Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович (серия книг .TXT) 📗
Вероника, пытаясь скрыть легкое замешательство, вызванное неурочным приходом Талызина, принялась наводить порядок на пузатом комоде.
Гость, сопровождаемый Сережей, подошел к зеркалу и стал рассматривать фотографию, прикрепленную над ним. Молодой мужчина в форме младшего лейтенанта глядел прямо, открыто.
– Мой муж, – сказала Вероника Николаевна, проследив взгляд Ивана. – С войны не вернулся, пропал без вести… – Голос ее дрогнул.
– Вы получили извещение?
– Нет.
– В таком случае… Знаете, всегда остается надежда…
– Он писал мне с фронта, писал часто, как только выдавалась свободная минутка, – горячо заговорила женщина. – И вдруг письма перестали приходить. Как отрезало…
– Надо сделать запрос.
Вероника Николаевна махнула рукой:
– Куда я только не писала! Столько запросов послала – числа нет. Всюду обращалась, куда только можно. Да и сейчас пишу, но ничего вразумительного в ответ не получаю.
– Война, страшное народное бедствие, – вздохнул Талызин. – Миллионы людей сдвинулись с мест, миллионы все еще, хотя наступил мир, находятся в движении, ее имеют постоянного адреса. Как говорится, вавилонское столпотворение…
– Я понимаю, – задумчиво произнесла Вероника Николаевна, – и надежды не теряю. Продолжаю делать запросы, и каждый день ожидаю вестей…
Агриппина Захаровна внесла в комнату закипевший чайник.
– Прошу к столу, Иван Александрович, – церемонно сказала она, улыбнувшись Талызину.
Вероника быстро разложила по тарелкам нехитрую закуску. Затем строго сказала мальчику, крутившемуся тут же:
– Сергей, пора в постель.
– Ну, мам… – протянул Сережа, готовый расплакаться.
– Никаких разговоров.
До того как на стол был водружен чайник, Талызин и Сережа успели познакомиться поближе. Мальчик показал гостю свою коллекцию марок, а Талызин починил барахлившую железную дорогу. Поэтому он счел необходимым вмешаться в разговор, грозивший перейти на повышенные тона.
– Вероника Николаевна, – произнес он, – пусть Сережа немного побудет с нами.
– Это в честь чего же?
– В честь открытия движения!
– Это как? – подняла брови Вероника Николаевна.
– Движение по железной дороге, – пояснил Талызин, кивнув на игрушечные вагончики.
– Разве что в честь открытия движения… Пятнадцать минут – и ни минутой больше. Слышишь, Сергей?
Сережа с криком «Ура!» взгромоздился на стул рядом с Талызиным.
Агриппина Захаровна начала раскладывать по блюдцам варенье.
– Крыжовник? – спросил Иван.
– Крыжовник, – подтвердила она. – Сами варили.
– А я собирать помогал, – вставил Сережа, погружая ложку с вареньем в чай.
Потом потолковали о текущих делах в институте и на курсах, причем Агриппина Захаровна обнаружила немалую осведомленность. Чувствовалось, мать и дочь дружны и понимают друг друга.
– А курсы-то нынче кое-кому оказались не под силу, – заметила Вероника. – Многие ребята, как говорится, складывают оружие. Уходят. В одной моей группе, например, меньше половины осталось.
– Дезертиры, – добавил Талызин, подливая себе чаю.
– Дезертиры не дезертиры, но мне это не нравится, – сказала Вероника. – Привыкла работать с полной нагрузкой.
– Что же делать? – вступила в разговор Агриппина Захаровна. – Насильно учить твой английский никого не заставишь.
– И не собираюсь никого заставлять. Студенты сами должны понимать: ведь лучше же знать два иностранных языка, чем один. Разве не так?
Сережа, тараща сонные глаза, переводил взгляд с одного на другого, сидел тихо, радуясь, что за разговором взрослые о нем забыли.
– Ну как ты, Ника, не понимаешь! – всплеснула руками Агриппина Захаровна. – Студентам и так достается, институт-то ведь нелегкий. А тут еще – второй язык иностранный. Сама ведь рассказывала, как тяжело приходится Ивану Александровичу, – кивнула она на Талызина.
– Ах, мама, разве в этом дело? – лицо Вероники зарозовело. – Главное, он же тянет, справляется. Правда?
Иван кивнул.
– Почему же другие не могут осилить? – пожала она плечами. – Просто не понимаю.
