Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр (читать книги без TXT, FB2) 📗

Завадская вздыхает.

— Вы хоть что-нибудь запомнили, из того, о чем я говорила? Вам надо больше читать. Ладно, послезавтра приходите часикам к двенадцати, мы попробуем кое-что вам подобрать. Ко мне должен зайти один любопытный тип. Некто Бортновский. Говорит, пришли интересные вещи из Москвы. А завтра я вас отведу на один салон, пообщаетесь с коллекционерами. Правда…

Завадская не успевает договорить, как почти одновременно с коротким стуком дверь в ее кабинет распахивается и на пороге появляется молодая женщина лет двадцати пяти. Среднего роста, стройная фигура, насмешливые серые глаза, темные волосы и короткая стрижка. Это может быть только внучка Завадской, причем внучка любимая. Кто еще имеет право так бесцеремонно врываться в кабинет?

Бросив мне вежливое «Bonjour, monsieur», женщина поворачивается к Завадской и спрашивает по-русски:

— Бабуль, я не помешала? Я подожду в приемной.

— Нет-нет, проходи. Это Алексей Соловьев, предприниматель из Москвы. Начинающий коллекционер, пока ничего не знает о картинах. А это моя внучка Вера. Она журналистка, вечно торопится, так что я радуюсь каждому ее приходу, как празднику.

Вера садится в кресло, и Завадская оценивающе смотрит на нас. У меня появляется смутное беспокойство, но я не успеваю ничего предпринять, так как хозяйка кабинета спокойно сообщает:

— Вы хорошо смотритесь вместе.

Я напряженно улыбаюсь, а Вера откровенно смеется. Вероятно, ее труднее смутить, а может, у нее просто больше опыта в общении с Завадской. Повернувшись ко мне, она успокаивающе говорит:

— Мое замужество — главная тема бабушкиных разговоров. Но вы не тревожьтесь.

— Это даже как-то обидно. Почему я не должен тревожиться? Сказали бы прямо, что я не в вашем вкусе.

Вера снова смеется.

— Могу сказать, если хотите. Вам же будет спокойней. Все хорошо, пока вы — теоретический претендент на руку и сердце. А если станете ухаживать за мной, то превратитесь в заклятого врага, который хочет увести любимую внучку. Все очень просто. Извините, я отвечу на звонок.

Вера достает из сумочки мобильный телефон и, коротко ответив по-французски: «Да, мсье Тьери. Хорошо, через полчаса», выключает его и встает.

— Извините, мне надо идти. Счастливо. Еще увидимся — я буду завтра на салоне, который устраивает бабушка. Она вас пригласила? Еще нет? Тогда я приглашаю. До встречи.

Итак, сегодня я пополнил свои знания о живописи и коллекционировании, и узнал совсем чуть-чуть по интересующему меня вопросу. Но это «чуть-чуть» стоит многого. Завадская может знать нечто важное о последних связях Лорана, и нужно помочь ей вспомнить это важное, не особенно напугав. Если эту женщину вообще можно напугать. А внучка у нее прелестная.

Завтрашнее утро сулит мне удовольствие знакомства с Бортновским, но сегодня я хочу бросить взгляд на магазин Лорана. Почему-то кажется, что это поможет мне понять суть происходящего, которая пока ускользает от меня.

Проехав с полчаса на автобусе с группой моих соседей по гостинице, схожу у Лувра.

Иду вдоль сада Тюильри, через Сену по мосту де ля Конкорд, по набережным Анатоля Франса и Вольтера, и вот она — рю де Лилль, недалеко от музея Орсэ. На поиски магазина Лорана уходит не больше десяти минут. Это обычный парижский антикварный магазин, довольно большой, с набором хорошо отреставрированной мебели и картинами на стенах.

Стоя у витрины, так увлекаюсь деталями большого лакированного китайского шкафа, инкрустрированного перламутром, что вздрагиваю от неожиданности, когда в глубине магазина из полумрака возникают несколько фигур. У входа сталкиваюсь с двумя молодыми людьми, которые несут завернутые в бумагу картины и массивную бронзовую фигуру. За ними выскакивает и пулей пролетает мимо меня жизнерадостного вида плотный бодряк, которого я мельком вижу в профиль, и ковыляет интеллигентного вида старик. Буркнув извинения, парни проходят мимо и вместе с толстяком усаживаются в машину. Старик машет им вслед рукой и поворачивается ко мне. Ему лет семьдесят-семьдесят пять. Чуть согнутая фигура, редкие седые волосы, растрепанные ветром, и выцветшие голубые глаза, в которых застыло немного удивленное выражение, какое бывает у многих стариков.

