в мой дом моими друзьями, гостями… Я сам имею привычку, когда иду в гости или просто делаю дружеский визит, всегда брать с собой бутылку коньяка. Что здесь предосудительного?

— Предосудительного здесь ничего нет. А вот давать ложные показания — это не только предосудительно, но и опасно. Итак, координаты машинистки и друзей-кредиторов вы не даете?

— Просто это ни к чему. Не делает мне чести. Я не хочу вмешивать в наш официальный диалог мою машинистку и моих друзей. Мне с ними жить и работать.

— У нас с вами идет не просто диалог, а уголовно-процессуальная стадия предварительного расследования, которая в юриспруденции называется допросом.

— Это как вам угодно. Думаю, что дело не в названиях.

Следующий вопрос Ладейников придерживал на конец допроса. Против него, по его расчетам, Яновскому будет устоять трудно.

— Скажите имя и фамилию вашей любовницы? — в упор спросил Ладейников, наблюдая за лицом Яновского, на котором одно выражение мгновенно сменялось другим.

— Какой любовницы? — чуть ли не вспылил Яновский, порывисто вскинув голову.

— А разве у вас их несколько? — вопросом на вопрос ответил следователь.

— Что значит несколько?

— Я спрашиваю вас имя и фамилию гражданки, которая в день совершения преступления подъезжала к вашему дому на темно-вишневых «Жигулях», модели 21–06, номерной знак 15–26 МНЕ. Той самой гражданки, с которой столкнулся Воронцов Валерий, когда она мылась в ванной вашей квартиры. Это было в день, когда Воронцов Валерий был освобожден из-под стражи и выпущен на свободу по поручительству дирекции школы. Припоминаете?

Яновский закрыл глаза и с минуту, словно окаменев, сидел неподвижно.

— Это не любовница, — еле слышно произнес он.

— Кто же?

— Это мой друг.

— Этого вашего друга зовут Оксаной?

— Да.

— Гражданин Яновский, вы не просто взрослый мужчина, но ко всему прочему вы — научный работник, аспирант. Как, по-вашему, на всех языках мира называют женщину, которая находится в интимной связи с женатым мужчиной?

Яновский молчал.

— И снова я вас предупреждаю: вы дали подписку говорить только правду.

Напоминание о подписке вывело Яновского из оцепенения.

— Ее фамилия — Верхоянская. Зовут — Оксаной Гордеевной, — отрешенно проговорил Яновский.

— Кем она приходится вашему научному руководителю, профессору Верхоянскому? — наступал Ладейников.

— Дочь.

— Вы не можете сказать, кто рекомендовал вашу диссертацию для публикации ее отдельной книгой в издательстве «Знание»?

— Профессор Верхоянский. — Яновский чувствовал, что следователь, как волка, обкладывает его красными флажками.

— А профессору Верхоянскому, вашему научному руководителю, известно, что его единственная дочь является вашей любовницей?

— Он знает, что мы друзья.

— Она, как известно следствию, была уже замужем, и недавно брак ее был расторгнут?.. Так?

— Так, — понуро ответил Яновский. Никак не предполагал он, что следователю известно то, что бросает тень на профессора Верхоянского: отец разведенной любовницы — его научный руководитель и он же рекомендовал диссертацию Яновского для издания.

— Сколько лет вашей любовнице?

— Двадцать два года.

— Вы навещаете свою больную жену?

— Больных, находящихся в палате реанимации, навещать не разрешают. Вы же сами об этом говорили.

— Да, но ваша жена уже три недели как переведена из реанимационной палаты в обычную.