Последняя граница - Маклин Алистер (читать полную версию книги txt) 📗

Алистер Маклин

Последняя граница

Глава 1

Ветер дул прямо с севера. Ночной воздух, колючий и холодный, над замерзшей и безлюдной равниной, протянувшейся во все стороны до самой дымки такого же пустынного горизонта. Мерцали высокие холодные звезды. Все вокруг было окутано гробовым безмолвием.

Но Рейнольдс знал – эта пустота была обманчивой. Такими же обманчивыми казались безлюдность и безмолвие. Только снег был настоящим. Снег и холод, пробиравший до костей, от головы до кончиков пальцев ног. Холодный саван окутывал его целиком, заставляя невольно сильно ежиться, словно в малярийной лихорадке. Возможно, и пробирающий его озноб был обманчивым, но он-то на себе чувствовал всю реальность холода и знал, что означает подобная дрожь. Решительно, почти с отчаянием, он отбросил все мысли о холоде, снеге, сне и сосредоточился на одной мысли: как выжить.

Медленно, очень осторожно, чтобы не делать лишнего движения и не издавать ни малейшего звука, он скользнул замерзшей рукой под куртку, вынул из нагрудного кармана носовой платок, скомкал его и засунул себе в рот... Он мог выдать себя только каким-нибудь случайным движением или звуком, а платок будет поглощать густые пары его дыхания на морозном воздухе и помешает непроизвольному дробному стуку зубов. Он осторожно перевернулся в глубоком заснеженном кювете дороги, куда свалился с не выдержавшей тяжести ветки дерева. Протянул руку в поисках шляпы. Рука от мороза покрылась белыми и синими пятнами, пальцы почти не слушались. Он наткнулся на шляпу, осторожно подвинул ее к себе. Онемевшими, окоченевшими пальцами тщательно, насколько возможно, засыпал поля шляпы толстым слоем снега, глубоко нахлобучил шляпу на выдававшую его черную копну волос и очень медленно поднял голову до края кювета, пока глаза смогли видеть все вокруг.

Несмотря на бьющую непроизвольную дрожь, тело его было напряжено, как тетива лука. Он все ожидал окрика, показывающего, что его обнаружили, или выстрела, или оглушающего удара. Для такой цели вполне годилась его поднятая голова. Но ни крика, ни выстрела не последовало. Однако ощущение опасности обострялось с каждым мгновением. Он осмотрел горизонт, убедился – там никого не видно. Ни с той, ни с другой стороны – насколько позволяла видимость.

Так же медленно, так же тщательно, делая глубокие вдохи, Рейнольдс начал выпрямляться, пока не встал на колени в кювете. Он замерз, но, продолжая сильно дрожать, уже не обращал на это внимания. Еще раз обежал взглядом горизонт. Его внимательные карие глаза не опускали ни малейшей подробности. И опять убедился: в доступном обозрению пространстве равнины никого не видно. Вообще ничего не было, кроме ледяного мерцания звезд в темном вельвете неба, белой однообразной равнины с несколькими маленькими рощицами деревьев да рядом с ним вьющейся ленты шоссе, укатанной шинами тяжелых грузовиков.

Рейнольдс вновь опустился в снежную яму, образованную падением в заметенный снегом кювет. Ему нужно время отдышаться, заставить легкие прийти в норму... Всего каких-то десять минут прошло с того момента, когда он ехал по дороге, тайно от водителя забравшись в кузов. Грузовик остановил блокпост полиции. Он напал с пистолетом в руке на двух ничего не подозревавших полицейских, осматривавших кузов. Произошла короткая схватка. Пришлось бежать за удачно открывшийся поворот дороги. Он бежал целую милю, пока не наткнулся на рощицу деревьев, под которыми теперь и лежал. Это отняло все силы. Ему понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, почему полиция так легко отказалась от преследования. Ведь они не могли не понимать, что он обязательно будет держаться дороги... Оставить дорогу и пойти в любую сторону по глубокой снежной целине – значит замедлить движение, к тому же следы сразу выдали бы его направление под этим мерцающим звездами ночным небом. Ему нужно было время, главным образом для того, чтобы обдумать и наметить свои дальнейшие действия.

