Вместе с Россией - Иванов Егор (книги без сокращений txt) 📗
Но все затмил бал «драгоценных камней». Каждая модница заранее обменялась со своими знакомыми драгоценностями и превратилась в олицетворение того или другого камня. Туалет соответствовал цвету ее украшений.
Белые бриллианты одной маски соперничали с голубыми другой, синие сапфиры третьей и четвертой источали мириады голубых искр. Красные рубины затмевали своим огнем золотистые топазы на золотых парчовых платьях и контрастировали с холодным сине-зеленым светом бразильских изумрудов… Все это сверкало и искрилось в ярком свете электрических ламп, казалось особенно ослепительным рядом с черным сукном фраков и белизной крахмальных манишек кавалеров…
Его превосходительство, чрезвычайный и полномочный министр Франции при дворе императора Николая Второго Морис Палеолог, почтивший своим присутствием этот бал, самодовольно подумал, что холодный и туманный Петербург, который он только что покинул, чтобы обсудить с президентом детали его предстоящего визита в российскую столицу, лопнул бы от зависти, доведись ему хоть краем глаза увидеть всю эту роскошь и богатство. Но господину послу, когда он возвращался под утро домой, сделалось неуютно в обитом шелком лимузине. Он вспомнил, что ему поручено готовить новую европейскую войну, которая разрушит все это великолепие.
Палеолог не мог забыть, как, едва переодевшись из дорожного платья в визитку, он ринулся в Елисейский дворец к президенту Пуанкаре. Старая дружба, еще по лицею Людовика Великого, и доверительность отношений давали Палеологу право быть принятым по первому телефонному звонку. Необходимо было договориться о первую очередь о том, чтобы доклады посла министрам Французской республики не расходились с планами президента.
Личный секретарь Пуанкаре, даже не спрашивая патрона, пригласил господина министра прибыть в Елисейский дворец и любезно прислал за ним мотор. Лакей в галунах и позументах проводил Палеолога к высоким резным дверям кабинета Пуанкаре и поклонился. Посол вошел в зал, украшенный гобеленами и старинной драгоценной мебелью. С этой роскошью совсем не гармонировала простая и коренастая фигура месье президента.
Невзрачный человек с редкими волосами и щелочками бесцветных глаз на лице, посреди которого алел приплюснутый носик, вышел из-за инкрустированного черепахой и серебром стола навстречу другу и соратнику. Президента давно уже окрестили в народе прозвищем Пуанкаре-война за то, что всей своей государственной деятельностью, всей своей политикой он толкал страну к войне с Германией. Уроженец Лотарингии, этой восточной части Франции, на которую издавна зарились немцы, он упрямо готовил месть Германии за поражение Франции в 1870 году. Его поддерживали все правые парламентские группировки, как носителя идеи реванша, и продвигали этого адвоката сначала на министерские посты, затем, на пост премьер-министра, а теперь и в кресло президента республики.
— Мой дорогой Морис, как я рад тебя видеть! — зажурчала гладкая речь Пуанкаре.
— Дорогой Раймон! — возликовал Палеолог, видя, что его принимают не как чиновника, а как друга. — Я примчался по первому знаку!..
Друзья обнялись. Пуанкаре уселся на диван и сделал знак Палеологу занять место рядом в кресле.
— Чем дышит Петербург, господин посол? — приступил он к делу без лишних предисловий.
— Дышит парижской модой и ароматом французских духов, любуется фиалками из Ниццы, пьет французские вина… — пошутил посол.
— Слава богу, что денежки, которые мы зарабатываем на этих медведях, мы считаем сами, — ворчливо поддержал его Пуанкаре. — А что царь Романов? Готов ли он наконец отрабатывать полученные кредиты, схватив за хвост германского орла? Ведь в позапрошлом году, во время драки на Балканах, его военные отказались в нее ввязаться, ссылаясь на неготовность армии к большой войне…
— Они и сейчас говорят, что не готовы, Раймон, — перешел на серьезный тон Палеолог. — По их расчетам, русская армия полностью закончит перевооружение в 1917 году.
— Мы не можем ждать так долго! — категорически изрек президент. — Германия тогда слишком прочно осядет на Ближнем Востоке и отхватит у нас Северную Африку. Разве русские забыли о прыжке «Пантеры» в Агадир?
