Господин Никто - Райнов Богомил Николаев (онлайн книга без .TXT) 📗
Одна задача этого вечера выполнена, но это затрудняет выполнение второй. Надо во что бы то ни стало позвонить Мери Ламур, хотя те, внизу, наверняка еще караулят.
Включаю приемник и ловлю Монте-Карло — музыка звучит достаточно громко, чтобы за дверью мог ее слышать тот, кто захотел бы подслушивать. Зажигаю все имеющиеся в «студии» лампы — пусть эта иллюминация будет хорошо видна тому, кто вознамерится вести наблюдение с улицы. После всего этого бесшумно отпираю небольшую дверку на кухне, спускаюсь по запасной лестнице во двор, перелезаю через ограду в соседний двор и через черный ход и парадную дверь соседнего дома попадаю на противоположную улицу.
До Мадлены всего десять минут ходу. Достигнув площади, ныряю в соседнее еще не закрывшееся кафе и занимаю телефонную кабину. Набираю номер и через мгновенье слышу голос актрисы, только вместо ожидаемого пароля она произносит какое-то глупое «алло, кто это?».
— Мери, — спрашиваю, — все в порядке?
Вместо ответа звучит непонятное междометие.
— Мери, — настаиваю я, пытаясь напомнить ей пароль. — Все ли в порядке? Надо ли мне приходить завтра?
— Какое там завтра! — раздается наконец голос актрисы. — Приходи немедленно! Случилось нечто ужасное!
Я вешаю трубку и раздумываю еще с минуту.
При других обстоятельствах на подобное сомнительное приглашение следовало бы махнуть рукой. Но если принять во внимание, как Мери рассудительна…
Выскакиваю из кафе, окидываю беглым взглядом ночную улицу и мгновенно сворачиваю в первый переулок. Вокруг ни души. Однако видимость бывает обманчива. На всякий случай вхожу в дом, черный выход из которого мне хорошо знаком, и тоже на всякий случай проникаю в дом Димова тем же способом, каким выскользнул из своего, то есть через разделяющую дворы ограду.
На мой тихий стук тут же распахивается дверь, и передо мной возникает испуганное лицо Мери, которая именно неподдельностью испуга успокаивает меня.
— Что случилось? — спрашиваю, закрыв за собою дверь.
— Димов умер…
— От четырех таблеток?
— Не от таблеток… От хрустальной пепельницы…
Тут Мери внезапно всхлипывает, не столько от горя, сколько от нервного потрясения, с почти сухими глазами, которые глядят на меня с отчаянием, но и с какой-то смутной надеждой.
— А кто его ударил пепельницей? Ты, что ли?
Она молчит. Впрочем, ответ ясен.
— Где он?
Женщина взглядом указывает на дверь соседней комнаты. Вхожу, внутри темно. Она погасила свет, должно быть, в глупой надежде, что мрак сотрет случившееся и все пройдет, как дурной сон.
— Где выключатель?
— Возле двери.
Мои пальцы шарят по стене, щелкает выключатель. Димов лежит на полу возле большого полированного стола. Я склоняюсь над трупом. Смерть и в самом деле вызвана тяжелой хрустальной пепельницей, валяющейся рядом на ковре. Острый угол пепельницы глубоко врезался в правый висок. В момент, когда был брошен тяжелый предмет, Димов, видимо, инстинктивно откинул голову в сторону, уклоняясь от удара, и как раз поэтому удар оказался смертельным.
— Иди сюда и расскажи мне все, — говорю я, распрямляя спину.
Женщина продолжает стоять за дверью, потупя взор, словно боится взглянуть на труп.
— Хорошо, пойдем туда…
Все так же, с поникшей головой, Мери пересекает холл и приводит меня в одну из соседних комнат. Здесь стоит туалетный столик с большим зеркалом, а перед ним валяется разорванная и скомканная свадебная фата. Рассказ вроде бы уже и не нужен, за исключением разве кое-каких подробностей.
— Сказал, вернется поздно… — всхлипывая, начинает Мери, и я с трудом понимаю, что она говорит.
— Послушай, Мери, — прерываю я ее. — Ты должна понять, что сейчас не до слез. В нашем распоряжении считанные минуты. Если ты хочешь, чтоб я тебя спас, успокойся и расскажи вкратце и точно все, как было.
Мери глубоко вздыхает и, прижав руки к груди, пробует успокоиться.
