Сафари в Ла-Пасе - де Вилье Жерар (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
– Вам известно, почему дон Федерико так старательно оберегает Хейнкеля?
Малко пожал плечами:
– Они оба нацисты. Не так ли?
– Не только поэтому. Клаус весьма незначительный нацист, в то время как Штурм – фигура важная. Но Хейнкель имел контакты с Мартином Борманом и много о нем знает. Кроме того, он тесно связан с неким «отцом Маски», американским священником, проживающим на авеню Камачо. Там прячется Борман. Клаус Хейнкель передал этому священнослужителю немало документов и денег, как говорится, на всякий случай. Без этого у него не было бы никакой возможности влиять на Штурма... если не считать протекции майора Гомеса...
– Гомес тоже нацист?
Моше Порат рассмеялся:
– Он? У него только одно на уме: деньги. С тех пор, как Клаус Хейнкель оказался в Боливии, он не перестает ему платить. И Гомес продолжает его прикрывать только потому, что у того еще водятся деньжата... Стоит получить оружие более мощное, чем жадность майора, и...
– Я действую в этом направлении. Но пока что успех невелик.
– Вам еще повезло, – заметил Моше Порат. – Обычно первое, с чего они начинают, – это прокалывание барабанных перепонок длинными деревянными спицами.
– Очень мило.
– Как думаете вы мне помочь?
– Прежде всего надо нанести удар по дону Федерико, – сказал Моше Порат. – Если удастся его запугать, он пойдет на попятную. Возможно, подтолкнет Хейнкеля на какую-нибудь глупость.
– У вас имеются на этот счет соображения?
– Давид и Самюэль прекрасно изучили Анды. Вот уже шесть лет, как они действуют в районе между Эквадором и Чили. Они кое-что придумали.
Круглое лицо майора Гомеса источало злобу. Он извлек мешавший ему кольт и положил на стол, на другом конце которого сидел Джек Кэмбелл.
– Надо убрать этого чертова «гринго», – повторил он. – Мы нахлебаемся неприятностей из-за него. Мне надо было бы его ликвидировать еще тогда, когда он был у нас в руках.
Джек Кэмбелл почесал свой похожий на ножку ванны нос и вздохнул:
– И плохо сделали бы, Уго. Я получил бы серьезный нагоняй от Вашингтона, который его прикрывает.
– А обо мне там не думают эти выбл?.. – проворчал Гомес. – Я им оказываю такие услуги! Сорок пять повстанцев уничтожены всего за одну неделю! Имеются отпечатки и все прочее... Еще немного, и от партизан в Боливии не останется и следа!
Джек Кэмбелл вздохнул второй раз:
– Уго, дружище, вам прекрасно известно, что большая часть этих людей – бедные крестьяне, которых фотографируют возле русского оружия, получаемого вами от нас. Последнего действительно важного повстанца, Гевару, вы убили три года назад. Да и то с нашей помощью...
Боливиец пробурчал что-то невнятное.
Кэмбелл не мог объяснить ему, что в глазах ЦРУ он был всего лишь никому не известным палачом из одной из банановых республик, что такой агент, как Малко, был для Планового отдела неизмеримо ценнее, поскольку майоров гомесов с помощью долларов можно наплодить сколько угодно, для чего достаточно взять склонного к жестокости офицера, дать ему вкусить власти и предоставить полную свободу действий... В то время как подлинные ИХ СИЯТЕЛЬСТВА не бегают по коридорам ЦРУ.
Не мог он ему объяснить и то, что ЦРУ может себе позволить блажь хотеть одновременно делать приятное и Боливии, и другим странам мира. Например, Франции или Голландии.
– Дайте мне его убрать, – настаивал Гомес. – Какой-нибудь несчастный случай...
– Нет. Он не опасен, поскольку не может выйти на Клауса Хейнкеля.
Недовольный своим зависимым положением, Гомес проговорил с затаенной угрозой в голосе:
– Это с моей стороны большое для вас одолжение, которое ставит передо мной кучу проблем.
Кэмбелл сразу оживился. Голос его стал теплее:
– Вы отличный парень, Уго. Я вам уже говорил, что вы сможете поехать в Штаты в любое удобное для вас время и за наш счет.
