Джин Грин — Неприкасаемый - Горпожакс Гривадий (библиотека электронных книг .txt) 📗
— Водки у нас не бывает, — сказала барменша. — А коньяк только за столиком.
— Порядочки! — гаркнул Джин и постучал пальцем по стойке. — Буду жаловаться! Дайте жалобную книгу.
Захохотал. Жалобная книга — вот смех. Книга иронии и жалости. И подпись: «Агент ЦРУ»…
— А вы, я погляжу, сатирик, — сказала барменша и, пригнувшись к нему, шепнула: — Тут, мальчик, между прочим, дружинники ходят.
— Она меня не любит, — сказал Джин, кивнув через плечо на танцующую Тоню.
— Эта девчонка? — барменша посмотрела на Тоню. — Очень даже ошибаетесь, молодой человек. Она вас любит безумно. Поверьте опыту.
— А вы меня любите? — в упор спросил Джин.
— Ох, чудак! — засмеялась барменша.
— Вы, русская женщина, Марфа Посадница из бара «Лира», отвечайте прямо — любите меня?
Сладостное чувство неудержимого скольжения к пропасти охватило Джина.
Подбежала Тоня, вспорхнула на табурет.
— Какие славные ребята! — воскликнула она. — Какие эрудиты! Какие джентльмены!
— А вдруг один из них шпион? — спросил Джин, посмотрев на нее исподлобья. Тоня расхохоталась.
— Шпион — это что-то полумифическое. Нечто вроде кентавра…
— А вдруг шпион? — упорствовал Джин. — Вдруг шпион или шпиономан? Шпиономан — это человек, который любит шпионов… Может быть, вы шпиономанка, Тоня?
— Марик, ты… — вдруг еле слышно выдохнула Тоня, — ты… улетаешь…
Она отвернулась. Барменша подбородком красноречиво показала Джину на нее: любит, мол, любит безумно.
«Сейчас объявлю всему залу, — подумал Джин, и тут же ужас охватил его с ног до головы. — Я пьян, дико пьян, я погибаю».
Он достал из кармана плоскую коробочку с отрезвляющими таблетками «алка-зельцер», бросил три таблетки в стакан с боржомом, размешал, выпил.
Через пять минут «алка-зельцер» подействовал. Голова стала пустой сферой, по которой изредка, словно пятнышки на экране радара, пробегали благоразумные мысли. Он посмотрел на часы.
— Тоня, мне пора.
Девушка молча сползла с табуретки и пошла к выходу.
Возле своего подъезда Тоня прижалась к стене, спряталась в тень. Джин ожесточенно докурил сигарету, загасил окурок каблуком.
— До свидания, Тоня. Прощайте.
— Ну поцелуйте меня хоть разочек, — жалобно сказала Тоня.
Джин прикоснулся запекшимися губами к ее мягким, теплым губам, и сразу разрушилась вся его самооборона. Он целовал ее в губы, в щеки, в глаза, в шею, сжимал ее в руках. Девушка слабо сопротивлялась, потом тихо вскрикнула:
— Пустите!
Джин опустил руки.
— Уходите! — прошептала Тоня. — Нет, стойте. Я хочу подарить вам на память одну вещь. Пойдемте.
Она открыла дверь и скользнула в подъезд. Джин шагнул за ней.
В лифте Тоня вжалась в угол, испуганными глазами исподлобья посмотрела на него, прошептала:
— Только больше не трогайте меня, пожалуйста.
— Хорошо, — хрипло проговорил Джин.
Она открыла дверь своим ключом, пропустила его вперед. Он прошел в темный коридор к слабо светящимся стеклянным дверям. Тоня зажгла свет, открыла стеклянные двери. Перед ним была обширная комната с высоким потолком. В бликах уличных огней и света из прихожей рисовались контуры старинной громоздкой мебели.
Девушка пробежала мимо него, схватила что-то на столе, вернулась, сунула ему в ладонь маленький твердый предмет и зашептала:
— Это мой старый друг. Любите его. А теперь уходите, уходите немедленно.
