Декстер мёртв - Линдсей Джеффри (е книги txt) 📗

Джеффри Линдсей

Декстер мертв

Роман

Глава 1

Все не должно было закончиться вот так…

Сначала как по плану: блеск стали, град выстрелов, хор стонов и мучительные вздохи сливаются с отдаленным воем сирен. Трагичная концовка с грудой трупов; тщетная попытка пойти наперекор неизбежному с щепоткой предательства. Классика жанра. А потом – смертельный удар; мгновение, исполненное муки, последний вздох о несодеянном… и занавес. Вот он, превосходный конец для жизни, полной сладостного греха.

…А что теперь?…

Декстер гниет в тюрьме; оскорбленный, оклеветанный и обвиненный в злодействах, которых он не совершал. На этот раз. Случилось тройное убийство, а Декстер чист, как первый снег, – или скорее песок на Южном пляже. Но, говоря по правде, на этом пляже ничто не чисто в полной мере – сродни тому же Декстеру, чей перечень причуд, признаться, довольно длинен. Однако, к сожалению, случившееся – не его рук дело. На этот раз.

…Только не так.

Не в этой смердящей и холодной комнатушке на последнем этаже следственного изолятора имени Тернера Гилфорда Найта, обители гнуснейших и отпетейших злодеев. Здесь ты бесправен. Уснул – проснулся, а Старший Брат не сводит ока.

Вот он – мир Декстера: крошечная камера с глухой железной дверью и глухими бетонными стенами; узкая щель окошка пропускает свет, но выглянуть наружу не дает; на куцем стальном каркасе скукожилось тряпичное нечто, в шутку именуемое матрасом.

Раковина, койка и сортир: вот он – мир Декстера.

И ничего больше. Никакой связи с внешним миром, одно лишь отверстие в двери, сквозь которое являются так называемые питательные обеды. Ни Интернета, ни телевидения, ни радио – ничего, что отвлекло бы от размышлений о собственных грехах.

Разумеется, я вправе попросить какого-нибудь чтива, но узнал из первых рук, что одна интересующая меня книга здесь «запрещена», а вторая «не в наличии».

Печальный, несчастный, даже жалкий. Бедолагу Декстера выбросили на стерильную государственную свалку.

Но, разумеется, чудовищам вроде меня сочувствие не полагается. Правда, теперь, когда каждое неосторожное слово влечет за собой судебную тяжбу, стоит оговориться: чудовищам по обвинению. А меня пока лишь только обвиняют.

Копы, судьи и прочие винтики исправительной системы, моя дорогая сестра Дебора, да и сам я, под расспросами – все назовут меня чудовищем. Но сбежал я сам, без каких бы то ни было обвинений, бросив безжизненное тело Джекки Форест, знаменитой актрисы и, по случайности, моей любовницы.

Тогда меня и обнаружили – всего в крови, у тел моей жены Риты и Знаменитого-актера-Роберта, вместе с живой, но едва одетой Эстор, моей двенадцатилетней падчерицей. Это она убила Знаменитого-актера-Роберта, который заставил ее нацепить пеньюар и убил Риту. Явился я, как всегда, вовремя: пытался свершить правосудие, но все полетело к чертям – так, что и я чуть не пал очередной жертвой Роберта.

Рассказ мой прост, понятен и неопровержим. Узнав, что Роберт – педофил и похитил Эстор, я отправился его искать, а он тем временем убил Джекки. Но, что самое смешное, Рита – беззащитная, безнадежная, беспомощная, Рита – королева рассеянной, растерянной, пространной болтовни, Рита, которая и ключей-то своих не отыщет, будь они к ней даже пришиты, – Рита нашла Эстор прежде меня.

Роберт ударил Риту по голове, отчего она скончалась на месте, – а затем взялся за меня, одновременно продумывая побег со своей «истинной любовью» Эстор. Я лежал связанный и беспомощный, когда Эстор всадила в него нож; потом она меня освободила и положила конец этому глупому, сумасбродному приключению Дурачины Декстера, представителю редкого вида недоумков.

Если Бог и существует (что по меньшей мере спорно), то у него скверное чувство юмора. Потому как распутывать эту резню поручили детективу Андерсону – человеку, который за всю свою жизнь так и не подружился ни с умом, ни со смекалкой, ни с профессионализмом. И то ли оттого, что сам я щедро наделен всеми тремя, то ли оттого, что имел связь с мисс Форест, о которой Андерсон так пылко мечтал, – он меня ненавидит. Не переносит, не переваривает, презирает и проклинает самый воздух, которым я дышу. Именно поэтому простой и понятный рассказ быстро стал моим алиби, что само по себе уже плохо. Столь же стремительно я превратился из свидетеля в подозреваемого. А после – детектив Андерсон мельком глянул на место преступления, пришел к простому выводу (выводов иного рода он не делает) и молвил: «Так-так, это дело рук Декстера. Да свершится правосудие!» Ну или что-то в этом духе; вероятно, попроще и не столь красиво – но так или иначе сказанное превратило меня из подозреваемого в преступника.

Меня, пораженного смертью Джекки – моего билета в новую, лучшую жизнь, смертью Риты со всеми ее чудесными рецептами и видом Эстор в белом шелковом пеньюаре, меня – в самом деле пораженного крахом порядка и определенности, важнейших столпов мира Декстера, – грубо подняли на ноги, заковали в наручники, приковали к полу полицейской машины и привезли прямиком сюда, в следственный изолятор имени Тернера Гилфорда Найта.

Ни доброго слова, ни сочувственного взгляда – меня, по-прежнему в холодных стальных оковах, повели в огромное бетонное здание с колючей проволокой; а после – в комнату, похожую на приемную Цербера в аду. Комната была битком набита закоренелыми негодяями: убийцами, насильниками, разбойниками и бандитами – моими собратьями! Но я не успел присесть и душевно поболтать с друзьями-чудовищами, не успел ни с кем подружиться. Меня сразу же повели в соседнюю комнату, а там – сфотографировали, сняли отпечатки, раздели и выдали очаровательный оранжевый комбинезон. Мешковатый и по-весеннему яркий – последний писк моды! Правда, запашок у него был не самый радушный – что-то среднее между инсектицидом и китайскими лимонными конфетами из старой штукатурки.

Но ни цвет, ни запах выбирать не приходилось, а потому я с гордостью надел то, что дали. В конце концов, оранжевый – один из двух цветов моей альма-матер – Университета Майами.

А потом меня, все так же увешенного цепями, привели сюда, в мой новый дом на девятом этаже, где и заперли без лишних слов.

Здесь я и сижу, в «СИИТГН». В колонии, в тюряге, за решеткой. Это лишь крохотная шестеренка в огромном исправительном колесе, которое, в свою очередь, – лишь малая часть гигантской и глубоко прогнившей машины под названием Правосудие.

Декстера исправляют. Интересно, что же именно они пытаются исправить? Я такой, какой есть – неисправимый, необратимый, неумолимый, – как и большинство моих товарищей-головорезов на девятом.

Мы чудовища, с рождения клейменные запретными желаниями, исправлять которые столь же бесполезно, что и необходимость дышать. Птичка должна петь, рыбка – плавать, а Декстер – разделываться с гадкими гнусными хищниками. Как бы неправильно это ни было, так оно и есть.

Но теперь я попал в исправительную систему и подчинился ее прихотям и требованиям. Я стал неисправимой ошибкой, которая ждет, когда заполнят и заверят все необходимые бумаги, как бы ни было долго, – и ее, эту ошибку, наконец исправят. Между прочим, времени и в самом деле прошло немало. Где-то на задворках моего зачахшего сознания вертится неясный отрывок из поправки к Конституции, в котором упоминается что-то о безотлагательном судебном рассмотрении дела… А мне еще даже не выдвинули обвинений.

Такое ведь обычно не случается?

Но спросить об этом некого: рядом одни только надзиратели – не слишком общительный народ, а познакомиться ни с кем другим я не могу. Так я попал в нелепое положение: приходится довериться системе – которой, как мне хорошо известно, доверять нельзя.