Милосердные сестры - Палмер Майкл (книги онлайн полные TXT) 📗

Майкл Палмер

Милосердные сестры

Посвящаю с любовью моим сыновьям, Мэтью и Дэниэлю, и моим родителям.

Пролог

– Все хорошо, мама, все хорошо... я здесь...

Тонкие пальцы тянутся к больничной накрахмаленной простыне. Медленно они касаются белой отекшей руки, стянутой лейкопластырем и кожаным ремнем.

Больная, чьи руки и ноги скованы подобным образом, лежит и, не мигая, смотрит на потолок с обсыпавшейся штукатуркой. Ритмичное опускание и поднятие простыни у груди, движение языка, облизывающего пересохшие губы – единственные признаки жизни, теплящейся в ней. Беспорядочно разметавшиеся черные волосы с обильной сединой обрамляют лицо больной, которое, видимо, когда-то было прекрасным.

Теперь же кожа плотно обтянула ее кости, и темные круги боли затеняют ее глаза. И хотя женщине можно легко дать лет шестьдесят пять, на самом деле она только пять месяцев назад справила свое сорокапятилетие – и именно в этот день был поставлен диагноз ее неизлечимой болезни.

Возле ее кровати с медными украшениями сидит юная девушка, сжимая пальцы и отвернув лицо, по которому катятся слезы. На ней тяжелое темно-синее пальто и зимние сапоги, с которых стекает тающий снег, образуя на линолеуме пола небольшую лужу.

Прошло пять беззвучных минут; в напряженной тишине настолько тихо, что слышно, как в других палатах кашляют и ворочаются больные. Наконец девушка снимает пальто, подвигает стул поближе к изголовью кровати и снова говорит:

– Мама, ты меня слышишь? Тебе по-прежнему так же больно? Мама, ответь, пожалуйста. Скажи, чем я могу тебе помочь?

Прошла целая минута, прежде чем женщина ответила. Ее голос, мягкий и хриплый, заполняет комнату:

– Убей меня! Ради Бога, пожалуйста, убей меня!

– Мама! Прекрати! Ты не понимаешь, что говоришь. Я позову сестру. Она даст тебе что-нибудь.

– Нет, дочка. Это не поможет. Лекарства мне дают, но боль вот уже много дней не проходит. Ты можешь мне помочь. Ты должна мне помочь.

Пятнадцатилетняя девушка, впервые испытывающая столь сильное потрясение, в испуге посмотрела на капельницу, из которой прозрачная жидкость сочилась в руку матери. Она встала и сделала несколько нерешительных шагов к двери, но возобновившиеся стенания женщины заставили ее остановиться.

Поспешно она вернулась назад и встала в двух шагах от кровати. Из коридора донесся чей-то стон агонии. За ним второй. Девушка закрыла глаза и стиснула зубы, стараясь подавить в себе растущую ненависть к этому месту.

– Пожалуйста, подойди, – прозвучал умоляющий голос матери. – Помоги избавиться от этой боли. Только ты можешь сделать это. Подушкой, дитя мое. Просто положи ее на лицо и крепко нажми. Все произойдет очень быстро.

– Мама, я...

– Прошу тебя! Я люблю тебя. Если ты меня тоже любишь, ты не допустишь, чтобы я так страдала. Все говорят, что я безнадежна... Не допускай новых страданий твоей мамы...

– Я... я люблю тебя, мама. Я люблю тебя.

Повторяя шепотом эти слова, девушка осторожно приподняла голову матери и вытащила из-под нее тонкую жесткую подушку.

– Я люблю тебя, мама, – продолжала твердить, она, кладя на худое, измученное страданиями лицо подушку и со всей силой надавливая на нее. Она заставила себя вспомнить те счастливые дни, от которых веяло таким теплом... долгие прогулки весной... как они вместе готовили пироги... дымящиеся чашки с горячим шоколадом в зимние вечера...

Тело девушки было худым и легким; в нем еще только угадывались первые признаки женщины. Пытаясь усилить давление, она вцепилась в края наволочки и уперлась в подушку коленями, навалившись на нее всей тяжестью своего тела... как их трясло по дороге к озеру... пикники у самого края воды... гонки на плотах...

Движение под простыней слабело с каждой секундой и, наконец, замерло.

Рыдания девушки слились с шумом дождя, барабанящего в окно; она осталась лежать на кровати, не заметив вырванного клочка наволочки, зажатого в ее руке.

