Дьявольская сила - Файндер Джозеф (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Так вот для чего тебе понадобился в Париже факсовый аппарат, – догадался я. Тогда она намекнула лишь, что у нее появились кое-какие соображения относительно убийства отца, идея, как можно прояснить кое-что.
Она согласно кивнула и продолжала далее:
– Любой патологоанатом – по меньшей мере, все, кого я знаю, – держит копии актов в запертом ящике своего стола. Они хранят их на тот случай, если впоследствии возникнет какое-нибудь недоразумение. Тогда можно обратиться к копиям и другим документам, находящимся под рукой. Так что не все возможности были уже исчерпаны. Я позвонила одному своему знакомому патологоанатому из Массачусетского технологического института, а у него был знакомый коллега в больнице Сибли в Вашингтоне, где проводилось вскрытие. Обычный рутинный запрос, верно ведь? Бюрократизмом, говоришь, пахнет? Ну и что? Если знаешь, как нажать на нужные пружины, то обвести вокруг пальца всяких секретчиков в больницах ничего не стоит.
– Ну и?.. – подгонял я.
– Ну и мне переслали по факсу акты вскрытия. И, конечно же, в них упоминался неудаленный аппендикс. С этого момента я знала, что папа мог находиться где угодно, но только не под памятником на деревенском кладбище в графстве Колумбия на севере штата Нью-Йорк. – Она повернулась к отцу. – Ну, так чье же тело лежит там?
– Да одного человека, по ком плакать не будут, – ответил Хэл. – У меня ведь тоже не все ресурсы оказались исчерпанными. – И добавил равнодушным голосом: – Работка эта, конечно, грязноватая.
– Боже мой, – прошептала Молли, склонив голову.
– Но не такая уж поганая, как ты, должно быть, думаешь, – добавил он. – Нужно только тщательно перетряхнуть морги и подыскать неопознанный труп человека примерно одного со мной возраста и физического строения, и – что самое трудное – чтобы было неплохое здоровье при жизни, так как у большинства бродяг всегда куча всяких болезней.
Молли понимающе кивнула и, жалко улыбнувшись, с горечью заметила:
– А если бродяжничество наложило отпечаток и на его облик?
– Облик, особенно лицо, здесь не имеет значения, – пояснил я, – поскольку бродяги погибают по большей части при всяких катастрофах, и лицо их, как правило, оказывается изуродованным до неузнаваемости, верно ведь?
– Совершенно верно, – подтвердил Синклер. – Только с одной поправкой – труп был изменен до неузнаваемости до катастрофы, чтоб вы знали. Гримерам из морга, которым и в голову не приходило, что они гримируют вовсе не Харрисона Синклера, вручили для работы мою фотографию. Будут на похоронах открывать крышку гроба или не будут – это их не касалось, но они старались вовсю, чтобы покойничек выглядел как живой.
– А татуировка на плече? – спросил я. – Родинка на подбородке?
– Ну, это сделать – пара пустяков.
Молли во время этого профессионального обмена мнениями между мужем и отцом сидела и помалкивала, но тут не выдержала и встряла в разговор, сказав с горечью в голосе:
– Да, вот еще что. Труп был здорово обезображен во время автокатастрофы, да еще к тому же началось разложение и он распух и стал бесформенным. – В подтверждение своих слов она слегка кивнула головой и широко улыбнулась, но улыбка была отнюдь не из приятных. Глаза ее по-прежнему метали громы и молнии. – Труп, конечно же, чем-то походил на тело папы, но разве мы его опознавали по-настоящему, поближе? Разве в то время, в тех условиях могли мы внимательно присматриваться к нему?
Она посмотрела на меня невидящим взглядом, как на пустое место. В ее голосе теперь зазвучала зловещая нотка – монотонная, но подкрепленная одновременно чувством твердости, раздражения и сарказма.
– Представьте: приводят вас в морг, выдвигают ящик и открывают крышку – а там труп. Видно лицо, изуродованное при взрыве, достаточно лишь взглянуть на него – и вот, заявление готово: да, это мой отец, вот его нос, насколько мне помнится, а вот его рот, вроде он такой, Господи Боже мой! Себе же ты говоришь: вот оно – моя плоть и кровь, вот тот, кто породил меня на свет Божий, тот, кто катал меня в детстве на спине; я никак не хотела идти на опознание, таким я его никогда не видела, но они заставили меня, ну ладно, так и быть, взгляну последний разок, да и дело с концом!
