Голубые ангелы - Абдуллаев Чингиз Акифович (электронная книга .txt) 📗
– Сдайте ваше оружие, – потребовал он официальным голосом, – вы арестованы за убийство.
– Конечно, – попытался улыбнуться Леживр, чувствуя, как ноют от напряжения скулы, – конечно, я арестован. Возьмите мой пистолет, пожалуйста.
Его освободили через два дня. С извинениями. Но его посольство, не разобравшись, в чем дело, все-таки послало донесение на Родину с просьбой принять надлежащие меры, дабы этот гражданин более не появлялся в Румынии, где он так лихо размахивал американским оружием, имея паспорт с канадским подданством.
Груз был найден у маяка: уложенный в контейнер, он был предназначен для отправки в Италию, и его уже готовилась принять на свой борт израильская яхта капитана Вильсона. Турецкие гангстеры, воспользовавшись халатностью работников порта, сумели под видом груза для Румынии провезти контейнер с наркотиками. А затем, договорившись с одним из чиновников, они включили этот небольшой контейнер в список грузов, предназначенных для продажи Израилю, с которым Румыния имела дипломатические и торговые отношения. Сделка была вовремя остановлена, и все участники этой дерзкой операции получили по заслугам и в Румынии, и в Турции.
А Анри Леживр, сдав свой паспорт, снова превратился в обычного человека и, хотя его отдых на побережье был окончательно испорчен, вернулся домой, ни о чем не сожалея. Он лишь послал телеграмму в Польшу, в Краков, на имя Адама Купцевича. Или Шарля Дюпре, как звали этого польского агента Интерпола в той дерзкой операции в Индонезии. Настоящее имя Шарля Дюпре он узнал только два года спустя, когда в Лондоне ему сообщили, что Дюпре жив. Жив, несмотря на тяжелые ранения и ампутацию обеих ног. В телеграмме, посланной в Краков, было всего три слова: «Дершовиц скончался. Гонсалес».
Вместо эпилога
После своих заграничных вояжей он возвращается обычно домой. И долго сидит один, прислушиваясь к тишине своей квартиры. А потом, спустя несколько дней, ему вдруг говорят, что он очень странно выглядит. И он тоже замечает, как постарел и поседел за время своей очередной «заграничной командировки». Никто и никогда не дает ему его лет. Люди утверждают, что ему сорок – сорок пять. Никто и не догадывается, что ему нет и тридцати. А может, это и хорошо, что не догадываются. Иначе было бы слишком много вопросов, назойливого внимания, ненужных догадок, которых он более всего хотел бы избежать.
Жизнь входит в привычную колею. Спокойная, повседневная работа служащего, восьмичасовой рабочий день, дежурные улыбки, дежурные слова, дежурные рукопожатия, взгляды. Но иногда в ночной темноте раздается пронзительный телефонный звонок, и жизнь снова резко меняется. Словно этот звонок – первый выстрел в очередной небольшой войне, которые так часто вспыхивают на нашей маленькой планете.
О своей «командировке» в Индонезию он старается не вспоминать. Только тогда, когда грудь начинает болеть особенно сильно, память возвращает ему страницы прошлого. Но со временем, очевидно, забудет и это, потому что жизнь продолжается и новые впечатления ложатся на старые, постепенно стирая их.
И все же… иногда, беседуя с кем-то, он вдруг замолкает на полуслове – словно бы раздумывает над сказанным, и даже тень набегает на его лицо. Но он быстро спохватывается, к тому же на это никто не обращает внимания. Ведь проблем и так хватает. В конце концов, у каждого они свои.