— Сказал, что вернется поздно… а мне стало скучно, я вынула фату и надела ее…
— На кой черт понадобилось тебе надевать? — невольно вырывается у меня.
— Ну просто так… Представила себе, что я венчаюсь, только не в мэрии и не с Младеновым, а в огромной церкви, где играет музыка и… В общем, представила себе… Дома я была одна и не боялась, что меня кто-нибудь застанет: сразу, думаю, услышу, как только наружная дверь откроется. Стою я перед зеркалом с фатой на голове и вдруг вижу Димова… в зеркале… позади меня. И закричала от страха.
Мери закрывает глаза и умолкает на минуту.
— Потом разгорается скандал, как обычно, только еще страшнее, чем обычно. Для Тони, кричит, туалет приготовила или теперь уже перед другим выпяливаешься? Да ни перед кем, говорю, просто так я надела, шутки ради… Ага, шутки ради… А чего же ты закричала, увидев меня в зеркале? И куда это ты пропала сегодня ни свет ни заря? Даже не можешь рассвета дождаться — так тебе не терпится скорее уйти шляться! Да разве для тебя эта белая фата, для таких шлюх, как ты! И вдруг как кинется на меня, сорвал фату, разодрал ее в клочья и давай меня самыми грязными cловами обзывать. Прекрати, говорю, эти мерзости. Как не стыдно тебе, пожилому человеку?! Ах, мерзости, кричит, да? А про те мерзости, что вы с Тони болтали, уже забыла? Или за дурака меня принимаешь? Может, прокрутить пленку да напомнить? И тебя, говорит, следовало бы отправить к Тони, только не жди от меня такой милости. Ты у меня годами будешь мучиться. Можешь сказать тому, с кем вы разные там планы строите, что не видать ему моих денег. Завтра же, кричит, аннулирую завещание, а тебя представлю какому-нибудь сутенеру, ошивающемуся у рынка, может, хоть часть верну из того, что потрачено на тебя. А главное, заставлю тебя торговать собой прямо на тротуаре, потому что это и есть твое настоящее ремесло. Завтра же прогоню тебя туда и каждый день буду приходить смотреть, как ты и по виду все больше становишься похожей на шлюху, какой ты, по существу, всегда и была. Не раз вспомнишь о пожилом человеке, когда начнешь переходить от грузчика к мяснику. И еще кучу всяких гадостей наговорил, пока я не вышла из терпения. А тут уж выложила все: что он, негодяй и форменная старая развалина, по ночам тешится тем, что заставляет меня голой танцевать перед ним, а ведь я не деревяшка и не могу жить одними танцами. Настоящий, говорю, ты выжатый лимон, и хоть не одного, а пятерых убей, лучше от этого не станешь… Он вскочил, схватил стул — я прямо испугалась, что он разобьет мне голову, и тут, видно мне подвернулась пепельница… и…
— И ты разбила ему голову, — заканчиваю я, так как пауза становится слишком тягостной. — Найди мне перчатки Димова или лучше всего резиновые, если есть.
Мери поднимает глаза, полные недоумения, она, кажется, все еще не может прийти в себя, потом бросается в соседнюю комнату за перчатками.
— И тряпку какую-нибудь или полотенце! — кричу ей вслед.
Она приносит резиновые перчатки оранжевого цвета, в каких женщины обычно моют посуду, и зеленую косынку. Я иду к покойнику и, натянув перчатки, бысто обыскиваю его. Из всего найденного оставляю у себя только красную записную книжечку. Записная книжка убитого вещь опасная, поскольку она может служить неопровержимой уликой, но эта хранит столько данных и имен, что я никак не могу бросить ее на произвол судьбы.
Потом заменяю брелок и прячу скорпиона в свой карман.
Найденным в жилетном кармашке Димова секретным ключом отпираю его кабинет и здесь тоже произвожу обыск, но без особых результатов, так как многое из того, что я нахожу, мне уже знакомо.
Поднимаю валявшуюся на полу в холле пепельницу и возвращаюсь в комнату с зеркалом. В сущности, мне бы следовало просто-напросто уйти, предоставив женщину ее судьбе, но я не в силах так поступить.
— Утром, когда ты вернулась, тебя кто-нибудь видел? — спрашиваю.
— Портье меня видел.
— Это не очень хорошо. А потом ты выходила?
— Никуда не выходила.
— А к тебе или к Димову приходил кто-нибудь?