Спустя полчаса она поднялась, положила подушку на место и поцеловала в губы мертвую мать. Затем повернулась и решительно направилась по коридору больницы навстречу промозглому зимнему вечеру.

Было семнадцатое февраля. Шел 1932 год.

Глава I

БОСТОН

1 октября

Утреннее солнце ворвалось в комнату прежде, чем из радиочасов раздались первые аккорды. Дэвид Шелтон, не открывая глаз, несколько секунд слушал, потом сказал себе, что это, должно быть, Вивальди и его "Времена года", скорее всего – концерт "Лето". Много лет подряд каждое утро он играл в эту игру. Однако дни, когда ему удавалось правильно угадать музыкальное произведение, выпадали не так уж часто, чтобы ими можно было скромно погордиться.

Спокойный мужской голос, подобранный на радиостанции под стать раннему утру, сообщил, что исполнялась симфония Гайдна. Дэвид улыбнулся, поздравив себя. Правильно угадан континент, даже век.

Он повернул голову к окну и чуть-чуть разомкнул веки, готовясь к следующей игре на отгадывание по заведенному им сценарию. Сквозь полуприкрытые веки проникал радужный свет.

– Никаких шансов, – произнес он, жмуря глаза так, чтобы солнечные блики заиграли и заискрились.

– Что ты сказал? – сонно спросила женщина, всем телом прижимаясь к нему.

– Прекрасный осенний день. Пятьдесят, нет, пятьдесят пять градусов тепла по Фаренгейту. Ни облачка.

Дэвид открыл глаза, убедился в правоте своего предсказания и, перекатившись на другой бок, просунул руку под гладкую спину женщины.

– Со счастливым октябрем, – сказал он, целуя ее в лоб и одновременно гладя другой рукой ее шею и грудь.

Дэвид смотрел на лицо просыпающейся подруги, не переставая восхищаться ее безукоризненной красотой. Черные, как смоль, волосы. Острые скулы. Полный чувственный рот. Лорен Николс по всем стандартам была сногсшибательной женщиной. Даже в шесть часов утра. На мгновение в его воображении мелькнуло другое женское лицо. Джинни тоже всегда выглядела по-своему прекрасной по утрам. Образ ее, однако, улетучился, когда его пальцы коснулись упругого живота Лорен и принялись мягко массировать небольшой бугорок под волосами.

– Повернись, Дэвид, я займусь твоей спиной, – произнесла Лорен, резко приподнимаясь.

Разочарование отразилось на его лице, но оно мгновенно сменилось широкой улыбкой.

– Желание леди – закон, – пропел он, снова переворачиваясь и поудобнее укладывая подушку под голову. – Ночь прошла просто чудесно, – добавил он, чувствуя, как начинают расслабляться мускулы шеи под ее пальцами. – Знаешь, Николс, ты нечто!

Так, чтобы Дэвид не заметил, Лорен улыбнулась улыбкой взрослого человека, пытающегося разделить молодой энтузиазм подростка.

– Дэвид, – сказала она, усиливая давление пальцев. – Ты не считаешь, что тебе нужно подстричься, а то на следующей неделе Артистическое общество устраивает обед с танцами.

Он резко перевернулся на спину, уставившись на нее со смешанным чувством смущения и тревоги.

– Какое отношение мои волосы имеют к нашим занятиям любовью?

– Дорогой, извини, – горячо произнесла она. – Пожалуйста. У меня голова идет кругом от массы дел, которые нужно сегодня переделать. Мне тоже было очень приятно. Честно.

– Очень приятно. В самом деле? – спросил Дэвид, снова начиная испытывать восторг.

– Ты все, еще чертовски зажат, доктор, но с каждым разом напряжение спадает. Прошлая ночь определенно была самой лучшей.

Самой лучшей. Дэвид наклонил голову, размышляя над ее словами. Прогресс налицо, но до совершенства еще далеко. Большего он не вправе требовать, решил он. И, конечно, за те шесть месяцев, что они знакомы, прогресс налицо.

Их совместная жизнь напоминала аттракцион "русские горки" – и совершенно не походила на спокойные, размеренные годы с Джинни. Вместе с тем их разногласия не были непреодолимыми – ее рассудочные друзья, его цинизм, различные требования их карьеры. По мере того, как возникал и проходил очередной кризис их романа, Дэвид ощущал, что отношения между ними становятся все крепче и крепче. И хотя кое от чего ему хотелось бы избавиться, он все же благодарил судьбу за то, что снова почувствовал вкус к жизни.