Он поднял этот предмет к свету и увидел маленького бронзового азиатского божка с забавной физиономией получеловека-полумопса. Он положил его в карман и прижал к себе девушку.
— Марк, мы сошли с ума, Марк…
— К дьяволу Марка.
Она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а он следил за движением теней на потолке, гладил ее волосы. Он был в полном отчаянии, он был готов заплакать, как мальчишка, потому что истекали последние, действительно последние минуты их близости. Самые сумасшедшие варианты спасения их любви мелькали в его голове, и вдруг он поймал на себе взгляд широкоскулого молодого блондина в круглых очках.
— Чей это портрет, Тоня?
— Это отец, — тихо ответила девушка. — Я его не знала. Он погиб в сорок пятом уже в Германии. Они с мамой были археологи. Этого твоего урода отец привез из древнего городища Алтын-Тепе, когда меня еще и в проекте не было. Мама и сейчас копается в этом Алтын-Тепе, каждый год в экспедициях.
Тоня подняла голову и вдруг засмеялась веселым, счастливым смехом.
— Ты мой любимый! — объявила она и ткнула Джина пальцем в грудь. — Итак, у меня есть любимый. Девушка, скажите, у вас есть любимый? Разумеется, есть. Вот он! — она снова ткнула его пальцем в грудь и прошептала прямо в ухо: — Трижды «ура».
— «We always kill the one we love…» — с еле скрытым отчаянием прочитал Джин из Оскара Уайльда.
— У тебя хорошее произношение, — сказала Тоня. — Что это?
— Это из Оскара Уайльда, — тихо сказал Джин.
— А, вспомнила! — воскликнула Тоня и начала читать веселым, звонким голосом, словно опровергающим смысл стиха:
Один жестокостью, другой — отравою похвал,
— Да, это так, — прошептал Джин.
Тоня задумалась на секунду и стала читать по-другому. Глаза ее загрустили:
— Хватит, сказал Джин. — Не читай дальше. Я люблю тебя.
Тоня читала еле слышно:
Часы «Роллекс» на руке Джина показывали 15.45. Три четверти часа оставалось до встречи Лота в бассейне «Москва». В последний раз шел Джин по московским бульварам.
На Тверском бульваре, прямо напротив бывшего дома Герцена, в котором ныне помещается Литературный институт имени Горького, он услышал чьи-то мелкие поспешные шаги за спиной, и чей-то знакомый голос негромко произнес по-русски:
— Одну минутку, молодой человек!..
Джин резко обернулся. Это был Тео Костецкий, он же — Брудерак. Тень иронической усмешки скользнула по губам Джина. Он не мог знать, что разговор с Костецким будет чуть ли не самым важным в его жизни и что с Тверского бульвара он уйдет другим человеком.
Костецкий жестом пригласил Грина присесть на пустую скамейку. Он тут же, волнуясь, брызгая слюной, зашептал:
— Мы знаем о вашем задании под Полтавой. Тот сейф, контейнер, вы должны отдать нам, мне… Мы вознаградим вас сверх всяких ваших ожиданий. Вы сами заполните чек, поставите сумму прописью…
— Я не знаю, о чем вы говорите, дядюшка Тео, — усмехнулся Джин, озираясь.
— Как поживает милая Катя? Давно из Готама?
Костецкий еще ближе придвинулся к Грину, зашептал еще горячей ему в ухо.
Лицо Грина передернулось, как от удара током. Это был момент истины. Момент прозрения.
— Но доказательства.. Доказательства!.. — воскликнул он
— Все доказательства вы получите в обмен на полтавский клад!..
Джин Грин вскочил и почти побежал по бульвару, шатаясь как пьяный.
Лот потянул майку через голову.
— Постой, Лот! — вдруг сказал Джин. — Что это у тебя за шрам под мышкой?
Они сидели в полупустой раздевалке. В бассейне «Москва» оказалось чересчур людно, и, поймав такси, Лот и Джин махнули на пляж в Серебряный бор. Лот кольнул Джина острым взглядом.
