Квест - Акунин Борис (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

Тем же был озабочен и капитан Лодовико. Он велел своим людям отправиться в разные части города, чтоб выведать всё, что только можно. Сам же остался со своею любовницей близ сокровищ.

Профессору их разговор показался малоинтересен. Он вертелся вокруг одного и того же: больших домов в Москве осталось мало, так что рано или поздно в этот дворец непременно поселится какой-нибудь генерал или маршал.

– Очень возможно, что нам придётся уносить ноги rapidamente, [163] – говорил итальянец. – Нужно разделить добычу на три категории. Самое ценное – что можно взять под мышку и не уронить на бегу. Затем менее ценное, что могут поднять двое мужчин. И всё остальное – на случай, если у нас будет на сборы час или два.

– Как я люблю тебя, Ло! Ты самый умный мужчина из всех, кого я встречала на своём веку.

– Большой комплимент, – проворчал Капитан. – Представляю, с какими болванами ты путалась.

– Зато их было много!

Наполняя ларец «самым ценным», чудесная парочка долго и сварливо препиралась. Что-то вынимали, что-то запихивали, переполненный ларец никак не желал запираться. Как понял Самсон из ругани, это вместилище предназначалось только для драгоценных камней. Золото, иконные оклады и узорчатые переплёты церковных книг заняли два больших сундука. Остальные трофеи были кое-как свалены кучами у стены: серебро, меха, ткани, фарфор, хрусталь, златотканые ризы.

Всё это было Фондорину нисколько не интересно, но покинуть свой наблюдательный пункт он не мог. В каминную один за другим прибывали лазутчики, вернувшиеся из разведки, и рассказывали, что им удалось вызнать.

Первый сообщил, что император вернулся в Кремль, его резиденция будет в том же Елисаветинском дворце. Это было важно. Значит, и Анкр там же.

Русская армия, доложил второй, стоит к юго-востоку от Москвы, всего в двух или трёх переходах. Отлично!

А сведения всё поступали.

Из Франции подходят подкрепления, но среди лошадей падёж – их нечем кормить, а отряды фуражиров, отправляемые в сельскую местность, бесследно пропадают.

Относительно планов императора разговоры в армии ходят разные. Кто говорит, что Маленький Капрал собирается ударить на Петербург. Другие уверены, что армия пойдёт походом в Индию. Третьи готовятся провести в Москве зиму и запасаются шубами, потому что морозы в России (опять-таки по слухам) доходят до десяти и чуть ли не до пятнадцати градусов. А ещё солдаты болтают, что к русским посланы парламентёры с предложением почётного мира, а значит, скоро можно возвращаться по домам.

Нельзя сказать, чтобы Самсон Данилович пребывал у двери в бездействии. Его ум, не приученный к праздности, и тут продолжал трудиться.

Например, отыскалось решение касательно того, какую форму лучше придать модестину. На глаза профессору попалась шеренга выставленных на полке флаконов для будущих духов. Некоторые из них были оснащены кожаными грушами для опрыскивания. Чего ж лучше?

Сделать препарат жидким, налить в один из сих флаконов, а потом использовать, как удобнее – хоть подмешать в питьё, хоть прыснуть в лицо из распылителя. Должно подействовать!

А коли так, нечего попусту рассиживать в этой берлоге.

Самсона охватила жажда действия. Он не хотел дожидаться ночи, когда мародёры улягутся спать. Вдруг действительно нагрянут квартирьеры и реквизируют дворец под какой-нибудь штаб? Тогда застрянешь в темнице до скончания военных действий.

Нет уж, выбираться нужно как можно быстрей. Капитан говорил, что хочет съездить с «парнями» в какую-то церковь, где они припрятали целую груду золочёной утвари. Тогда-де вся добыча будет в сборе и можно приступать к делёжке. Значит, в доме останутся только Ля-Персьенн и – за дверью – часовой. Как с ними управиться, Фондорин уже придумал.

Чтоб не терять времени даром, не томиться бесплодным ожиданием, он исполнил ещё одно дело – оставил новый «теле-фон» Кире Ивановне. Сделать это было необходимо. Со дня, когда Самсон вверил Михайле Ломоносову первое звуковое письмо, многое переменилось. Важней всего было пояснить жене, что хоть «ключ» и в «фармацевте Великого Человека», но ни в коем случае нельзя подступаться к Анкру в одиночку, без поддержки могущественных сил. Тогда, в Ректориуме, профессор ещё не знал, как силён противник. Если Кира доберётся до первого тайника, а за ним и до второго, это будет означать, что Самсон Фондорин пал в бою и его дело предстоит продолжить жене. То есть вдове (он содрогнулся, мысленно произнеся это ужасное слово). Пусть так, но она должна быть во всеоружии.

Кира – самая умная женщина на свете. Она поймёт смысл, не очевидный для человека постороннего.

Как и в тот раз, профессор принял меры предосторожности.

Место для «секрета» он устроил, вскрыв одну из дубовых плашек пола. Вырезал на ней ножом буквы своего девиза, вставил обратно. Сверху пролил чернил, чтоб плашка бросалась в глаза. О существовании лаборатории знают только графиня и Кира. Первая легкомысленна и ненаблюдательна, ей в голову не придёт разглядывать паркет. Вторая наблюдательна, остра и к тому же будет знать, что муж где-то здесь оставил для неё весточку.

На случай, если чужой человек – слуга графини или кто-то из мародёров – всё же доберётся до тайника, Фондорин вновь оставил не один пузырёк, а четыре: в три других налил смертоносных ядов, ибо дело принимало слишком серьёзный оборот и миндальничать тут было нельзя. На кону судьба отечества.

Но, уже наполнив склянки отравой, Самсон заколебался. Мародёры – чёрт с ними, так выродкам и нужно. А если кто-то из своих? Скажем, решит Мари-Гри что-нибудь переделать в тайнике, запустит мастеровых, а те, по обыкновению русского человека без раздумий пить любую дрянь, похожую на спирт, возьмут, да и высосут роковой напиток? На эту оказию Фондорин приписал на каждой наклейке «яд». Француз не разберёт, а свой поостережётся.

Подкрасил растворы, чтоб вышли одинакового цвета. Не забыл капнуть испарителя. А для Киры, чтоб знала, в которой из бутылочек «теле-фон», пропитал каучуковую пробку эссенцией горького миндаля, её любимым ароматом. Остальным пробкам, спокойствия ради, Фондорин сообщил запахи, от которых у жены начиналась мигрень: ландышевый, розовый, лимонный.

За этими хлопотами профессор упустил момент, когда шайка покинула дворец. Выглянул через зеркало, видит: Капитана нет, дверь заперта на задвижку, а Персиянка спит на канапе.

Более удобного стечения обстоятельств могло и не представиться.

Быстро уложив в сак самое необходимое и вооружившись модестиновым флаконом, Фондорин тихонько открыл дверцу. Пригнувшись, вылез из камина.

Сердце отчаянно билось, но не от страха – от экспериментаторского волнения. Теория теорией, но всегда волнуешься, когда приходится испытывать новый препарат в действии.

Он на цыпочках приблизился к спящей женщине. Она свернулась на диванчике клубком, словно кошка. Вероятно, среднему мужчине подобная самка показалась бы чертовски соблазнительной. Её полные щёки были румяны, мясистые губы приоткрыты, зубы влажны и белы, выпяченный таз округл, однако профессор глядел на это примитивное, похотливое существо с отвращением (наверное, извинительным, если вспомнить, как сильно соседка истязала Самсона Даниловича своими криками и песнями). Поднеся опрыскиватель к самому лицу актёрки, он надавил на грушу.

Ля-Персьенн вдохнула, сморщила нос и захлопала неестественно длинными ресницами. Теоретически одного вдоха было достаточно, но на всякий случай Фондорин нажал ещё раз.

– Ап-чхи!

Красотка пробудилась и порывисто села, спустив ноги. Она смотрела на незнакомого человека снизу вверх испуганно, но не пыталась ни встать, ни крикнуть. Выражение лица было растерянным, из открытого рта вытекла слюна, но Персиянка её не вытерла.

– Поднимись.

Она вскочила, оказавшись на полголовы выше низенького профессора.

– Сядь.

Села.

Отлично. Теперь нужно было проверить, готова ли она совершить действие, на которое нипочём не согласилась бы по собственной воле.