В интонации Кэмбелла майор уловил какую-то недоговоренность. Американец не был стопроцентным союзником. Он не желал терять свою власть из-за какого-то Клауса Хейнкеля.
– Тогда я займусь этой Лукресией, – сказал боливиец. – Без нее он ничего не сможет сделать. Джек Кэмбелл расплылся в улыбке.
– А это, дорогой мой Уго, – внутреннее дело Боливии. Тут у вас «карт-бланш».
И будто между прочим спросил:
– Кстати, что вы сделали с отпечатками пальцев Хейнкеля?
– Я их уничтожил. А что?
– Да так...
Кэмбелл был уверен, что боливиец наврал. Но надо было сделать ему приятное!
Увидев Лукресию в холле гостиницы «Ла-Пас», Малко почувствовал, что произошло нечто ужасное. Девушка вскочила и бросилась к нему навстречу. Глаза ее были красными от слез.
– Арестовали отца, – сказала она.
Значит, майор Гомес еще не сдавался! Малко сделал попытку успокоить Лукресию:
– Я уверен: они просто блефуют... Я сейчас же позвоню Кэмбеллу... Пусть вмешается!.. Твой отец где?
– Не знаю... Он сердечник... Если его станут пытать, он умрет.
Малко уже звонил. Кэмбелл был на месте. Едва Малко заговорил об отце Лукресии, как тот оборвал его:
– Это дело сугубо боливийское. Здесь я бессилен. Позвоните майору Гомесу.
Раздался частый гудок, и, ничего не успев сказать, Малко возвратился к Лукресии.
– Я совершил преступление, втянув тебя в это дело. Сию же минуту отправляюсь на площадь Мурильо к Гомесу и ему официально заявляю, что оставлю в покое этого Хейнкеля, если немедленно отпустят твоего отца. Поехали.
Покорно, словно робот, девушка последовала за ним, на ходу утирая слезы и шмыгая носом. Еще никогда Малко не видал ее в таком состоянии.
Одетые в форменные рубашки тайной полиции, «политического контроля», двое молодцов ехидно поглядывали на стоявшего перед ними почтенного сеньора. Никаких указаний на его счет у них не имелось, и посему они решили применить меры воздействия стандартные. За малейшее послабление майор Гомес давал нагоняй. Уютная вилла в квартале Мирафлорес была достаточно уединенной, и раздававшихся в ней криков слышать никто не мог.
Мебели в комнате было всего один табурет и старинная ванна на чугунных ножках.
Один из полицейских до отказа отвернул кран, а второй, скоморошествуя, учтиво склонился перед отцом Лукресии.
– Не соблаговолит ли ваша милость разоблачиться?
Люди Гомеса любили приправить свое гнусное дело испанской куртуазностью.
Не желая терять достоинства, задавая вопросы этим хлыщам, отец Лукресии разделся. Когда он остался совершенно голым, первый полицейский, ткнув ему пальцем в грудь, грозно произнес:
– Сеньор, ваше предательство запятнало честь Боливии.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Полицейские осклабились.
– Ваша милость сейчас нам сама все объяснит.
Схватив старика за руки, полицейские надели ему наручники и пихнули головой в ледяную воду. Один из них выругался, стряхивая с себя попавшие на него брызги. Отец Лукресии пытался не дышать как можно дольше. Когда же воздух в легких кончился, сделал попытку выпрямиться. Четыре тяжелых руки крепко держали его за плечи. Секунды шли. Один из негодяев следил за стрелкой хронометра. Заметив, что пузырьки воздуха больше не поднимаются из воды, старика подняли.
Несчастный отчаянно хватал воздух открытым ртом. Его тошнило.
Один из мучителей пустил ему в лицо струю табачного дыма. Старик закашлялся.
– Не решила ли еще ваша милость просветить нас относительно своей деятельности?
Отец Лукресии молчал. Он знал, что ему было бы достаточно назвать каких-нибудь два-три имени. Но этих людей тогда бы схватили и мучили бы до тех пор, пока они не признали бы за собой какого-нибудь «преступления». Так «политический контроль» обеспечивал себя работой. Заметив, что старик более или менее отдышался, полицейские снова ткнули его головой в ванну. На этот раз набрать воздуха он не успел. Легкие наполнились водой, и старик захлебнулся.
