Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Как и предписывает церемониал защиты диссертаций, заседание открыл председатель специализированного ученого совета, известив при этом, что из двадцати пяти членов совета присутствуют двадцать два человека, что по положению о кворуме защиты эта цифра вполне достаточная для голосования. Ученый секретарь зачитал анкетные данные диссертанта, назвал фамилии, имена и отчества научного руководителя и официальных оппонентов.
После короткого вступительного слова аспиранта-соискателя, в котором он в тезисах изложил краткое содержание своей диссертации и выводы, которые, на его взгляд, еще не отражены в науке, но требуют своего разрешения, первым из официальных оппонентов выступил старший научный сотрудник Академии педагогических наук профессор Карпухин, Он начал издалека, с тех давно минувших времен древней Греции, когда закладывался фундамент науки педагогики. Потом крылатыми фразами коснулся педагогики средних веков и, наконец дойдя до советской педагогики, как-то незаметно, постепенно и органично подошел к диссертации Яновского. Уже по первым фразам было понятно, что оппонент взял твердый курс на похвалу. Анализируя диссертацию, в которой, по его выражению, «каждая глава дышит новизной» и «связью с жизнью», Карпухин, отпив из стакана глоток воды и окинув взглядом притихший зал, продолжал свое выступление:
— Достоинствами диссертации я считаю к сам стиль работы диссертанта. Он не нанизывает на заранее взятый тезис иллюстративные примеры из жизни и тем самым как бы доказывает нам на фактах достоверность и истинность своих теоретических выводов. Он пошел по другому пути. Этот принцип великий пролетарский поэт Маяковский образно выразил всего одной строкой: «Я там, где боль». И не было бы ошибкой, если эпиграфом к своей диссертации соискатель взял эти вещие слова Владимира Маяковского. Я не только с интересом научного работника и педагога читал работу диссертанта, я ее с глубоким волнением читал и как рядовой советский читатель, как отец семейства и дед троих внуков, которым с годами предстоит входить в большую жизнь. В одной из глав я выписал достойную внимания выдержку. Позволю себе ее процитировать. — Надев очки, профессор перебрал листы, лежавшие перед ним, и, найдя то, что искал, начал читать: — «Если в первое десятилетие Советской власти беспризорник, лишившийся в годы гражданской войны родителей, движимый голодом, хватал с прилавка магазина или с базарного лотка калач или буханку хлеба и убегал с ними, сопровождаемый остервенело преследующей его жестокой толпой, и на ходу жадно жевал хлеб, бежал до тех пор, пока, сбитый с ног преследователями, не падал… то теперь, в наши дни, природа воровства совершенно иная. Наши молодые люди накормлены, обуты, одеты. Для них созданы Дворцы культуры, стадионы, бассейны. Перед ними распахнуты двери театров и кинотеатров. На хлеб они мажут не маргарин, о чем мечтала молодежь в годы Великой Отечественной войны, а сливочное масло. Сахара и сладостей по статистике они сейчас употребляют в год столько, сколько в первые годы Советской власти не употребила вся Россия за двенадцать лет своего существования. А ведь кражи современными молодыми людьми совершаются. И статистика этих правонарушений, к сожалению, неутешительная, И в чем природа этих краж? Голод? Нужда?.. Нет, нет и еще раз нет!.. В одной из колоний несовершеннолетних я обратился к статистике. И что же выяснил? Из ста осужденных молодых людей восемьдесят девять человек совершили кражи, будучи членами вполне обеспеченных семей, с приличным достатком. И чем глубже и основательнее я занимался вопросом причинности хищения государственного, общественного и личного имущества молодыми людьми, тем тверже приходил к убеждению, что причиной этих противоправных действий во многих случаях было — излишество. Воровать от излишества, на первый взгляд, звучит парадоксом? Но если обратиться к статистике и — анализу правонарушений, совершенных несовершеннолетними гражданами, то невольно приходишь к выводу, что родительский перекорм своих детей может быть опаснее недокорма». — Из стопки листков профессор достал новый листок и, высморкавшись в платок, продолжал: — И еще одно место я выписал из диссертации уважаемого соискателя, когда он в беседе с шестнадцатилетним заключенным, содержащимся в колонии несовершеннолетних правонарушителей, спросил его: «Скажите, молодой человек, почему ваш отец, сын крестьянина-бедняка, прошел солдатом Великую Отечественную войну, был трижды ранен, имеет боевые ордена, а после войны, окончив институт, стал ведущим инженером одного из крупнейших советских заводов?.. А вы, единственный сын в семье, владелец собственной машины «Москвич», не успев окончить десятого класса, попали на скамью подсудимых и получили два года лишения свободы? Скажите, чем вы это объясните?» — Профессор Карпухин оглядел притихший зал и, оставшись довольным тем, что его внимательно слушают, приступил к чтению следующей записи: — Вот что ответил диссертанту молодой правонарушитель. Цитирую по тексту диссертации: «Заключенный долго смотрел мне в глаза, словно не решаясь сказать то, о чем он хотел поведать мне. И только после продолжительной паузы ответил: «А вы знаете, гражданин ученый, сейчас, в наш космический век предельных скоростей, все перепуталось. Все встало с ног на голову». Ответ для меня был туманным. Я попросил заключенного расшифровать его неопределенный ответ. И он его расшифровал. Он сказал: «Сейчас никого не удивишь ни традициями, ни добрым примером старших поколений». И снова последовал мой вопрос: «А почему?» Он ответил насмешливо: «Потому что мы живем таким ритмом, когда дети слесарей и дворников становятся академиками, а дети и внуки академиков спиваются и становятся слесарями жэков и грузчиками в овощных магазинах…» Этот ответ навел меня на новые размышления и на поиски тех педагогических истин, которые могли быть причиной такого ответа нашего молодого современника, выросшего в добропорядочной и нравственно здоровой семье…» — Профессор сделал продолжительную паузу, протер носовым платком очки и, опершись руками о барьер кафедры, обвел зал взглядом. — Работа диссертанта Яновского ставит острые вопросы перед современной педагогикой. Я пришел к убеждению, что здесь стоит серьезно задуматься не только педагогам, но также психологам, философам и экономистам. Только координационный подход к этому ключевому вопросу может дать свои положительные результаты и подсказать действия и прогнозы на пути искоренения этого социального зла в условиях развитого социализма.
Похвала профессора Карпухина в адрес диссертанта отраженным отблеском светлела на лице профессора Верхоянского, который еще полгода назад уговорил Карпухина, завершающего работу над учебником, быть оппонентом работы его аспиранта. Верхоянский был доволен и тем, что в своем выступлении Карпухин сделал акцент на те поднятые диссертантом вопросы, которые больше всего совпадали с концепцией Верхоянского.
Свое выступление Карпухин закончил заверением, что работа диссертанта вполне заслуживает присвоения соискателю звания кандидата педагогических наук.
В своем ответном слове на выступление официального оппонента соискатель, как это уже издавна традиционно сложилось в процедуре защиты диссертаций, горячо поблагодарил профессора Карпухина за высокую оценку его труда и выразил заверение, что проблемы, поднятые им в диссертации, еще требуют своего дальнейшего углубленного разрешения.
Вторым официальным оппонентом выступил доцент Круглов. По своему положению в педагогической науке Круглов, по сравнению с профессором Карпухиным, был фигурой менее значительной, да и возрастом еще не подходил к той ведущей фаланге ученых, которые писали учебники, составляли методические разработки для Министерства просвещения, а также принимали активное участие в работе Академии педагогических наук. В отличие от Карпухина, прозванного среди коллег-ученых «многословным Удышаном», Круглов внешне выглядел несколько мрачноватым, говорил неторопливо и почти не заглядывал в заметки своего выступления, которые он на всякий случай положил перед собой на кафедру. Не пил он из стакана воду, не протирал очков, не окидывал, в отличие от Карпухина, аудиторию цепким взглядом, желая определить: внимательно ли слушают его. Круглов выступал не больше десяти минут, сославшись с самого начала на то, что свою оценку диссертации он сделал в официальном отзыве.