— В России не думают о том, какую угрозу германский флот и германские промышленники составляют французским интересам повсюду в мире. Петербург больше смотрит на Персию и Афганистан, противодействуя там Британии. Даже Турция его меньше волнует теперь… — Палеолог подумал, а затем продолжил: — По докладам моих информаторов, хорошо знающих настроения при дворе, царская семья и великие князья имеют множество интересов в Маньчжурии, их волнует Закавказье, примыкающее к Ирану и Турции. Но во всех этих районах их интересы сталкиваются с английскими. Вот почему нам трудно превратить Сердечное Согласие в крепкий Тройственный союз…
— И не надо, — прервал его Пуанкаре. — Совсем незачем устраивать сближение России и Англии до уровня тесной дружбы. Это совсем не в интересах Франции, поскольку может усилить Россию и повести ее к независимому курсу. Нам нужно от России только одно: чтобы миллионы ее солдат отвлекли германскую армию на Восток, пока мы изготовимся к наступлению на Берлин.
Помолчали. Посол переваривал услышанное.
— Я думаю, что война разразится весьма скоро, и мы должны к ней готовиться… — задумчиво сказал президент своему другу. Палеолог забеспокоился. Он вытер большим белым платком легкий пот, проступивший на лысине.
— В самом деле?.. А по какой причине?.. Каков будет предлог?.. И в какие сроки?.. Неужели всеобщая война?..
— Не спеши, мой друг! — улыбнулся президент. — Постараюсь ответить тебе на все вопросы, ответы к которым ты мог бы и сам, наверное, сформулировать, поскольку совсем не новичок в европейской политике…
Пуанкаре поведал другу, что в большой войне заинтересованы хозяева французской металлургии, объединенные в знаменитый «Комитэ де Форж». Они мечтают о возвращении Франции Эльзаса и Лотарингии, отнятых немцами в 1870 году. Палеолог и сам хорошо знал, какую роль в нагнетании военных настроений во Франции играли эти провинции. Но, кроме эмоций, за идеей реванша стояла еще огромная экономическая выгода, которую рассчитывали получить магнаты текстильной, металлургической индустрии, хозяева железных дорог, вернув Эльзас-Лотарингию.
Президент указал, что обстановка на Балканах, этой «пороховой бочке» Европы, остается крайне взрывоопасной. Австрийцы пытаются утвердиться в Боснии и Герцеговине, южные славяне кипят от ненависти. Их, как всегда, не очень умно поддерживает Россия. На российское правительство оказывает давление общественное мнение, которое весьма умело разжигают две дочери черногорского короля, жены русских великих князей.
— Между тем, — хмыкнул по-простонародному президент, — нам доподлинно известно, что сам черногорский князь Николай, на словах заискивая перед Романовыми и получая от России миллионы рублей субсидии ежегодно, проводит политику в пользу Австрии и Германии.
— Мне говорил об этом коллега в Петербурге, австро-венгерский посол граф Сапари, — заметил Палеолог.
— Далее, — не давая себя перебить, продолжал Пуанкаре. — По очень надежным каналам нам стало известно, что готовится покушение на эрцгерцога Франца-Фердинанда, которое может стать предлогом для столкновения Австро-Венгрии и Сербии. Разумеется, при желании такое столкновение всегда можно превратить в более широкий конфликт, если в данный конкретный момент это будет нам выгодно… Что же касается сроков, мой дорогой посол, то это известно только Судьбе. Мы лишь ее рабы, — скромно потупился президент.
Посол прекрасно понял, что некоторые сроки, касающиеся конфликта, уже известны его доброму другу, но Пуанкаре не хочет их называть, опасаясь сказать слишком многое опытному дипломату. Палеолог не стал допытываться, справедливо полагая, что президент и так доверил ему слишком много опасных тайн. Старый аналитик, привыкший лавировать среди пустых или ложно-многозначительных слов, отыскивая в них истинный смысл, посол решил про себя, что схватка великих держав воистину назрела и разразится, видимо, не позже нынешнего лета. Он подвинулся на кончик своего кресла, чтобы быть ближе к Пуанкаре, и искательно спросил его:
