Секретный пилигрим - ле Карре Джон (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Казалось, он старался внушить мне, что Мария любила свое европейское имя. То было не американское имя, сказал он. Европейское.
– В моем доме находились и другие женщины, но Мария была единственным ребенком, и я любил ее. Она была гораздо красивей, чем я ее себе представлял. Но будь она уродливой и менее изящной, я бы любил ее не меньше. – Его голос вдруг окреп, и мне послышалось в нем предупреждение. – Так я не любил ни одну женщину, ни одного мужчину или ребенка. Можно сказать, что, за исключением моей матери, Мария была единственной женщиной, которую я любил чистой любовью. – Он пристально смотрел на меня в темноте, будто ожидая, что я усомнюсь в его любви. Но, подпав под его чары, я ни в чем не сомневался и забыл обо всем, что касалось меня самого, забыл даже о смерти своей матери. Он заполонил меня целиком.
– Стоит только принять невероятную концепцию бога, как начинаешь понимать, что истинная любовь не допускает отказа. Пожалуй, только грешник может по-настоящему понять это. Только грешник представляет, насколько беспредельно всепрощение господа.
Я кивнул с умным видом. Я подумал о полковнике Ежи. Мне было непонятно, зачем Хансену нужно было доказывать, что он не мог отказаться от дочери. И почему, когда он говорил о ней, его беспокоила собственная греховность.
– В тот вечер, когда я ехал домой из храма, в кампонге, несмотря на сухой сезон, дети меня не поджидали. Я был разочарован, потому что в тот день у нас была интересная находка, и я хотел рассказать о ней Марии. Должно быть, у них какой-то школьный праздник, но я не мог вспомнить какой. Я поднялся вверх по дороге к своему дому и позвал ее. Во дворе никого не оказалось. Сторожка была пуста. Под навесом стояли порожние кастрюли. Я снова позвал Марию, потом жену. Потом кого-нибудь. Но никто не отозвался. Я вернулся в деревню. Я пошел в дом одной из подруг Марии, затем еще в один и в другой и все звал Марию. Исчезли даже свиньи и куры. Я искал следы крови, признаки боя. Ничего не нашел. Но обнаружил следы, ведущие в джунгли. Я вернулся к себе, взял лопату и закопал свой передатчик в лесу точно посредине между двух высоких деревьев, стоявших в направлении с востока на запад, и рядом со старым муравейником, по форме напоминавшим человека. Мне была ненавистна моя работа, вся эта ложь, что я посылал вам и американцам. До сих пор ее ненавижу. Я вернулся в дом, откопал шифровальные таблицы и приемник и уничтожил их. Я сделал это с радостью. Они тоже мне были ненавистны. Я надел ботинки и набил рюкзак продовольствием на неделю. Я трижды выстрелил из пистолета в мотор джипа, чтобы вывести его из строя, и пошел по следам в джунгли. Джип был оскорбителен для меня, потому что купили его вы.
Хансен в одиночку отправился на поиски красных кхмеров. Другие бы на его месте, не будучи даже западными шпионами, едва ли решились на это, даже если бы их жены и дочери стали заложницами. Хансен был не таков. Им владела одна мысль, и, будучи человеком упорным, он поступал сообразно ей.
– Я не мог позволить себе забыть милость господню, – сказал он. На случай, если я не понял, он пояснил, что спасение девочки было спасением его бессмертной души.
Я спросил, как долго он шел. Он не знал. Во-первых, он шел по ночам, а днем отдыхал. Однако дневной свет терзал его и постепенно, вопреки правилам джунглей, стал гнать его вперед. Пробираясь сквозь лес, он вспоминал эпизоды из жизни Марии начиная с той ночи, когда он принял ее из чрева матери, перерезал пуповину при помощи ритуального бамбукового ножа и велел помогавшим ему женщинам подать воды, чтобы обмыть девочку; затем в качестве священника и отца он окрестил ее водой, назвав Марией в честь своей матери и матери Христа.
Он вспоминал ночи, когда она спала у него на руках или в тростниковой кроватке у его ног. Он видел ее при свете камина у материнской груди. Он казнил себя за ужасные годы разлуки, прожитые в Джакарте и во время подготовки в Англии. Он казнился за всю фальшь работы в Службе, за свою слабость, за то, что он назвал предательством по отношению к Азии. Он имел в виду наведение на цель американских бомбардировщиков.
Он снова переживал часы, которые провел с ней, рассказывая ей сказки или убаюкивая ее английскими и голландскими песенками. Он думал только о своей любви к ней, о том, как она ему нужна и как ей нужен он.
Он шел по этим следам, потому что других не было. Теперь он знал, что произошло. Такое случалось с другими кампонгами, но ни разу у них в округе. Партизаны окружали кампонг ночью и ждали до рассвета, когда все трудоспособное население уходило на поля. Они брали сначала их, потом прокрадывались в деревню и брали стариков и детей, а затем скот. Таким образом они пополняли запасы продовольствия и свои ряды. Они торопились, иначе разграбили бы дома, и, пока их не обнаружили, хотели вернуться в джунгли. Вскоре при свете полной луны Хансен натолкнулся на первые ужасные доказательства своей правоты: обнаженные тела старого торговца и его жены со связанными за спиной руками. Может, они не поспевали за всеми? Или были слишком уродливы? Или стали перечить?
Хансен зашагал быстрее. Он благодарил бога, что Мария имела совершенно азиатский облик. Как правило, у детей от смешанных браков любой азиат легко различит признаки европейской крови. Хансен же, хоть и гигантского роста, был смуглый и стройный, и каким-то образом с помощью своей азиатской души он ухитрился произвести на свет девочку-азиатку.
На следующую ночь еще один труп лежал у тропы, и Хансен со страхом приблизился к нему. То была Онг Сай, любившая поспорить директриса школы. Ее рот был широко раскрыт. Пристрелили, когда стала возражать, определил Хансен и, взволнованный, прибавил шагу. В поисках Марии – его чистой любви, земной матери, каковой была его дочь, единственная хранительница его милости.
Он пытался представить, кого он преследовал. Скромных мальчишек, стучавших по ночам в двери с просьбой дать немного риса для партизан? Профессионалов с мрачно стиснутыми челюстями, принимавших улыбку азиата за признак западного разложения? Были еще, вспоминал он, эти ненормальные: шайки бездомных мародеров, сбивавшихся в кучи по необходимости и представлявших собой скорее преступников, чем партизан. Однако в группе, которая шла впереди, он распознал признаки дисциплины. Менее организованная банда задержалась бы, чтобы разграбить деревню. Они бы разбили лагерь, чтобы поесть и отпраздновать победу. Утром, после того как Хансен обнаружил Онг Сай, он особенно тщательно замаскировался, укладываясь спать.
– У меня было предчувствие, – сказал он.
В джунглях рискованно игнорировать предчувствие. Он забрался в самую чащу кустов и измазал себя грязью. Он спал, держа револьвер в руке. Он проснулся под вечер от запаха дыма и пронзительного крика. Когда он открыл глаза, то увидел направленные прямо на него стволы нескольких автоматов.
Он говорил о цепях. Партизаны джунглей, наученные идти налегке, таща на себе десятки пар наручников сотни километров, – как это могло случиться? Он все еще не понимал. И все же кто-то нес его на себе, кто-то расчистил поляну, вбил в землю кол посредине и вдел в него несколько металлических колец; затем к двенадцати металлическим кольцам пристегнули двенадцать цепей с двенадцатью особо важными пленниками, выставленными под дождь, на жару, холод, во мрак. Хансен описал устройство цепей. Для этого он перешел на французский. Наверное, решил я, он ищет защиту в другом языке: “…общая цепь, на которую были нанизаны кандалы… кандалы были надеты на ногу… меня поставили в конец цепи, потому что не проходила моя слишком широкая лодыжка…”
Я посмотрел на девочку. Она лежала, если это только было возможно, еще более неподвижно, чем прежде. Она или умерла, или находилась в трансе. Я понял, что Хансен, жалея ее, что-то от нее скрывал.
Днем, продолжал он по-французски, с ног снимали кандалы, позволяя нам встать на колени или даже отползти в сторону, хоть и недалеко, потому что мы оставались привязанными к колу и были соединены друг с другом. Только ночью, когда цепи прикреплялись к тяжелым шестам, расположенным по кругу, мы могли вытянуться во весь рост. Наличие цепей определялось количеством особо важных пленников, представлявших исключительно деревенскую буржуазию, пояснил он. Он узнал двух старейшин и костлявую сорокалетнюю вдову по имени Ра, пользовавшуюся репутацией провидицы. Здесь были и три торговца рисом братья Лю, известные своей скупостью, один из которых, кажется, был мертв, потому что лежал, свернувшись вокруг цепей, как ежик без игл. Лишь услышав, как он всхлипывает, можно было понять, что он жив.