— Хотели что-нибудь приобрести в нашем магазине, мсье?

— Да, но только в том случае, если у вас есть русская живопись.

Мой собеседник погружается в размышления.

— Правду сказать, я и сам-то не очень знаю, что там есть в этом самом магазине. Я ведь не хозяин, а нечто вроде смотрителя. Впрочем, пройдите внутрь, посмотрите сами.

Пока я хожу вдоль стен и рассматриваю картины, которые не имеют никакого отношения к России и представляют для меня не больший интерес, чем сводки фондового рынка, старик терпеливо топчется в зале. Наконец я поворачиваюсь к нему.

— Абсолютно ничего такого, что могло бы приглянуться. А разве хозяина нет? Вероятно, у него нашлось бы что-нибудь интересное.

Старик разводит костлявые руки в стороны.

— Хозяин, простите, уже никогда здесь не появится. Исчез, знаете ли. Он был моим старым приятелем, мы давно дружили, и вот такая беда…

— Никогда не думал, что торговля антиквариатом относится к опасным профессиям.

Я стараюсь, чтобы мой тон не был слишком серьезным или заинтересованным, но старик меня толком не слушает. Он потерянно беседует с самим собой.

— Кто мог подумать, кто мог подумать… Он всегда был такой аккуратный в делах, и у него не было врагов. Я теперь живу в его квартире и присматриваю за магазином.

— А может быть, он по старости забыл дорогу домой, и сейчас находится в какой-нибудь лечебнице или доме престарелых?

Но смотритель, взмахнув руками, с негодованием отвергает мою излюбленную гипотезу.

— Что вы, он был в абсолютно ясном уме. Чудесная память, которой позавидовал бы молодой. В его жизни не было никаких проблем, тревог — только магазин, старинные вещи и картины.

— И еще клиенты, самые разные клиенты. У него были постоянные покупатели? Вы их знали?

Я тороплюсь с вопросами — пока старик погружен в свои переживания, он не сообразит, что наш разговор слишком напоминает допрос, а я совсем не похож на обычного покупателя. Смотритель автоматически отвечает:

— Я не слишком хорошо знал его дела. Я ведь не антиквар, просто мы с Лораном жили рядом. Это сейчас мне приходится по поручению его адвоката рассчитываться с клиентами, так сказать, закрывать дело. А покупатели у него были в основном из числа коллекционеров или состоятельных людей. В обшем, публика вполне приличная.

— Русские среди них были?

— До недавнего времени точно не было. Он сам мне говорил, что охотно пообщался бы со своими. И только с год назад Лоран познакомился с несколькими русскими. Вы их видели, они только что приезжали забрать несколько картин, которые выставляли у Лорана на продажу. Да вот, же они, снова приехали. Видно, забыли что-нибудь.

И старичок, бросив меня, торопливо шаркает навстречу клиентам. Знакомый «мерседес» с тремя пассажирами вновь останавливается у входа в магазин, и толстяк выскакивает из-за руля. Неторопливо поворачиваюсь к нему боком, но он и не обращает на меня особого внимания. Доверительно взяв старика под локоть и отведя его в сторону, он с нажимом говорит по-французски с заметным русским акцентом:

— Забыл сказать еще об одном. Если кто-нибудь станет спрашивать Лорана, что-нибудь предлагать — сообщите, пожалуйста, вот по этому телефону. У меня самого антикварный магазин. Нам не хотелось бы упускать возможных клиентов.

Смотритель открывает рот, чем приводит меня в отчаяние. Сейчас он по доброте душевной захочет нас познакомить, ляпнет, что я тоже русский, и завалит мне все дело. Но толстяк слишком нетерпелив, чтобы выслушивать всех стариков, которые хотят поделиться с ним своими соображениями. Он шагает к машине, напоследок окинув меня взглядом. И тут я впервые могу как следует увидеть его лицо.