Отец Молли приложил ребро ладони к загорелому обветренному лицу, в глазах явственно читалась печаль. Он сидел и выжидал, не говоря ни слова.
Я видел, что Молли трудно говорить дальше. Разумеется, она была права. Мне думалось, что сделать чей-то труп похожим на того, кого требовалось опознавать, не такая уж неразрешимая задача – стоит только наложить на лицо соответствующий грим, работа эта так и называется «искусство реставрации».
– Блестяще! – воскликнул я, все еще находясь под впечатлением, как ловко меня провели за нос.
– Но это не моя заслуга, – скромно заметил Синклер. – Идею подали еще наши давние противники из Москвы. Ты, Бен, наверное, помнишь один странный случай, о котором до сих пор рассказывают на лекциях на «ферме»? Это когда русские устроили в Москве в середине 60-х годов публичные похороны в открытом гробу одного высокопоставленного офицера из военной разведки?
Я хорошо помнил этот случай и в подтверждение кивнул.
Тогда Синклер сказал далее, обращаясь главным образом к дочери:
– Ну а мы направили в Москву своих соглядатаев, якобы чтобы выразить соболезнование, а на самом деле посмотреть, кто будет присутствовать на похоронах, сфотографировать скрытыми камерами и еще сделать кое-что. Мы в свое время завербовали его и думали, что он поставлял нам ценную информацию, а на самом деле, как потом оказалось, этот офицер выполнял задание советской контрразведки и все время гнал нам тонко замаскированную дезинформацию. Спустя восемь лет все выяснилось. Оказалось, что этот офицер жив-здоров, а вся эта затея с похоронами тоже была тщательно разработанная советской контрразведкой операция, рассчитанная, видимо, на то, чтобы втереть нам очки и побольнее уязвить. Для проведения похорон с того двойного агента сняли гипсовую маску и ловко наложили ее на какого-то подвернувшегося под руку покойника. В ту пору, в добрые брежневские времена, их высшему руководству ничего не стоило пристрелить любого человека ради нужного дела, так что вполне может статься, что они отдали приказ достать хоть из-под земли труп бедолаги, похожего на «крота». Но точно, конечно же, утверждать я не могу.
– А не проще было бы заявить, – спросил я, – что вы в автокатастрофе обгорели столь сильно, что и предъявить-то для опознания, по сути, нечего.
– Конечно, проще, – объяснил Синклер, – но гораздо рискованнее. Неопознанный труп обычно вызывает всяческие подозрения.
– А фотография? – вспомнила Молли. – Твоя фотография с… перерезанным горлом?
– В наши дни даже такое фото вполне можно сделать, – стал пояснять ей отец, по всему было видно, что он уже устал и непрочь отдохнуть. – Один мой знакомый, который в свое время работал в лаборатории технических средств массовой информации Массачусетского технологического института…
– А, понятно, – догадался я, – ручная ретушь фотографий.
Хэл согласно кивнул, а Молли глядела и ничего не понимала.
Я пояснил:
– А помнишь ли, как пару лет назад журнал «Нэшнл джиогрэфик» поместил на обложке фотографию, на которой пирамида в Гизе оказалась немного подвинутой, чтобы лучше смотрелась?
Молли кивнула головой.
– В определенных кругах снимок вызвал серьезные противоречивые споры – напомнил я. – Ну, в общем, в наше время можно так отретушировать фотографию, что и узнать-то нельзя толком, что на ней сфотографировано.
– Совершенно верно, – подтвердил Синклер.
– А еще и лицо фотографируется таким образом, что внимание при разглядывании карточки сосредоточивается не на том, убит ли человек на самом деле, а каким образом его прикончили.
– Ну что ж, – заметила Молли отцу, – стало быть, обманул ты меня здорово. Я-то думала, что тебя и впрямь убили, что тебе перерезали глотку, а потом инсценировали автомобильную катастрофу, думала, что мой отец погиб от руки убийцы! А он, видите ли, все это время преспокойно отсиживался здесь и наслаждался плаванием под парусом по канадскому озеру. – Голос у нее напрягся, становился все громче и грознее. – Да разве так поступают? Разве это дело – заставлять меня думать, что тебя убили? Разве это дело – поступать так с твоей чертовой дочерью?
