Искатель. 1995. Выпуск №2 - Козлов Игорь Данилович (серия книг .txt) 📗

Одно из окон лаборатории было разбито. За шторами горел свет, слышались гудки зуммера.

Я отпер заднюю дверь и велел Дженис оставаться за порогом, пока я не позову ее. Она покачала головой и взяла меня за руку. Ей не хотелось отпускать меня.

В передней лицом к стене лежал Йокум. Вероятно, его перетащил сюда Шратт. У него не было времени даже накрыть труп простыней.

Шратт лежал в лаборатории, уткнувшись лицом в лужу крови. Его руки все еще сжимали мозг. Пальцы глубоко впились в мягкую серую массу — Шратт как будто боялся, что тот может вырваться и продолжить свое мерзкое существование. Рядом валялись осколки лабораторного сосуда. Стены и пол были забрызганы кровяной сывороткой.

Я поднял Шратта и отнес в спальню. Там мы вымыли его лицо и руки.

Восстановить события было нетрудно.

Когда Донован набросился на Дженис в Голливуд-хиллс, Шратт увидел на энцефалограмме такие же резкие отклонения, какие появились в момент смерти Йокума. Шратт понял, что мозг снова хочет кого-то убить.

Он воспользовался этим шансом: подбежал к сосуду и опрокинул его на пол.

Мозг тотчас отпустил Дженис и обрушил всю свою мощь на Шратта. Он убил его телепатическим сигналом, но, лишенный питательной смеси, через некоторое время задохнулся.

Лицо Шратта было почти белое, как у всех скончавшихся от инфаркта. Но, судя по его спокойным чертам, он умер быстро.

Стоя над телом Шратта, я вдруг почувствовал нестерпимую боль в висках — как будто голову сдавили железным обручем. Я видел, что Дженис открыла рот, но не слышал никаких звуков.

У меня задрожали ноги. Я протянул руки, и Дженис бросилась мне на помощь.

Я потерял сознание, прежде чем она успела подхватить меня под локти.

1 июня

Сегодня мне разрешили встать с постели. До обеда я сидел на скамейке в парке, Дженис сидела рядом и писала под мою диктовку.

Я решил послать письмо Хлое Бартон и перевести на ее имя секретный счет Донована. Думаю, она позаботится о старике Стернли и выполнит волю отца, желавшего помогать родственникам Хиндса в Рено и Сиэтле.

Дженис прочитала мне несколько странных газетных заметок.

Кирилл Хиндс, несколько месяцев назад приговоренный к смертной казни, был повешен. Однако во время приведения приговора в исполнение почему-то отказал механизм, опускавший помост под веревкой. Хиндса вернули в камеру, помост починили.

Во второй раз произошло то же самое. Механизм снова не сработал. Обнаружились какие-то неполадки в гидросистеме.

Согласно древнему закону, человека можно вешать только трижды, поэтому палач больше не мог рисковать. Он подставил под помост деревянную колодку и в нужный момент выбил ее ногой.

На этот раз Хиндс умер.

Я внимательно следил за Дженис, читавшей это сообщение. Она хмурилась и покусывала губы. Затем порвала газету на мелкие кусочки и улыбнулась.

Я знал, о чем она думала: неистребимая энергия Донована все еще блуждает в этом мире. Не он ли хотел спасти Хиндса от смерти?

Энергию нельзя уничтожить.

2 июня

Мой лечащий врач Хиггинс поздравил меня с выздоровлением и сказал, что я в любое время могу выписаться из больницы.

Хиггинс спросил, собираюсь ли я возвращаться на станцию Вашингтон. Услышав мой отрицательный ответ, он сел на стул и с расстроенным видом закурил. Я засмеялся и поинтересовался, чем он так обеспокоен.

Он вздохнул и еще раз предложил мне занять вакантное место в Конапахе, прежде принадлежавшее Шратту. Как он объяснил, компания не желает нанимать медика из другого штата.

Уверен, перед разговором со мной он успел посоветоваться с Дженис.

Я попросил дать мне время подумать, но решение у меня уже созрело. Я принял его предложение.

