Идеальная мишень - Абдуллаев Чингиз Акифович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Но ненависть – плохой советчик. Если я буду так нервничать, то ничего путного не придумаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Мне необходимо успокоиться. Необходимо взять себя в руки и продумать план действий. У меня есть только один козырь. Они не знают, что мне известен парижский адрес Сибиллы Дюверже, не знают, что перед смертью Игорь Ржевкин успел сказать мне: именно у нее можно найти Труфилова. Кочиевский убежден, что я пока ничего не знаю.
С другой стороны, кто-то третий успел подложить взрывчатку в машину Ржевкина. На засаду в Схетон наверняка отправились несколько людей Кочиевского. Я уверен: в Схетон за мной поехали двое. Тогда получается, что за мной следят не двое, а трое людей полковника. Значит, именно третий приехал к офису компании Ржевкина и установил в машине взрывное устройство? Я немного разбираюсь в таких вещах, хотя никогда не занимался диверсионной работой. На установку подобного устройства потребовалось две-три минуты. Нужно подключить взрывное устройство к системе зажигания, чтобы оно сработало в тот момент, когда машина тронется с места. Две-три минуты, не менее. Когда я вышел от Ржевкина и поймал такси, прошла минута, от силы полторы. К тому времени Ржевкин тоже успел выбежать из здания. Он наверняка смотрел на свою машину. Значит, у «третьего» времени в запасе не было. То есть он бы не успел управиться с автомобилем Ржевкина. Не говоря уже о том, что требовалось отключить систему сигнализации.
Но тогда выходит, что решение об устранении Ржевкина было принято Кочиевским еще до нашего разговора. Он справедливо рассудил, что не стоит оставлять в живых такого свидетеля. А может, бомбу подложили рано утром, когда Ржевкин только приехал на работу? Нет, не может быть – я сразу отметаю такой вариант. Кочиевский не пошел бы на подобный риск. Ржевкин мог уехать куда-нибудь по делам, мог просто выйти до нашей встречи и сесть в свою машину. И тогда наша встреча могла сорваться. Если я все правильно рассчитал, то убийца должен был приступить к установке взрывного устройства в тот момент, когда я вошел в офис. За мной никто не следил, это я проверял. Где находился Ржевкин, знал только Кочиевский. Ему было важно устранить опасного свидетеля только после моей с ним встречи. Так и случилось. Значит, третий «наблюдатель» существует.
Я расхаживаю по своему номеру. Глухая стена, что напротив моего окна, все больше раздражает. Раздражает как некий символ моих попыток вырваться из тупика, в котором я оказался. Значит, Кочиевский отправил за мной троих «наблюдателей». Троих. Двое из них сопровождают меня, непосредственно следуя за мной, а еще один находится на «подстраховке». Очень умный шаг. Вычислить третьего чрезвычайно сложно. Ведь он, в сущности, не следит за мной, появляется только в тех местах, которые ему указывает Кочиевский.
Тогда выходит, что именно этот третий, дождавшись моего ухода от Кребберса, убрал его. Почерк схожий. Дождался, когда я выйду, убрал ненужного свидетеля. Но не исключено, что я ошибаюсь. Возможно, что Кребберса убрали люди Хашимова. В любом случае это ничего не меняет. Главное, что третий существует. И он может появляться в самые неожиданные для меня моменты.
Кажется, Кочиевский рассчитал все, что можно было рассчитать, предусмотрел все возможные случайности. Не предусмотрел он только одного: спасения Хашимова и активности его людей в Москве, похитивших мою дочь. Но Кочиевский пока об этом не знает. Когда же узнает, перестанет мне доверять. Значит, у меня время до утра. На часах уже полночь, а я все еще хожу по комнате. Несколько шагов вперед, несколько шагов назад. Я снова и снова смотрю на часы. Широкомордый и его спутник, наверное, уже легли спать. Они сегодня поработали на славу, сделали все, что могли.
Хорошо, что в каждом приличном отеле имеется телефонный справочник. Я довольно быстро нахожу домашний номер мадемуазель Сибиллы Дюверже, проживающей на авеню генерала Леклерка. Запомнив телефон, я наконец принимаю решение. Нельзя терять ни минуты.
Я бесшумно одеваюсь. Эти мерзавцы, возможно, взяли номер за стенкой, возможно, сейчас прислушиваются... Осторожно прикрываю за собой дверь и спускаюсь по лестнице, стараясь не шуметь. Слава богу, никого не встречаю. Внизу сонный портье смотрит на меня с удивлением.