– Но вы забыли, Вероника, рассказать, что надумали сделать для привлечения народа на курсы, – напомнил Талызин.
– Очень просто. Обращусь к институтской общественности. Между прочим, я уже переговорила с комсоргом вашего курса. Активный такой парень. И, знаете, он очень заинтересовался моим контингентом.
Иван отодвинул чашку:
– Вы с Шустовым говорили?
– Ну да.
– И что он?
– Я же говорю – поддержку обещал.
– Поосторожнее с ним, – произнес Талызин, и что-то было в его голосе такое, что заставило женщин переглянуться.
– А что вы, собственно, имеете в виду? – насторожилась Агриппина Захаровна.
– Ну как вам сказать… Скользкий Шустов человек, – неопределенно ответил Иван Александрович.
– А может, у вас с Шустовым конфликт вышел? – спросила Вероника.
– Дело вовсе не в конфликте, – ответил Талызин, удивляясь ее проницательности.
– Ох, вижу, и впрямь трудно вам достается учеба, Иван Александрович, – вздохнув, подвела итог Агриппина Захаровна.
– Ничего, как-нибудь справлюсь, – улыбнулся Талызин. – В войну труднее приходилось.
– В войну всем ох как несладко пришлось, – вздохнула Агриппина Захаровна.
– Вы на каком фронте воевали? – спросила Вероника Николаевна.
– На разных довелось…
– Послушайте, – она перевела взгляд с Талызина на фотографию над зеркалом, – а может, вы его встречали?.. Там, на фронте…
Иван покачал головой.
– Конечно, я глупости говорю. Где там встретишь? В таком-то столпотворении…
Они допили чай в тяжелом молчании.
Талызин посмотрел на часы, поднялся и начал прощаться.
– Приходи к нам в гости, дядь Ваня, – попросил Сережа, влюбленно глядя на Талызина.
– И впрямь, захаживайте, Иван Александрович, на огонек, – по-прежнему церемонно произнесла Агриппина Захаровна. – А ты гостя проводи, – добавила она, обернувшись к дочери.
– Мама вас признала, – сказала Барановская, когда они вышли за палисадник. – А это редко с ней бывает.
Они не спеша шли по пустынной улице к остановке троллейбуса. Мимо прокатила машина с зеленым глазком, но Талызин сделал вид, что не замечает ее: финансы его находились в плачевном состоянии.
На остановке не было ни души. Они тихо переговаривались в ожидании троллейбуса, как старые, добрые знакомые.
– Какие у вас планы на каникулы? – спросила Барановская. – В дом отдыха поедете?
– Нет, останусь в Москве. Позанимаюсь немного по специальности. И потом, подработать думаю, стипендии не хватает.
– Где?
– На станции Сортировочной. Там грузчики требуются, я на днях справлялся. Платят неплохо. А заниматься в общежитии будет удобно, многие разъедутся на каникулы.
Вероника плотнее закуталась в платок.
– Иди домой, замерзнешь, – забеспокоился Талызин. Он сам не заметил, как перешел на «ты».
– Ничего, троллейбуса дождусь, – сказала Вероника.
– А как устроишься с питанием? – нарушила паузу Вероника Николаевна, тоже переходя на «ты». – Студенческая столовая ведь закрывается на каникулы.
– Тоже мне проблема! – беспечно махнул рукой Талызин. – Мало ли столовых в Москве. Да тут, кстати, один товарищ приглашал меня на домашние обеды, так что перебьемся. Послушай, а как уменьшительное от имени Вероника? Я думал – Вера, а мама зовет тебя Ника. Правильно как?
– Какая разница, лишь бы звали ласково.
Иван вдруг привлек ее за плечи и попытался поцеловать.
– Не нужно, – отстранилась Вероника.
– Я тебе не нравлюсь?
– Нравишься, – вздохнула она. – Я заметила тебя с первого дня, с первого занятия. Помнишь?
– Еще бы!
– Но я не могу… Я просто не могу… Неужели надо объяснять тебе?..
– Не надо.
Из-за поворота показался троллейбус.
– Мы увидимся, Ника?
– А почему бы нет? Заходи к нам. – Вероника улыбнулась на прощанье.
Всю долгую дорогу до общежития Талызин перебирал в памяти вечернее чаепитие у Барановских. Вспоминал каждое слово Вероники, каждый жест, затаенную печаль в глазах, фотографию строгого танкиста над зеркалом, Сережку, который несколько раз влезал ему на колени, и Агриппину Захаровну, смотревшую на него с материнской нежностью.
