Закон негодяев - Абдуллаев Чингиз Акифович (читать книги .TXT) 📗
– А про них я вообще не говорю. Там столько тысяч людей пострадало. Сколько смешанных семей было. Армяно-азербайджанских. Только мы здесь приняли сотни две семей. А сколько их распалось, даже не представляю.
– Батоно Автандил, вы умный человек. Неужели это никогда не кончится? Ведь все это безумие. Неужели люди будут по-прежнему так ненавидеть друг друга?
Выпитое вино било в голову, и он говорил больше обычного.
– Вы подумайте, во что превратился наш Кавказ. – Он так и сказал «наш». – Миллионы людей мучаются, страдают, бегут из своих домов. Тысячи убитых, десятки тысяч раненых. Миллионы беженцев. Почему? За что? Кто-нибудь за это ответит? Нам говорят – виноваты Ленин и Сталин, плохо границы нарезали в двадцатые годы. Но их уже шестьдесят лет нету. Хорошо, – поправился он, – Сталина нет всего сорок лет. А он до сих пор во всем виноват. Когда же это наконец кончится? Говорят, мы дикие, поэтому убиваем друг друга. Но в цивилизованной Англии, в Северной Ирландии, католики и протестанты столько лет убивают друг друга. У них тоже Сталин виноват? В Югославии, понятно, нашли виноватого. Иосип Броз Тито был там, диктатор. Когда все это кончится?
– Не знаю, – растерянно ответил Автандил, опираясь на перила, – ничего не знаю. Знаю только одно. Если ты любишь свой дом, это не значит, что ты должен сжечь дом соседа своего. Если любишь свой народ, это не значит, что все остальные народы дрянь. Вот у меня какая философия. Пошли пить чай, а то поговорим еще немного, и я плакать начну. У меня в Кутаиси сына убили во время гражданской войны, – он вдруг всхлипнул, – ты ведь даже не знаешь, какая это боль, какая рана! Мой мальчик погиб здесь, на своей земле, от рук такого же грузина. Что может быть страшнее?
Из сада слышались веселые голоса гостей.
– Иногда ночью его во сне вижу, – продолжал Автандил, – словно приходит ко мне и, как ты, спрашивает: за что? Почему, папа, мы, грузины, убивали друг друга? И я не знаю, что ему ответить. Такие у меня сны, дорогой. Вот почему я так радовался, когда ты вернул сына Давиду. Вот почему так принимаю тебя. Ты великое дело сделал, почти как ангел. А такие вещи не забываются. Если бы мне хоть кто-нибудь вернул моего сына...
Он вдруг, не сдержавшись, заплакал.
– Прости, дорогой, прости меня, – повторял Автандил, – никогда не плакал, а сегодня вот в первый раз. В первый раз с того дня, как потерял моего мальчика. Прости меня.
Дронго отвернулся. Бывают случаи, когда нужно просто молчать. Перед лицом такого горя становились мелкими и ничтожными все его заботы, вся продуманная операция с Шалвой Руруа, все их усилия против контрабандистов. Старик был прав: смерть во время гражданской войны – самое страшное бесчестье и горе. Ибо сыны народа гибнут от рук братьев своих. То как кара небес, словно проклинающих этот народ.
Они вернулись в сад, и никто даже не заметил их отсутствия. Лишь Тамара недовольно дернула плечами. Она понимала, что разговор шел и о ней. Но, увидев глаза Автандила, словно что-то поняла и ничего больше не спрашивала.
Домой они возвращались на рассвете в автомобиле Автандила. Тамара беспрерывно курила, не пытаясь что-либо сказать.
Уже у самой гостиницы Дронго спросил ее:
– Куда вас отвезти?
Она повернула наконец голову, взглянула на него, дернулась, словно собираясь сказать какую-то гадость, открыла рот и снова закрыла его.
– Куда хотите, – безразлично сказала женщина, – мне все равно.
– Тогда ко мне. – На этот раз она посмотрела на него более внимательно, но опять ничего не сказала.
В вестибюле, кроме двоих заспанных дежурных, никого не было. Они поднялись наверх в лифте, причем она все время стояла спиной к нему, словно Автандил, раскрывший ее тайну, сделал нечто неприличное. А Дронго невольно присутствовал при том.
В коридоре она шла первой, даже не оборачиваясь на идущего следом Дронго. Словно все давно было решено.
Несмотря на выпитое вино, он понимал, что в эту ночь все встало на свои места. Отар Пагава теперь будет знать, что Роберт Кроу друг самого премьера, и не посмеет больше здесь появиться. А Шалва Руруа получит информацию, что приехавший журналист действительно не имеет никакого отношения к напавшим на его катер бандитам.
Они вошли в номер, сохраняя молчание.
Ни слова не говоря, Тамара прошла в ванную комнату. Он сел в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Чудесное появление Автандила, конечно, избавило его от целого ряда проблем, но не приблизило к решению главной задачи. Он должен был узнать, кто именно напал на людей Руруа два дня назад. И кому выгодно захватить контроль над Батумским морским портом. На эти вопросы он по-прежнему не имел ответа.
Из ванной комнаты вышла Тамара. Она была по-прежнему в брючном костюме. Сумочку она аккуратно повесила на ручку двери. Он не удивился. Ожидать чего-то большего было бы глупо.
– Хотите вина? – спросил он у женщины.
– По-моему, мы выпили достаточно, – она смотрела ему прямо в глаза.
– Да, – вынужден был согласиться он, чувствуя, как гудит голова. Грузинские вина имели одну потрясающую особенность. Их можно было пить литрами, совершенно не испытывая при этом опьянения. И лишь затем вино, словно кузнечным молотом, било сначала по ногам, затем по рукам и, наконец, по голове злоупотреблявшего этим нежным благодатным напитком несчастного.
Он уже находился в первой стадии, когда ноги фактически отказали ему. Теперь кузнечный молот должен был ударить по рукам. Тамара была в лучшем положении. Во-первых, она столько не пила, во-вторых, она четко знала свою норму. Теперь ему приходилось даже опасаться, что женщина может захотеть остаться у него в номере. В таком состоянии он был явно не в форме и в лучшем случае мог заснуть у нее на плече.
Она, видимо, это почувствовала. Как, впрочем, любая женщина чувствует, когда мужчина страстно желает обладать ею, а когда равнодушен. Словно испускающий неведомые волны, мужчина-охотник притягивает к себе женщину каким-то особым запахом, состоянием, в котором он находится, словно его безумный хаотичный порыв имеет четкую форму энергетического коридора, в который попадает женщина и из которого она уже не может выбраться. Как, впрочем, и наоборот. Но в противном случае энергетические коридоры бывают не такой интенсивности и частоты.
Очевидно, женщинам не хватает этого безумия и хаотичности, когда чисто животные порывы заглушают все позывы разума. В сексуальности любого мужчины есть что-то от животного, дикое, необузданное, разрывающее душу чувство голода. Сексуальность женщины больше напоминает позывы земли, первые ростки весной, почки, набухающие на ветвях, распускающиеся листья. Она словно исполняет свой вечный долг, он отдается безумию.
Тамара сразу почувствовала его состояние.
– Кажется, вы действительно много выпили, – с некоторым сочувствием произнесла она, – вам лучше поспать.
– Да, – вынужден был согласиться он, к своему стыду, – мне действительно лучше поспать.
Молот начал бить уже по голове.
Она, ничего больше не сказав, забрала свою сумочку и вышла, громко хлопнув дверью. Он, как был в одежде, сразу свалился на постель.
Проснулся он утром следующего дня. Даже не открывая глаз, он почувствовал, что в комнате кто-то есть.
Когда он все-таки разжал веки, то обнаружил направленное на него дуло пистолета с надетым глушителем. Сидевший в кресле незнакомый мужчина весело улыбался ему.
Глава 18
Первую половину дня Борис Григорьевич Лазарев провел на заседании Государственной Думы. С приближением декабрьских выборов депутаты все чаще и охотнее высказывались, пытаясь четче обозначить свою позицию, заручившись поддержкой крупных партий, по списку которых можно было пройти в Думу, минуя изнурительные дебаты в одномандатных округах. Резко увеличилось число «державников», «патриотов». Настоящие патриоты России, и правые, и левые, оказались отброшенными этой безудержной толпой демагогов, моментально приспосабливающихся под новые веяния.