– Плохо себя чувствую, – объясняю я, – слишком душно. Пойду немного пройдусь.
Портье кивает – мол, понимает меня. Двери в парижских отелях запираются после двух-трех ночи. Правда, запираются символически, вы можете заявиться в любое время суток, и никто не удивится. Я выхожу на улицу. Над головой – стоящая на опорах линия метро. Хорошо, что не грохочет поезд, хотя время еще не очень позднее. С бульвара Гренель видна башня Монпарнаса. Я перебегаю на другую сторону, уворачиваясь от несущегося навстречу мотоциклиста, оглядываюсь. Кажется, за мной никто не вышел. Сворачиваю в боковую улочку. Еще раз сворачиваю. Карточка с номером у меня в руках, я обязан позвонить.
Первым делом я набираю парижский номер. Прости меня, мама, но я в первую очередь думаю об освобождении нашей Илзе. Жду недолго. Вскоре молодой голос говорит по-французски:
– Алло. Я вас слушаю. Кто вам нужен?
– Мне нужна мадемуазель Дюверже. – Я помню несколько французских фраз.
– Я вас слушаю.
– Простите, мадемуазель, вы говорите по-английски? – спрашиваю я.
– Немного. Кто это? Что вам нужно?
– Я друг мистера Труфилова.
– Кого? – удивляется мадемуазель – или делает вид, что удивляется.
– Я друг Дмитрия Труфилова. Мне нужно срочно с вами встретиться. У меня очень важное дело.
– Но я вас не знаю, мсье, – резонно возражает Сибилла. – Уже довольно поздно...
– Речь идет о его жизни, мадемуазель, – решительно перебиваю я собеседницу. – И о вашей тоже, – поспешно добавляю. – Только эти обстоятельства и заставили меня позвонить вам так поздно. Поймите меня, мадемуазель Дюверже.
– Я все понимаю, – отвечает Сибилла, – но все-таки уже слишком поздно. Давайте встретимся завтра утром.
– Необходимо встретиться сейчас, – заявляю я решительно. – Именно сейчас. Завтра может быть поздно.
– К чему такая спешка?.. – Сибилла явно колеблется, возможно, с кем-то советуется. – К чему такая спешка? – снова спрашивает она.
– У меня дело чрезвычайной важности, – настаиваю я.
– Хорошо, – наконец соглашается Сибилла. – Приезжайте прямо сейчас.
– Спасибо. Я буду у вас через пятнадцать минут.
После этого я быстро набираю номер наших московских соседей. Слава богу, что разница во времени всего два часа, так что еще не очень поздно. Трубку снимает наша соседка. Она знает мой голос.
– Зинаида Аркадьевна, добрый вечер. Вы уж извините, что я так поздно. Вы не могли бы позвать к телефону мою мать. Я никак не могу к ней дозвониться.
– Конечно-конечно, – говорит соседка. – У нас сегодня такое случилось... – Я в ужасе замираю. Неужели мать рассказала о похищении Илзе, несмотря на мой запрет? Тогда девочку могут не вернуть никогда. Если узнает милиция, все может рухнуть. – У нас сегодня кошка забралась в водосточную трубу, – продолжает соседка. – Хорошо, что ее вытащили оттуда пожарные.
– Да, – соглашаюсь я, утирая пот со лба, – конечно, это ужасно. Так вы можете ее позвать?
– Сейчас позову. – Соседка уходит к нам, а я снова утираю пот и чувствую, что у меня дрожат руки. Хорошо еще, что меня не донимает мой кашель.
Наконец трубку берет моя мама. Господи, сколько ей пришлось пережить. И сколько еще предстоит.
– Мама, это я, здравствуй, – говорю я.
– Здравствуй. – Она понимает, что нельзя упоминать об Илзе при соседях.
– Мама, у нас мало времени, – объясняю я. – Если завтра Илзе отпустят, ты должна сразу забрать ее и уехать к своей подруге. Ты помнишь, где живет твоя подруга, тетя Клава?
– Конечно, помню. – Мать действительно должна все помнить. Клава – младшая сестра хозяйки дома в сибирском селе Старые Галки. Когда мы там жили, мама с Клавой очень подружились и потом часто ездили друг к другу в гости: Клава к нам, а мама к ней, в Витебск. Витебск – это в Белоруссии, так что виза не нужна, достаточно взять билеты на поезд.