Для Майкла Рейнольдса было характерным не тратить времени на ненужное самоедство, пустые рассуждения о дальнейших возможных вариантах действия. Он был научен суровой и жестокой жизненной школой, где излишние роскошества, наподобие самообвинений о невозвратном прошлом, аханья над разлитым молоком, были строго запрещены. В считанные мгновения он вспомнил все, происшедшее за последние двенадцать часов, чтобы тут же выбросить это из головы. Он бы и в другой раз поступил так же. У него имелись все основания поверить своему информатору в Вене, что путешествие в Будапешт самолетом временно исключается. Сообщалось, что предпринятые меры безопасности в аэропорту накануне Международной научной конференции были самыми жесткими из всех, когда-либо принимавшихся. То же самое относилось и к крупным железнодорожным станциям. Все пассажирские поезда дальнего следования усиленно патрулировались службой госбезопасности. Оставался только один вариант. Сначала нелегальный переход границы, что не представляло особой сложности, если имелись знающие помощники, а Рейнольдсу для успешного выполнения задания дали лучших. Затем поездка в кузове грузовика с ничего не подозревавшим водителем, едущим куда-то на восток. Дорожный блокпост, как предупредил его тот же информатор в Вене, почти наверняка будет действовать в пригороде Будапешта. Рейнольдс к этому подготовился. А вот о наличии блокпоста к востоку от Комарома его информатор не знал, этот пост оказался для Рейнольдса полной неожиданностью. Он наткнулся на пост в сорока милях от столицы. Правда, такая неожиданность могла произойти с каждым. И жребий пал на него. Рейнольдс мысленно философски пожал плечами и тут же забыл об этом досадном недоразумении.

Это было характерно для него. Вернее, типично для сурового психологического обучения, пройденного в процессе длительной подготовки. Все его мысли о будущем были направлены к одному. Остальное исключалось. Он сосредоточился на достижении одной, особой цели. Эмоциональные же окраски поступков или трагических последствий при провале не имели места в его лихорадочно работавшей голове, пока он мерз, лежа в снегу, думая, оценивая, подсчитывая шансы с холодным и спокойным расчетом, словно речь шла не о нем самом. «Работа, работа, только работа, которую нужно выполнить, – один, другой, тысячный раз повторял полковник. —Успех или провал того, чем вы занимаетесь, могут быть отчаянно важны для других, но для вас это никогда не должно что-то значить, абсолютно ничего. Для вас, Рейнольдс, последствий не существует. И нужно делать так, чтобы им никогда не позволено было существовать по двум причинам: размышления об этом нарушают спокойствие ваших мыслей и вредят здравому смыслу. По этим негативным путям ваша мысль не должна идти ни одной секунды: время нужно тратить на отработку способа выполнения вашей работы, порученного вам дела».

Порученная работа. Всегда порученная работа. Не обращая на себя внимания... Рейнольдс поморщился, ожидая, пока дыхание восстановится и станет нормальным. Никогда не выпадало больше одного шанса из сотни, а теперь это соотношение возросло астрономически. Но работа оставалась по-прежнему. Ее нужно было сделать. Дженнингс и все его бесценные знания должны быть вывезены. Только это имеет значение. Но если он. Рейнольдс, потерпит неудачу, то на этом все и закончится. А он может потерпеть неудачу уже сегодня ночью, в первый же день выполнения задания, после восемнадцати месяцев упорных и беспощадных тренировок, нацеленных только на эту задачу. Но сейчас не время думать о подобном.

Рейнольдс находился в превосходной форме – он просто обязан быть в таковой. И группа специалистов под руководством полковника – тоже. Наконец его дыхание пришло в норму. Относительно же того, что полиция установила блокпост на дороге, могло быть полдюжины причин. Он заметил еще несколько постов, которые только устанавливали, – и заметил из хижины, где отдыхал, едва перейдя границу. Ему нужно было рискнуть. Больше ничего не оставалось делать. Возможно, они останавливали идущие на восток грузовики в поисках контрабанды и не интересовались запаниковавшими пассажирами, убегавшими в ночь. Хотя очень даже вероятно, что оставленные и стонущие на снегу полицейские, от которых он убежал, могут заинтересоваться им и по более личным причинам. А относительно ближайшего будущего ясно одно: он здесь не может оставаться бесконечно и замерзать в снегу, рискуя выдать себя водителям проходящих легковых автомобилей и грузовиков, окажись те более внимательными к окружающей обстановке.