5 июня

Мы решили не брать с собой в Конапах ничего из нашего старого дома на станции Вашингтон. У индейцев был такой обычай: каждые семь лет сжигать свои вигвамы, чтобы не дать в них поселиться злым духам. Мы последуем их древнему примеру. Атмосфера несчастья слишком глубоко въелась в нашу обстановку, мы хотим обновления. Я имею в виду не только мебель.

10 июня

Завтра мы уезжаем. Перед отъездом я хочу избавиться от всех своих мыслей, касавшихся эксперимента с мозгом Донована.

Я доказал, что в определенных условиях ткани человеческого мозга могут продолжать жить и даже развиваться. Но важнее другое. В результате этих опытов я пришел к убеждению, что наука не в силах искусственным путем воспроизвести процесс развития человеческой мысли. Тут природа поставила нам барьеры, которые мы никогда не сможем преодолеть.

Наш мозг способен конструировать механические и электронные приборы, разрабатывать различные технологические процессы и даже концепции мироздания. Но мы не можем придумать искренность, дружбу, любовь. Чтобы творить добро, человечество должно сначала дорасти до этого понятия.

Человек может создавать лишь то, что заложено в нем. Вот и все.

Игорь Козлов

ЧЕРНАЯ КРОВЬ

В ночной тишине, пугая редких прохожих вспышками мигалки, «уазик» канареечного цвета летел к намеченной цели. В его салоне был полный джентльменский набор: следователь Иван Петрович Бобров, медэксперт Исаак Ильич Краковский, криминалист Воло-буев, дежурный оперативник Саша Махорин.

Правда, находился в этой компании один инородный элемент — студент-практикант Коля Ладушкин, который впервые участвовал в настоящем следствии и поэтому нетерпеливо ерзал на сиденье, возбужденно шмыгал носом, постоянно облизывал пересохшие губы.

— Ты, Коля, ведешь себя как наш героический исковый пес Тарзан, — усмехнувшись, сказал Махорин. — Тот тоже, когда на дело едет, от старания хвостом по полу стучит.

— А почему кинолога не взяли? — не уловив иронии, серьезно спросил Ладушкин.

— Да вроде на этот раз ни к чему, — пояснил оперативник. — Товарищи из райотдела сообщили — чистое самоубийство. Соблюдем формальности — и по хатам. Правильно я мыслю, Иван Петрович?

Следователь промолчал, недовольно цыкнул зубом. Из чего Махорин сделал вывод, что у «шефа» опять разболелся бок и лучше к нему не приставать.

А обстоятельства происшествия были такие. В воскресенье вечером, вернувшись с дачи, Клавдия Ивановна Арланова обнаружила на полу гостиной своего супруга — бывшего персонального пенсионера союзного значения, бывшего первого секретаря обкома КПСС Василия Сергеевича Арланова, с огнестрельной раной черепной коробки и зажатым в кулаке пистолетом системы «парабеллум».

Для начала Клавдия Ивановна хлопнулась в обморок, а потом, очнувшись, сразу позвонила в милицию, потому как «Скорую помощь» вызывать было бессмысленно.

«Уазик» вкатил в просторный «номенклатурный» двор, остановился у подъезда. Спецов, как положено, встречал участковый инспектор.

— Капитан Молодчий, — представился он. — Там, наверху, наши сыскари караулят. Понятых я уже подобрал.

— Молодец, — похвалил его следователь и направился к лифту. За ним последовала «вся королевская рать».

— Ты убиенного когда-нибудь видел? — обращаясь к Ладушкину, зловеще прошептал Махорин.

— Н-е-е, — тихо проблеял Коля.

— Тогда крепись, старик. Зрелище то еще…

На лестничной клетке у квартиры пострадавшего сразу стало тесно, милиция, понятые, оперативники… Ладушкин обратил внимание на женщину, сидящую в кресле, равнодушно глядевшую на всю эту толпу широко раскрытыми огромными глазами. Видимо, это была жена самоубийцы. Коля думал, что следователь обратится к ней, но Бобров сначала выслушал короткие четкие доклады представителей райотдела.

— Мы до вашего приезда ничего не трогали. Сами понимаете, случай не совсем ординарный.